Хотите знать, о чем я буду делать сообщение? Вот, пожалуйста: «О применении общего обезболивания при первичной хирургической обработке огнестрельных переломов бедра и голени». Удивились? Удивляйтесь, удивляйтесь! Вы еще более удивитесь, когда узнаете, что эту работу я начал еще в первые дни войны. Вот Вам! Ну, а как Ваши панариции? Все на том же месте? Пора, пора дальше двигаться, неловко столько времени на одном месте торчать. Будьте здоровы. Почему Николай Иванович не прислал мне свою последнюю статью? Я ее в чужих руках видел.
Ваш Левин
15
Утром госпиталь осматривал генерал-майор медицинской службы Мордвинов – начальник санитарного управления флота. Высокий, плечистый, с красивым открытым лицом, он быстро ходил по палатам, разговаривал с офицерами, просматривал истории болезней, заглянул в аптеку, в лабораторию, побывал на кухне, или, как тут положено было говорить, "на камбузе", потом велел собрать весь персонал левинского отделения и, глядя в лицо Александру Марковичу блестящими черными добрыми глазами, поблагодарил Левина и его помощников за прекрасную работу и за образцовое состояние отделения. Подполковник ответил негромко и спокойно:
– Служим Советскому Союзу.
– Люблю бывать у вас, подполковник, – говорил Мордвинов, широко шагая по дороге на пирс. – Что-то есть в вашем отделении неуловимо правильное, особое, что-то характеристическое, чисто ваше. У других тоже неплохо бывает, и прекрасно даже бывает, и лучше, чем у вас, но не так. А у вас особый стиль. Настолько особый, что вот повар этот новенький, длинноносый такой, хоть он, наверное, и не плох, а видно – не ваш. Камбуз– чужой, не притерся еще к общему стилю. Вы несогласны?
– Не могу отыскать повара хорошего! – угрюмо ответил Левин. – Прислали – и хоть плачь.
– Да, совсем из головы вон! – вдруг воскликнул Мордвинов и, остановившись, повернулся к Левину всем корпусом. – Что это вы, батенька, я слышал, сами собрались на спасательной машине работать?
– Считаю, товарищ генерал…
– Никуда вы летать не будете, что бы кто ни считал, – очень тихо, но со служебным металлом в голосе перебил Мордвинов. – Ясно вам, товарищ подполковник? И не бросайте на меня убийственных взглядов, я с вами говорю сейчас не как Мордвинов с Левиным, а как генерал с подполковником. И при-ка-зы-ваю никуда не летать…
– Ну уж один-то раз я слетаю, Сергей Петрович, – бесстрашно и намеренно переходя на имя-отчество произнес Левин, – один-то разок мне обязательно надо слетать. Потом военфельдшер будет, но несколько первых раз.
– Прошу уточнить формулировку – первый раз или первые несколько раз.
– Первые разы, Сергей Петрович, потому что немыслимо.
– Вы полетите первый раз, один-единственный раз. И на этом разговор кончен. Ясно?
– Есть! – сказал Левин, услышав в голосе Мордвинова ту нотку, которая означала, что разговор окончен.
На пирсе, за будкой, среди пассажиров, ожидающих рейсового катера, сидел на чемодане Шеремет и делал вид, что читает газету: Левин почувствовал на себе его быстрый и недобрый взгляд.
– Уезжает, – негромко произнес Мордвинов. – Пришлось снять товарища. Вчера до трех часов пополуночи бил себя в грудь и произносил покаянные речи. Тяжелое было зрелище, скажу откровенно, даже жалко его стало…
Он помолчал, потом легонько вздохнул:
– К сожалению, совсем избавиться от него немыслимо. Есть дружок-покровитель, и довольно, знаете ли, номенклатурно-руководящий. Нахлебаемся мы еще горя от товарища Шеремета и будем хлебать, покуда не переведутся у нас любители особо подготовленных бань…
– А разве такие у нас есть? – не без ехидства спросил Левин.
– К сожалению – водятся.
– Но единицы же?
Мордвинов покосился на Левина умными глазами и спросил:
– Вы что меня разыгрываете?
