– Напарница хитро улыбается, словно знает огромную государственную тайну. Тычет в мой нос пальцем. – Девяносто девять процентов. На этом дурацком самолете девяносто девять процентов дерева и ни грамма железа.
Скромные познания в самолетостроении подсказывают, что Баобабова не права. Это раньше, может, из досок строили, а сейчас больше из металла.
Машка, продолжая хмыкать, вытаскивает тот самый пистолет, в дуло которого недавно пялилась.
– Только вот давай без этого, – прошу я.
Но Баобабова не думает останавливаться. Направляет личное оружие на панель управления “Ту” и, не моргнув глазом, стреляет.
– Ты что!.. – пытаюсь вырвать пистолет из рук напарницы. – Сейчас здесь все взлетит к чертовой матери!
– А мы и так летим. – Мстительность Машки не знает границ. Крепкой, недрогнувшей под моим бешеным натиском рукой стреляет еще раз. – И никуда не денемся.
Ничто не взрывается. Ничто не искрит. И полет продолжается в заданном режиме. Только сквозь простреленное отверстие упругой струйкой врывается в кабину забортный воздух.
– Лесик, этот самолет сделан полностью из дерева! Я его пальцем только что проткнула. Из дерева! Понимаешь! Он ведь с самого начала подозрительным показался. Неестественным. А оказалось все так просто. – Машка, когда истерично смеется, становится дико обворожительной. – Чудо строительной техники! Ни одного гвоздя! Чуть‑чуть бумаги, кожи и пластика. Все остальное – сосна, береза и дуб. Сам посмотри.
Баобабова резко бьет кулаком по приборам. Слышен треск и хруст фанеры. Приборная панель раскалывается, оголяя внутренности.
Там, где должны были находиться провода, электронные внутренности и другие присущие кабине детали, пустота. Ничего, кроме ровного слоя опилок, забытой двуручной пилы и пустой бутылки из‑под газированной воды “Колокольчик”.
– А я скажу даже больше! – Машка еле‑еле переводит дыхание, с трудом справляясь с легкими. – Кресла деревянные, крылья деревянные, баки топливные наверняка из бумаги склеены, а вместо двигателей бревна отесанные! Потому и тишина такая мертвая. Чему работать, если нет ничего? А, Лесик?
Лесик, то есть я, в это время старательно прочесывает кабину, отдирает фанеру, выламывает рычаги, расковыривает кнопки, пытаясь найти хоть что‑то, что напоминало бы человеческий самолет в полном смысле этого слова.
Меня колотит. Под фанерой нахожу лишь гирлянду лампочек и аккумулятор от мотоцикла. Все не настоящее.
– Убедился? – Машка ковыряется в зубах тумблером выпуска шасси. – Хороший сюрприз, правда? Хоть бери гирлянду и вешайся. Ты еще не понял? Мы не на самолете, мы на деревянном гробу летим.
Баобабова вытаскивает сигарету. На зажигалке китайского производства появляется живое маленькое пламя.
– Потерпела бы с куревом?! – Во‑первых, дым мешает мне думать, а во‑вторых, мы как в спичечном коробке. Достаточно одной искры, чтобы все вспыхнуло. Даже прапорщики должны это понимать.
Машка понимает, горестно вздыхает и прячет зажигательные принадлежности. Она никогда не мешает мне думать. Особенно вслух.
– Что мы имеем на данный, отвратительный момент времени? – спрашиваю сам себя и сам себе пытаюсь ответить: – Деревянный самолет. На первый взгляд вполне добротно сработанный. Как ты сказала? Планер?
– Гроб.
– Правильно. Планер. Обыкновенный планер в форме самолета. Это полностью объясняет двухнедельный полет без дозаправки. Планеры и не на такое способны. Точно! Вопрос два. Как мы могли управлять самолетом, если он теоретически неуправляем?
– Я думаю…
– Резкие порывы ветра и восходящие над нагретым солнцем аэродромом потоки воздуха.
