Правда, если смотреть на дело объективно, нельзя не признать, что нелады
между ним и Синди не могли не способствовать углублению этой пропасти. Дети - они ведь все чувствуют.
- Ладно, не будем об этом, - сказал Мел. - Мама дома?
- Уехала. Она сказала: если ты позвонишь, я должна передать, что вы встретитесь в городе и чтобы ты постарался на этот раз не опаздывать.
Мел подавил в себе раздражение. Ну чего злиться: Роберта просто повторяет слова Синди. Он так и слышит, как Синди их произносит.
- Если мама позвонит, скажи ей, что я, возможно, немного опоздаю, но по не зависящим от меня причинам.
На том конце провода царило молчание, и он спросил:
- Ты меня слышишь?
- Да, - сказала Роберта. - Что-нибудь еще, отец? А то у меня много домашних заданий.
- Да, кое-что еще, - не выдержав, рявкнул он. - Будьте любезны, юная леди, изменить тон и проявлять немножко больше уважения к отцу. И еще
одно: наш разговор будет закончен тогда, когда я сочту нужным.
- Как тебе угодно, отец.
- И перестань звать меня отцом!
- Хорошо, отец.
Мел чуть не прыснул со смеху, но сдержался. И спросил:
- Дома все в порядке?
- Да. Вот только Либби хочет с тобой поговорить.
- Одну минуту. Я как раз хотел сказать тебе: из-за бури я, возможно, не сумею приехать домой. В аэропорту у нас тут бог знает что творится.
Поэтому я, наверно, вернусь сюда и буду ночевать здесь.
Снова пауза; казалось, Роберта взвешивала: сказать колкость или нет?
Вроде, например: "Может, придумаешь что-нибудь поновее?" Но в конечном счете решила смолчать.
- Ну, а сейчас я могу позвать Либби?
- Да, можешь. Спокойной ночи, Робби.
- Спокойной ночи.
Послышался шорох - трубка переходила из рук в руки, а затем тоненький, задыхающийся от волнения голосок Либби:
- Папочка, папочка! Ну-ка угадай - что?!
Либби всегда говорила задыхающимся голосом, точно в свои семь лет бегом бежала за жизнью и очень боялась отстать.
- Дай-ка подумать, - сказал Мел. - А-а, знаю: ты сегодня играла в снежки.
- Да, играла. Только это не то.
- Ну, тогда я не знаю. Придется тебе самой мне сказать.
- Так вот: мисс Керзон сказала, что дома мы должны написать про все хорошее, чего мы ждем в будущем месяце.
Он с нежностью подумал о том, что вполне может понять энтузиазм Либби.
Ей в мире все казалось волнующим и хорошим, а то, что не было хорошим, быстро отбрасывалось и забывалось. Долго ли еще продлится у нее эта
счастливая пора невинности? - подумал он.
- Прекрасно, - сказал Мел. - По-моему, это очень интересно.
- Папочка, папочка! А ты мне поможешь?
- Ну, если сумею.
- Мне нужна карта февраля.
Мел усмехнулся: Либби создала собственную устную скоропись, и понятия, которыми она оперировала, бывали порой куда выразительнее привычных
слов.
Но сейчас это навело Мела на мысль, что не мешало бы ему самому посмотреть карту февральской погоды.
- Календарь лежит у меня на столе, в кабинете.
Мел подробно рассказал ей, как его найти, и услышал топот маленьких ножек. Либби уже ринулась за календарем, забыв про телефон. Положила
трубку на рычаг, не сказав ни слова, видимо, Роберта.
Мел вышел из своего кабинета и пошел по административному этажу, держа на руке толстое теплое пальто.
Внезапно он остановился и посмотрел вниз, на кишевший, как муравейник, зал, где за последние полчаса, казалось, набралось еще больше
народу. Все кресла для ожидания были заняты. Стойки информации и справочного бюро походили на островки, окруженные морем людей, среди которых
было немало военных. Перед стойками регистрации пассажиров вытянулись длинные очереди - иные, извиваясь, уходили так далеко, что конца не было
видно. За стойками находилось вдвое больше кассиров и инспекторов - дежурным помогали сотрудники, оставленные из предыдущих смен, и перед ними,
как партитура на дирижерском пульте, лежали расписания рейсов и схемы размещения пассажиров в самолете.
Задержки с вылетом и изменения маршрутов, вызванные бураном, подвергали серьезной проверке и расписание рейсов, и человеческое терпение.
Внизу, как раз под тем местом, где стоял Мел, находилось отделение компании "Браниф", и какой-то моложавый мужчина с длинными светлыми волосами
и желтым шарфом вокруг шеи громогласно возмущался:
- Что за наглость: с какой стати я должен лететь в Канзас-Сити через Новый Орлеан?! Вы что - решили перекроить географию? Дали вам капельку
власти, так вы совсем рехнулись!
Кассирша, хорошенькая брюнетка лет двадцати двух - двадцати трех, устало провела рукой по глазам и с профессиональной выдержкой ответила:
- Мы можем направить вас и прямо, сэр, но мы не знаем когда. Погода сейчас такая, что этот кружной путь будет более скорым, а стоимость -
та же.
За мужчиной в желтом шарфе вытянулись длинной цепью другие пассажиры, и у каждого - свои, совершенно неотложные, проблемы.
Возле стойки компании "Юнайтед Эйрлайнз" разыгрывалась другая пантомима. Хорошо одетый бизнесмен, низко пригнувшись, что-то втолковывал
сотруднику компании. Судя по выражению лиц и жестам, Мел Бейкерсфелд легко мог догадаться, что диалог разворачивался примерно так:
"Мне бы очень хотелось попасть на ближайший рейс".
"Сожалею, сэр, но свободных мест нет. И как видите, у нас большая очередь на разбронирование..."
Тут кассир поднял на клиента глаза и умолк. На стойке перед ним лежал портфель, и бизнесмен - не назойливо, но весьма недвусмысленно
постукивал пластиковым ярлычком по краю портфеля. Такие ярлычки выдаются членам Стотысячемильного клуба, созданного компанией "Юнайтед Эйрлайнз"
для своих постоянных пассажиров - элиты, которую стремятся иметь все компании. Выражение лица у кассира тотчас изменилось, и он, очевидно,
сказал: "Сейчас что-нибудь устроим, сэр".
Карандаш кассира приподнялся и вычеркнул одну из фамилий в списке пассажиров - человека, приехавшего много раньше и имевшего все основания
получить билет, - а вместо него вписал имя бизнесмена. Стоявшие позади него ничего не заметили.
Такое творилось во всех авиакомпаниях, и Мел это знал. Только наивные или очень далекие от всего люди верят в нерушимость так называемых
"списков на очередь" и "списков бронирования" и в беспристрастность тех, у кого они в руках.