О его маленьком тюремном приключении Рита так и не узнала. И не потому, что Роман не хотел ее расстраивать. Он попросту не мог решить, был ли это сон в майскую ночь или все случилось на самом деле. Реальными и доказательными были только пять строф, сложенных во славу свободы. Более ничего. Эпистола тюремного духа, посвящавшего его в боги, аргументом не являлась.
Марго о кошмарах было известно, но их содержание Роман тщательно скрывал. Тайна продолжала витать под потолком его спальни…
— Отчего ты сегодня такой печальный? — спросила Марго.
— Я не печальный, я задумчивый.
— Тогда скажи, о чем ты думаешь, — потребовала она.
— Я думаю о том, что сны — это другая жизнь. Если, к примеру, сложить все сны одного человека за всю жизнь, слепить из них длинный-длинный свиток — получится, что он прожил не одну, а как минимум две жизни. А то и три, или пять одновременно.
— Чепуха! — авторитетно возразила Рита. — Сны — всего лишь бдение мозга над дневными впечатлениями.
— Никогда у меня не было таких впечатлений. Кто их в меня запихнул? И вообще — где тогда гарантия, что я сейчас не сплю и не вижу сон, в котором разговариваю с тобой? Если явь и сон — это одни и те же впечатления?
— Гарантия, говоришь? — Рита обвила его руками и повалила вместе с собой на кровать. — Такая тебе подходит?
— Безобразница, — проворчал Роман, охотно вовлекаясь в игру и распуская руки по заветным девичьим местам.
Час спустя он мысленно заканчивал прерванный диалог. «Нет, никакая это не гарантия. Этого добра, да еще в энной степени экзотики, у меня полным-полна коробочка». Он кисло усмехнулся и взял губами прядку светлых Маргошиных волос.
А проверить подлинность давешнего злоключения можно только одним способом. Навестить цветочный киоск и, не подходя близко, прояснить ситуацию. Если там торчит все та же девица вместо Старика — значит, не сон. Но оживив неприятные воспоминания о том, как ему ломали руки два здоровых бугая в штатском, Роман покрылся испариной. Может, все-таки не стоит?…
Колебался он недолго.
«Нет уж, хватит с меня стариков и старух. Сыт по горло. Благодарствуйте».
Со старухой совсем недавно вышла неприятная оказия. Бабушка чуть не женила его на себе — но, слава богу, все обошлось. Он вел ее, белоснежно наряженную. Плотная, непрозрачная фата прикрывала лицо невесты. Гости кричали «Горько!». Роман не хотел — они настаивали. Невеста льнула к нему, напрашиваясь на поцелуй. Он взялся за фату и, чуть помедлив, откинул резким движением.
На ее сморщенном личике играла беззубая улыбка, две седые прядки у висков вились упругими колечками, единственный глаз смотрел с нежностью и обожанием — второе око вытекло давным-давно, складки на тощей шее образовывали нечто вроде жабо, а дурманящее дыхание едва не сбило жениха с ног. Гости напирали, требуя соединить уста. Роман содрогался от тошноты, но не мог оторвать от нее глаз — не было сил противиться колдовству. Крепко зажмурившись, Роман коснулся губами запавшего рта… Пробуждение было кошмарным. Никогда еще он не испытывал такого мучительного стыда и неописуемого отвращения к себе. Острый спазм желудка катапультировал его из постели и погнал в уборную…
Рита безмятежно посапывала, уткнувшись лицом в его плечо. Роман задумчиво перебирал в пальцах ее шелковистые волосы, совсем непохожие на сон.
Марго была настоящей. И, кажется, он был рад этому — впервые в жизни.
7. Муки поэта
В первый день лета по дороге в редакцию мысли Романа были заняты трупами. Похоронный звон отмеривал ритм четырехстопного амфибрахия, слова сплетались в могильный венок, абсолютная горечь бытия увы, не серебряного — глиняного века припорошила улицы города. Трупное окоченение было повсюду, и не виделось от него спасения.
