— Хорошо, — сказал Рокамболь, — теперь я нанимаю тебя, оставляя в то же время в услужении у Банко. Каждое утро ты будешь относить на почту письмо с адресом Р. К., до востребования, где ты будешь меня уведомлять обо всем, что происходит у Банко. По субботам ты в свою очередь будешь получать письма со вложением пятисот франков.
— Согласен.
Спустя немного времени Джон отвез дона Хозе и его провожатого обратно в Париж.
Однажды утром Банко приехала из своей виллы в Париж, в свою роскошную квартиру в Кастильонской улице. Она намеревалась уже ехать обратно, когда в прихожей раздался звонок.
Через три минуты маленький грум подал ей карточку: Мортон Тайнер, эсквайр, а на другой стороне было написано по-испански:касательно дона Хозе д'Альвара.
— Проси, — сказала Банко и, торопливо сбросив с себя шаль и шляпку, бросилась на кушетку, где уселась с небрежною грациею.
Мортон Тайнер вошел.
Это был англичанин с медно-красным цветом лица, курчавыми волосами и черными бакенбардами.
— Сударыня, — обратился он на ломаном французском языке, — вы говорите по-испански?
— Немного.
Англичанин продолжал по-испански.
— Я пришел говорить с вами о доне Хозе.
— Что это за дон Хозе? — спросила Банко.
— Молодой испанец, которого вы завербовали себе в любовники и которого вы каждый вечер увозите с завязанными глазами в вашу аньерскую виллу. Я знаю до мельчайшей подробности ваше обращение с ним.
Банко вздрогнула.
— Я друг вашего князя К., — продолжал Тайнер, — я друг дона Хозе, и я пришел к вам тоже как доброжелатель.
— Это трудновато.
— Нисколько. Пока князь К. не узнает о вашей измене, он будет счастлив, пока дон Хозе будет принимать вас за польскую княгиню и жену иностранного генерала — он будет любить вас…
— Дальше, — проговорила Банко в нетерпении.
— Но если дон Хозе узнает ваше настоящее положение, он откажется от ночных посещений и не введет вас в дом знакомого мне испанского генерала.
— Скажите, пожалуйста, вы и это знаете?
— Я вам сказал, что знаю все.
— Чего же вы от меня хотите?
— Я хочу, чтобы вы приняли меня в вашу игру.
— Но… зачем же?
— Это моя тайна.
— А вы обещаете мне, что князь ничего не узнает?
— Обещаю.
— И дон Хозе также?
— Разумеется.
— Я согласна.
— Отлично. Но я должен предупредить вас, что кто хочет быть моим партнером, должен быть молчалив как рыба; малейшая нескромность сопровождается ударом кинжала.
Банко в страхе подняла глаза на незнакомца и, встретив его решительный взгляд, сразу поняла, что находится во власти этого таинственного человека.
Спустя два дня дон Хозе явился с завязанными глазами в аньерскую виллу уже в десятый раз.
— Друг мой! — обратилась к нему Банко. — На днях я попрошу, вас провести со мною целый день.
И она указала на хорошенький будуар.
— О! — вскричал восхищенный дон Хозе. — Это будет райский день.
— Есть у вас безусловно преданный вам слуга?
— Есть — человек, жизнь которого в моих руках.
— В таком случае отправляйте этого человека каждый день в три часа в Тюильрийский сад в ливрее и с синей кокардой…
— Вы просто загадка.
— Живая, не правда ли?
— И восхитительная, — сказал он, целуя маленькую ручку Банко.
На другой день Цампа прогуливался в ливрее по Тюильрийскому саду, а дон Хозе был у Концепчьоны де Салландрера.
Минуты через три к Цампе подошел незнакомец, который впоследствии являлся у Фатимы в образе сверхъестественного существа.
— Вас зовут Цампой? — спросил его таинственный незнакомец.
— Да.
— Дон Хозе взял вас к себе, чтобы избавить от смертной казни?
Цампа вздрогнул.
Он никогда не допускал, чтобы дон Хозе мог выдать кому-либо эту тайну (а между тем он рассказал ее Банко, желая доказать, что имеет человека, жизнь которого в его руках), и сразу в глазах португальца сверкнула молния ненависти и жажда мести.
