Длинные мускулистые руки почти пола касались, и время от времени руки эти чесали ноги, покрытые седой шерстью. Впрочем, шерсть покрывала всего гоблина, кроме лица, на котором выделялись пухлые губы и массивный нос.
Лад перевел дыхание. Никто его сегодня есть не будет. Значит, нет надобности мечом махать.
— Подвели меня глаза, Ладушка, вот и не признал тебя. Хотя запах почувствовал шагов за сто.
— Ошибиться не трудно, трудно исправить ошибку. Вот зашиб бы тебя мечом, что тогда делал бы?
— А ничего, — гоблин сел за стол и вздохнул. — Жить всем хочется. Но и умирать когда-то время придет.
— Как ты здесь оказался? — спросил Лад, пытаясь перевести разговор на другую тему. Гоблин грустил. А у нечисти грусть грусти рознь. Кто ведал, о чем задумался Сэр Тумак? Может, сожалел, что на месте Лада не оказался кто-то другой? Тогда был бы сытый ужин... — Думал я, что заимка забыта всеми.
— Я случайно на нее набрел. Пятьдесят годков живу тут, а доброго слова от посадских не слышал, — гоблин почесал нос, шмыгнул и чихнул. — Ну, бывает, конечно, что провинюсь перед ними. У кого порося стащу, у кого курей с десяток выеду, так ведь это мелочи! Ни одного человека за эти годы не загубил! А посадские мной детей пугают... Обидно. Разве это жизнь?! В землянке сырой пропадаю. Уже ревматизм кости ломит, а от простуды вовек, видать, не избавлюсь... А тут, с недельку назад, набрел на эту избушку. Дай, думаю, приспособлю ее под жилье. Дней пять высматривал — никто не идет. Вот и пристроился здесь... Значит, твоя заимка? Эх, жаль...
— Не тужи, — пожалел гоблина Лад. — Хочешь, живи здесь. Иногда буду наведываться, но ты уж терпи. Да других сюда не пускай.
Обрадовался Сэр Тумак.
— Спасибо тебе, Лад. Не зря, видно, я тебя тогда от медведя-шатуна спас. Отблагодарил. Я теперь здесь так устроюсь, как на родной Ольбии Туманной не бывало!
Он поднялся из-за стола и заковылял к бочонку.
— Угощайся, еда не ахти какая, но сытая.
— Не голоден.
— Тогда пива отведай. Сам делал.
— Не откажусь, — согласился Лад.
Гоблин плеснул в кружку дубовую темную жидкость, а сам к бочонку приложился.
— Кисловато пиво твое, — Лад отер ладонью губы. — Скисло, что ли?
— Лешего козни, — гоблин поставил бочонок возле себя. — Поругались мы давеча с ним, вот и ложит свои заклятия на всё, что делать начну. Я уж терпел, терпел, но когда этот поганец пиво испортил, я совсем озверел. Припер его к осине, есть, однако, не стал. Какой из него обед или ужин? Злобный стал, весь желчью изошел. Отравиться можно. Ну, так я потряс его немного, вроде притих.
— Что же вам с лешим делить? — удивился Лад. — Он лесу сторож, а ты, так... приблудший в этих краях.
— То-то, что приблудший, — снова запечалился гоблин. — А ведь своим хочется стать. С нечистью в округе со всей перезнакомился. (Лад сплюнул.) Так она и есть нечисть, что с ней дружбу водить? А с людьми даже знакомства доброго не выходит! Один ты в товарищах ходишь... Обидно... Посад вон какой большой стал, неужто места мне там не найдется?
— С Седобородом говорил?
— А что с ним говорить? У него своих дел хватает. Это вам, людям, не видно, сколько хлопот у него. А мне всё известно... Не хочу его беспокоить. Жилищный вопрос надо самому решать, а не надеяться на кого-то. Зачем старому за меня ходить, пороги обивать?
— Так ведь не чужой же ты! Пятьдесят годков здесь ошиваешься! За это время своим в доску можно стать!
— Нечисти у вас здесь полным-полно, но всё же ваша она, своя. Одним больше, одним меньше, вы бы и не заметили... Только нечисть ваша вся вдруг взбеленилась словно, как только я заикнулся о вступлении в ее ряды. Нечего, мол, партбилеты всяким проходимцам давать! Это я-то проходимец?! Да на родине про меня легенды ходят! Да еще рекомендацию требуют. А кто мне ее даст? Людей они не особо жалуют, а из своих кто вряд ли поручится.