Это они создали полную иллюзию высокоманевренного самолета. И, надо признать, летные качества планера достойны самых высоких оценок. Чего только стоит вертикальный взлет и вертикальный уход от ракеты перехватчика. Это не просто случайность. Случайностей не бывает. Это точный расчет.
– Кого? – вставляет резонный вопрос Мария.
– Не торопи. Виновных всегда найти проще. Что у нас третьим вопросом?
– Песнопение и мужик.
– Верно! Песнопение. И человек с кобылой. И я даже знаю, отчего произошло сие явление. Во всем, Маша, виновата природа и не слишком качественная сборка самолета‑планера под маркой такой знаменитой фирмы, как “Ту”. Ночной холодный воздух, проникая в неплотно пригнанные доски обшивки, что делает? Издает характерные звуки в виде скрипа, писка и воя. А дядька нам коллективно привиделся. Как тебе теория?
Машка от подступившего волнения энергично разминает шею. Значит, моя теория ее устраивает.
– Кто слушал ночные сквозняки в непроглядную ночь, тот с нами согласится. Отвратительные, давящие на психику звуки и видения. Теперь я хочу задать тебе вопрос, как специалисту в психоаналитике.
– Не томи, Лесик.
– Вопрос. Ребром. Кто выстругал самолет? Зачем?
– Ну… – Баобабова эмоционально крутит пальцами, не справляясь с заданием. Плохо слушала теткины рассказы.
– Я тебе отвечу. Ни одно преступное сообщество не способно столь качественно, столь любовно произвести столярные работы. Вспомним, Маша, у нас не возникло даже тени сомнения в том, что самолет настоящий.
– Может, дело касается национальной безопасности? – предполагает Баобабова, знающая не понаслышке, что такое национальная безопасность.
– В шпионов хочется поиграть? Почему ты всегда на оболочку смотришь, а глубины не замечаешь?
– Слушай, Лесик. Как прапорщик умоляю. Я тебе во всем верю. Об одном только прошу, посади эту дуру как можно скорее. Перехватчики обратно прилететь могут. И генерал не успокоится, пока с самолетом не разберется. Короче, сажай ящик, пока я не психанула.
Обидны мне такие слова Машки. Я ей о высоком, о фактах и бескрайнем небе. А она об окончании рабочего дня.
В современных неуправляемых планерах кабина – самое спокойное место. Если удачная посадка – узнаешь об этом первым. Если неудачная – забываешь об этом тоже первым. Баобабова усаживает меня на чудом сохранившееся после погрома кресло первого пилота. Сама пристраивается за креслом, чтобы силой духа и имеющегося при ней вооружения поддержать меня в трудные минуты раздумий.
Утренний туман за бортом минимально пилотируемого нами “Ту” рассеивается. Видимость, как говорят девчонки в новостях, до десяти и более километров. Отчетливо виден вокзал, пустые взлетные полосы. Чуть в стороне от аэропорта небольшое озеро. Сейчас бы с удочкой да на берег. Рыбки половить, шашлычок поджарить. Поваляться на травке.
– Ты о работе думаешь или о рыбалке?
Нечто холодное упирается мне в затылок. И это не указательный палец надежной руки напарницы. Пистолетом тычет, зараза. Дурная привычка. Сколько раз капитана Угробова просил: разоружите Баобабову в приказном порядке. Иначе, рано или поздно, недосчитаетесь личного состава отдела “Пи”. И что я слышал в ответ? Баобабова без пистолета – что преступник без темных мыслей.
– Предупреждаю в последний раз!
– Я лучше вслух думать стану, – успокаиваю напарницу, у которой начинает от волнения дрожать то, что упирается мне в затылок.
– Думай вслух. Только громко. И, если можно, без трагических предположений.
Думать и разрешать сложные преступные комбинации – моя работа.
– Условия задачи! – рассуждаю, как и просили товарищи по работе, громко и внятно.