Незнакомец продолжал:
— Достаточно одного слова, сказанного императорскому прокурору, чтобы сдать вас в руки испанского правосудия.
— Чего вы от меня хотите?
— Я хочу, чтобы вы изменили дону Хозе, мне необходимо это для достижения моей цели. Ручаюсь вам, что дон Хозе не узнает вашей измены.
— Чем же я могу услужить вам?
— Когда я узнаю, зачем дон Хозе ходит каждый вечер в улицу Роше, ты получишь десять тысяч франков, а когда брак дона Хозе с Концепчьоной сделается невозможным, ты получишь сто тысяч; а в промежутке этого времени ты будешь получать от меня жалованья по две тысячи франков в месяц.
Цампа, подкупленный столь дорогою ценою и руководимый ненавистью к своему избавителю, рассказал до мельчайшей подробности о Фатиме, ее ревности, а также о потайном входе в будуар молодой цыганки.
— Нужно надавить на пружину, — объяснил Цампа, — картина поворачивается и открывается вход.
— Ты разве бываешь у цыганки?
— Каждый день: я одеваюсь в черный фрак и белый галстук и отправляюсь туда в качестве домашнего доктора.
— Отлично, завтра ты проведешь меня в этот тайник. В девять часов вечера ты будешь здесь.
— Слушаю, — сказал Цампа и, поклонившись незнакомцу до земли, ушел.
Теперь вернемся к отравленной Фатиме.
— Дон Хозе отравил вас! — произнес таинственный незнакомец.
— Но ведь он пил мараскин вместе со мной, — проговорила взволнованным голосом цыганка.
— Дон Хозе заблаговременно принял противоядие.
— А, понимаю, — вскричала она, — но он не рассчитывал на мой кинжал… Если я должна умереть…
— Вы не умрете, друг мой, ибо тоже приняли противоядие — тот белый порошок, который вы нашли под вазой.
— А! — радостно вскричала суеверная цыганка. — Теперь я уверена, что вы отец мой. Теперь я убедилась, что дон Хозе хотел моей смерти, дайте мне доказательство его измены, и вы увидите, что я умею держать клятву!
— Терпение — и вы все узнаете… Теперь слушайте меня! Завтра дон Хозе узнает, что вы живы, а так как он решил, что вы должны умереть, то употребит другой способ, — но не бойтесь ничего: я бодрствую над вами. Но вы должны продолжать свою роль.
— Какую?
— Быть с ним по-прежнему ласковой.
— Но ведь он узнает, что я приняла противоядие.
— Не вставайте завтра с постели до трех часов; а когда придет дон Хозе, пожалуйтесь ему на тяжелую голову и продолжительный сон и припишите это большой дозе опиума, который вы будто бы приняли.
Он опять завязал глаза Фатиме и скрылся, прошептав ей на ухо:
— Остерегайтесь кормилицы и негра!.
Спустя два часа после того, как дон Хозе отравил гитану, он был уже у восхитительной Банко.
Она была бледна и казалась сильно расстроенною:
— Боже мой, что с вами? — спросил дон Хозе.
— Друг мой, — отвечала она после короткого молчания, — я должна вас оставить: я уезжаю.
— Оставить меня? Это невозможно.
— Такова воля моего мужа.
Дон Хозе вообразил, что влюблен в нее до безумия и что ему невозможно жить с ней в разлуке.
— О, вы не уедете, это невозможно! — воскликнул он, падая пред ней на колени.
— Что же это такое? Кто бы мог подумать, что вы меня любите!
— О, как я вас люблю!
— Это уже слишком, — сказала Банко, громко захохотав.
— Слишком?
— Вы любите меня?
— До безумия.
— Лицемер, а любовь ваша к Концепчьоне де Салландрера, которая считается уже вашей невестой, наконец, любовь к женщине по имени Фатима, к которой вы ходите каждый вечер…
— Кто вам это сказал? — спросил изумленный дон Хозе.
— Сеньор дон Хозе, — проговорила она торжественным голосом, — мне нужна жизнь этой женщины… или мы никогда больше не увидимся.