Вот и шатаюсь я между — ни к людям прибиться, ни с нечистью сойтись.
— Коли в этом загвоздка, помогу тебе, — Лад почесал затылок, глянул в пустую кружку и улыбнулся гоблину. Сэр Тумак был догадлив. Снова забулькало запенилось темное пиво, белая пена шапкой встала над кружкой. — Я дам тебе рекомендацию. Чай, слово мое сойдет для нечисти?
— Пожалуй, — согласился гоблин. — Тебя-то они, сволочи, уважают.
— Так и не будем с этим делом тянуть. Кто там у них сейчас главный?
— После того как Чер-Туй исчез (Лад по привычке сплюнул), дела взвалил на себя брат его меньшой...
— У него братьев, что грибов по осени в лесу. Кто именно?
— Сичкарь Болотный.
— Знаю такого. Годков пять назад его Яром Живодер-Вырвиглаз у озера Песчаного в пух и прах разбил.
— Ваш Яром собственной тени боится. Где уж ему Сичкаря разбить, брехня всё это.
— Как же, люди сказывали...
— Что им выгодно, то и сказывали, — серьезно перебил гоблин. — Яром тогда еле ноги унес.
— Ладно. Есть на чем писать?
— На вот, возьми, — гоблин подал ему бересту и уголек потухший. — Царапай каракули. Да только повежливее обращайся к Сичкарю. Как Чер-Туй исчез, он совсем спятил. Зазнался. Велит величать его не иначе как Партайгеноссе. Речи на шабашах такие толкает, что у многих ум за разум заходит. Сначала смеялись над ним. Потом, когда он пару домовых и одну кикимору взглядом иссушил, притихли все. К речам привыкли, теперь без его прокламаций жить не могут. После тех речей у нечисти какое-никакое, но самосознание обнаруживается. Так что ты повежливее будь, судьба моя решается.
Лад взял уголек, задумался на минуту, после чего быстро написал:
«Как смеешь ты, Сичкарь Болотный, выродок недостойный из окаянного рода Чер-Туя, величать себя именем заморским, именем поганым „Партайгеноссе“? Что означает сия кличка? При брате твоем нечисть нечистью была, а при тебе кем стала? Мхом болотным, эхом лесным, страхом людским, злобой лютой! Тьфу на тебя десять раз! И почему гоблину Сэру Тумаку, пятьдесят годков в наших местах обитавшему, отказываешь в статусе определенном, который он, несомненно, заслуживает, и коего он достоин более других?! Мое слово ему рекомендация. Лад Посадский».
Сэр Тумак прочел послание.
— Накарябал, как курица лапой, — довольно отозвался он. — Сичкарю понравится. Теперь я точно своим стану!
— Только посадских не обижай, — поспешил добавить Лад и зевнул. — Переночую здесь. Не возражаешь? Изба-то твоя теперь.
— Ночуй, гость дорогой, ночуй. Но сперва поведай мне, дурню старому, о делах своих.
— Какие у меня дела? Не купец я.
— Не скажи. На заимку пожаловал, значит, мыслишки одолевают тебя. Рассказывай, а я пока постелю тебе.
Лад отпил пивка и тряхнул головой.
— Седобород говорил, чтобы я в ученики к Комер-сану шел.
— Приехал-таки купец знатный?!
— Приехал. Сейчас весь Посад гуляет на его пирушке. Только я не пойму, зачем мне в ученики к нему идти?
— Дело торговое больно мудреное. Кто в нем вершины достигнет, того люди и уважают. Не за богатство. За него чего же уважать? Может оно, богатство-то, краденое? Уважают купцов за то, что они людей хорошо знают, страны дальние видят, обычаи всякие не в диковинку им. Ведь они, люди торговые, как мостик между народами. Чужую культуру видят, да свою показывают. Бывает, через них войны начинаются. Через них они же и заканчиваются. Думаешь, если одна рать другую побьет, то войне конец? Не тут-то было! Злоба в побитых долго сидеть может. А торговля всё по своим местам ставит. Без нее нет жизни.
— Откуда ты всё знаешь, Сэр Тумак?
— Я в Ольбии Туманной родился, там века жил, всякое видел. Остров мой не чета Посаду, старше будет на десятки веков. Так что знаний там пруд пруди.
— Ну, у нас тоже старина знатная есть. Мудрых хватает.