Потом пожал руку Левину и на прощанье напомнил!
– Апеллировать к нашему начальству, то есть непосредственно к командующему, не рекомендую. У нас с ним насчет полетов ваших на спасательной машине общая точка зрения. Так что ничего, кроме неприятностей, от жалобы на меня не наживете. Договорились?
– Договорились! – согласился Александр Маркович.
– А военфельдшера я вам дам хорошего. У меня один такой есть на примете – стоящий парень и разворотливый.
Генерал легко взбежал по трапу на катер и помахал Левину рукой. У будки Александр Маркович почти столкнулся с Шереметом.
– Ну что, довольны? – спросил полковник с недоброй усмешкой.
– Пожалуй что да! – ответил Левин. – Хуже вас не пришлют нам начальника, вы и сами это знаете…
16
– И еще пройдитесь! – приказал Левин. – Мускулатуру свободнее! Корчиться не надо! Я лучше знаю, как вам надо ходить! Прямее, прямее, не бойтесь, ничего не будет!
Бобров прошелся прямее. Солнечные блики лежали на линолеуме под его ногами. Он старался ступать на них.
– Раз, два, три! Тут не тянет, в икре? Вот здесь, я спрашиваю, не тянет?
Летчик сказал, что не тянет. Потом они сели друг против друга и покурили. Левин протирал очки, Бобров думал о чем-то, покусывая губы.
– Будешь, будешь летать, – сказал Левин на «ты», – не делай такой вид, что тебе твоя жизнь надоела и что ты не хочешь торговать пивом в киоске. Есть такая должность– киоскер. Так вы, товарищ Бобров, не будете киоскером. Вы будете как-нибудь летчиком.
Бобров смотрел на Левина исподлобья, недоверчиво и раздраженно. В самом деле, иногда Левин не мог не раздражать. Чего он дурака валяет?
А Левин вдруг сказал грустно:
– Знаете, Бобров, мне иногда надоедает вас всех веселить и забавлять. И еще когда вы делаете такие непроницаемые лица. Посмотрите на него – он грустит, и посмотрите на меня – я веселюсь.
Летчик улыбнулся кротко и виновато.
– А я ничего особенного, – сказал он, – просто, знаете, скучно без самолета. Все наступать начнут, а я тут останусь. И главное, что сам виноват, вот что обидно. Не увидел, как он, собачий сын, из облака вышел. Надо же такую историю иметь. Хорошо, что вовсе не срубил, – плохой стрелок. Кабы мне такой случай, я бы сразу срубил. Нет, я б ему дал!
И, как бы наверстывая потерянное в разговоре время, он стал быстро ходить по ординаторской из угла в угол. Потом остановился и осведомился:
– Вот история, да? А ведь мне командующий сказал: "Теперь пойдешь на машину к подполковнику Левину. На спасательном самолете поработаешь".
Левин, стараясь сохранить равнодушие, промолчал.
– Так что вы теперь вроде мой начальник, – сказал Бобров. – Чем скорее подлечите, тем скорее летать с вами начну. Самолет-то готов?
– Разные доделки делают, – сказал Левин, – так, ерунду. В общем, можно летать хоть завтра.
И зашумел.
– Кто так ходит? Так ходить – все равно что лежать! Надо быстро ходить и аккуратно. Вот смотрите на меня. Вот я иду! Вся нога работает! Вся нога действует! Ничего не выключено! Ну-ка, сейчас же идите со мной! Дайте руку! Вот идут двое мужчин. Вот какая у них энергичная походка! Раз, два, три! Еще! Раз, два, три! Еще! Теперь быстро сядьте. В пояснице не болит? Нисколько? Сейчас вы отдохнете два часа и сегодня же начнете заниматься лечебной гимнастикой. Я к вам пришлю Верочку, это ее специальность.
Проводив Боброва до палаты, он надел старый, истертый, рыжего цвета реглан и отправился вниз – туда, где расчаленный тросами у самого ската на залив стоял огромный серый поплавковый самолет. Там, на ящике, покуривал Курочка и рядом с ним грелся, как большой кот на солнце, Калугин.