— Кристалл помогает мне чувствовать ложь, так что я уверена, что он говорит именно то, что думает.
— Вы увлекаетесь магией? Странное занятие для благородной леди.
— Лишь чуть‑чуть… впрочем, с таким маленьким кристаллом многого не наколдуешь. И вообще — почему бы и нет. Все лучше, чем дни напролет вышивать или слуг гонять. Да и милорд маркиз, насколько я знаю, к магии относится с уважением.
— Да, вы правы… Не думайте, леди, что я отношусь к магии с пренебрежением. За свою жизнь я, поверьте, многое повидал и прекрасно знаю, на что способен хороший маг. Однако они… э‑э‑э… стары, как правило. И к тому же почему‑то всегда порядком уродливы.
Алия весело рассмеялась.
— Стары, говорите? О, Берн, не смешите меня, ведь они тоже когда‑то были зелеными учениками, когда у них еще не росла седая борода, верно ведь?
— Да? — хмыкнул рыцарь. — А мне лично кажется, что они сразу такими вот и рождаются. С бородами, в мантиях и с непомерным самомнением. Знаю я одного такого… Но мальчишка‑то этот, ну и хитер, шельмец.
— Как вы думаете, милорд, из него выйдет толк? Рыцарь пожал плечами. Арбалет ни на мгновение не отклонился от цели.
— Может, и выйдет. Парень рослый, видать, сильный. И умен, похоже. Деньги вот не взял, с его стороны это ход чертовски верный. А вы действительно хотите взять его на службу?
— Возможно… но мне хотелось бы сначала услышать ваше мнение, милорд.
Рыцарь задумался. Затем внимательно оглядел неподвижно стоявшего парня. Тот был высок и довольно хорошо сложен. Мускулов было маловато, но это скорее от недостатка питания — вряд ли он часто наедается до отвала. Гибкий, жилистый — это, конечно, неплохо.
Двадцать лет сэр Айдахо служил семейству де Танкарвилль.
Двадцать лет — и большую часть этого времени он командовал войсками маркиза. Берн считал, что более или менее умеет разбираться в людях. Он всегда искал тех, кто служит не за страх, а за совесть — именно из таких получаются самые верные, самые надежные бойцы. Такие не предадут своего господина, их не купить и не запугать. Конечно, если парень говорит правду и его тяга к служению леди есть именно стремление служить и защищать, а не просто желание “выбиться в люди” и перестать кормить свиней, что, в противном случае, так и будет его уделом до конца жизни.
Конечно, проверить это можно только со временем, но пока, похоже, парень искренен.
— Берите, — кивнул он. — Если не врет, то действительно хочет служить. Такие вот, как он, всегда лучше, чем простые наемники. Уж я‑то знаю, сам подбирал маркизу телохранителей.
— Ой, дитятко, да на кого же ты нас покидаешь‑то!!! — заголосила бабка Сатти, когда Жан заявил, что леди Алия берет его на службу.
Такое впечатление, что расстаться старухе предстояло с любимейшим из детей. Впрочем, на этот счет Жан особых иллюзий не испытывал. Если и боялась чего вредная бабка, так это того, что ферма‑то, по сути, принадлежала Жану, а уж никак не ей.
Собственно, ферма принадлежала отцу Жана, но он ушел с ополчением на войну, да так и не вернулся. С той поры минуло уж восемь лет, в течение которых Сатти твердой рукой управляла фермой сына и вовсю командовала внуком, не желая замечать того, что тот уже вырос и давно уж должен был бы вступить в права наследования. Сам парень это в общем‑то знал, но никакого особого желания становиться хозяином не испытывал, у него была другая мечта, и вот сейчас он как раз и стоял на пороге ее осуществления.
— Ой, да разве ж плохо тебе здесь жилось‑то…
Сейчас ей было страшно — ведь Жан, чтобы не выглядеть нищим, мог заставить ее продать ферму и был вправе сделать это. Ведь сын ее при свидетелях сказал тогда, что вот, мол, мама, поживите у нас, пока сынок мой, Жан, подрастет, уж приглядите за ним… А сынок‑то и подрос, да разве ж можно вот так взять и отдать прямо в эти детские еще руки ферму, которую столько лет обихаживала.