Вот и еще один трупный артефакт. На тротуаре, прижавшись к решетчатой оградке, лежала дохлая кошка. В метре от нее переполненный мусорный ящик изящно изрыгивал из широкого зева под ноги прохожим трупы упаковок от мороженого и чипсов…
В редакции он чуть не до смерти сходу напугал подвернувшуюся под руку бухгалтершу. Анна Михайловна симпатизировала Роману всей душой — широкой и по-женски всеобъемлющей. Общего дамского любимца эта душа вмещала в себя в качестве чисто платонической отрады. Порог сорокалетия давно был оставлен почтенной дамой позади, в туманных и непроглядных далях, муж скрылся из виду там же, не снабдив супругу детьми. Нерастраченный потенциал Анны Михайловны — и женский, и материнский — теперь изливался целиком на Романа.
— Анна Михална, посмотрите на меня, пожалуйста, внимательно.
— Плохо себя чувствуешь, Рома? — обеспокоилась та. — Не заболел ли?
— Да я не о том. Вы мне скажите, я похож на труп?
— Да что ты! — Анна Михайловна изменилась в лице и замахала руками. — Ты, Роман, брось эти шутки!
— Ну а все-таки? — настаивал живой труп.
— Совсем не похож! Да точно ли ты здоров?
— Здоров, Анна Михална, здоров. — Роман был серьезен и печален.
— У тебя что-то случилось, — определила Анна Михайловна. — С девушкой поссорился? Или в историю попал?
— Не беспокойтесь, ничего такого со мной не случилось. Пустяки.
Анна Михайловна озабоченно смотрела ему вслед.
Вся редакторская компания была уже в сборе.
Коллеги упражнялись в отвлеченном интеллектуальном словопрении. Валера заметно проигрывал.
— …двое против одного, сдавайся.
— Самурай не сдается. Самурай делает харакири непобежденным.
— А не ты ли на днях разглагольствовал про баранью невосприимчивость к доводам разума? — съерничала Марина.
— Не делай из божьего дара яичницу, — ответил Валера. — Свободный, гордый ум, понимаешь ли, тоже не всегда удается своротить с дороги. Но заметь — причины разные: умный доходит до своей упертости сам, путем размышлений, а баран уверен в своих так называемых убеждениях потому, что их в него впихнули вместе с рекламой.
— Ты сноб, Валерка. На пару с Васей. Столковались вы с ним, что ли?
— С умным человеком и поговорить любопытно, — процитировал Валера классика.
— О! Легок на помине.
— Кого не видел — здоровеньки булы, — сказал пожаловавший в гости Вася и строго посмотрел на Марину. — А знаешь, как у нас в деревне говорят? Легко в помине, тяжело в могиле.
Вася был человеком из народа, пришедшим в город, чтобы приобщиться к духовной культуре человечества в местном университете. Факультет выбрал по неизвестным причинам психологический. Из деревни он пришел четыре года назад, а на жизнь зарабатывал верстальным трудом, обучившись этому на курсах. В деревне Васю дожидались жена и двое детей.
— Страсти-то какие у вас там! — понарошку испугалась Марина. — А что это значит?
— Это значит — не произноси имя ближнего твоего всуе.
— Хорошо, — согласилась Марина. — Всуе я буду звать тебя не Васей, а Петей.
— Договорились. Роман Вячеславич, я по твою душу. Подтягивать треба потуже ремень.
— В каком смысле?
— Сокращать надо твои объемы, — Вася разложил на столе страницы верстки. — Так, значит, здесь — примерно на триста знаков. Здесь — на четыре строки.
— Нет, — Роман энергично замотал головой. — Сокращать не буду. Это все равно, что рубить кошке хвост. Здесь не сокращать надо, а увеличивать твое прокрустово ложе.
— Это за счет чего же?
— Во-первых, убрать врезку. И так уже крошечные рассказики, зачем еще пересказ содержания втискивать? Для даунов? А во-вторых, стихотворную рубрику нужно увеличивать, сколько раз говорил. Вот… это вот так, это сюда…
— Ну, Роман Вячеславич, ты не прав.