Ведь сын ее при свидетелях сказал тогда, что вот, мол, мама, поживите у нас, пока сынок мой, Жан, подрастет, уж приглядите за ним… А сынок‑то и подрос, да разве ж можно вот так взять и отдать прямо в эти детские еще руки ферму, которую столько лет обихаживала. И ведь давно надо было, и соседи не раз напоминали про волю сына, да только все не находила она в себе сил для этого…
— Да как сынок‑то мой ушел, да и не вернулся, так и ты, сокол мой, теперь меня покида‑а‑аешь…
Не переставая причитать, бабка Сатти полезла в подпол. Ежели что, так, может, удастся откупиться малым. Парень‑то неопытен, глядишь, на слезу и раСтаст. Может, и не потребует ферму отдать, так ведь мало что отдать, так еще и продать вдруг захочет… а тут ведь каждый угол ее, Сатти, руками обихожен.
— Да не держу я тебя, сокол мой, не слушай ты слез старухи‑ны‑ы‑ых…
Она вылезла на свет божий, сжимая в руках туесок. В нем бренчали скопленные за долгие годы деньги — пара серебряных монеток и несколько горстей медных грошей. Конечно, старая Сатти была не такой дурой, чтобы хранить все свои деньги в одном месте, и этот туес был одним из трех, припрятанных ею на черный день, к тому же наименее наполненным.
— Вот, внучек… Возьми… пригодится на службе‑то. Деньги‑то хоть и малые, да уж чем могу. — Она снова пустила слезу. — А уж я‑то еще наработаю, не совсем еще дряхлая, да, наработаю, ты уж, соколик, обо мне‑то не думай.
— Не нужно мне ваших денег, бабушка…
“Ну точно, сейчас про ферму разговор поведет”, — ужаснулась старуха. Внутри у нее все похолодело. Ну не иначе как шельмец потребует своего наследства. Ведь ясно как день, ежели уедет сейчас с леди Алией, то ведь и не вернется сюда никогда, а значит, что ему, до фермы‑то этой? Продаст, как есть продаст… Она сделала последнюю попытку:
— Да бери ты, это ж от сердца… все, чем богата. Если урожай хороший будет, так продам и еще пришлю с оказией. Не обижай старуху, для тебя ведь копила, каждый грошик сберегала. Все думала, выйдешь когда‑то в люди, так и денежки будут, а я уж тут как‑нибудь перебьюсь. Хлебушек есть, да и то ладно.
На какой‑то миг Жан даже поверил в искренность бабкиных слез. Даже мелькнула мысль — как он ее оставит, старую, одинокую?
Но мысль эта мелькнула и тут же сменилась другой — наконец‑то.
Наконец‑то он вырвется из‑под гнета этой железной старухи, которая пережила трех сыновей и двух дочерей, властной и жестокой хозяйки, спорить с которой не смел даже деревенский староста, и даже сборщик Налогов, незнамо почему, каждый раз давал ей отсрочку, которую у него больше никто и никогда получить не мог.
— Да не нужны мне ваши деньги, — еще раз повторил он. — Леди Алия сказала, что обо всем позаботится. И она приказала передать тебе вот это.
Старуха уставилась на лежавшие на протянутой ладони монеты.
Золотые марки… три… она в жизни не видела столько денег сразу.
— Леди сказала, что это для тебя. Ну, вроде как без кормильца остаешься.
Сразу исчезли слезы, и старая карга стремительно схватила золото. О да, она‑то знала ему цену. Сейчас в ее сухоньких ладошках были зажаты коровы, не одна старая и худая телка, а много молодых, приносящих приплод коров… и лошадь, да и не одна, и свинок можно будет завести поболе, а значит, и нежное сало на ее стол попадать будет куда как чаще. Да и работников нанять можно, а тогда и… от радужных перспектив у бабки закружилась голова.
Она быстро кланялась, как будто перед ней стояла сама леди Алия, а не ее непутевый внук, который вдруг так внезапно нашел себе столь доходное место. Она поняла, ферму у нее не заберут, зачем ему ферма‑то теперь, она и одной такой монетки не стоит.
А Жан уж и не смотрел на бабку — хищный блеск в ее глазах сразу напомнил ему, что она такое.