– Ну! – сказала она. Живо, я слышу, стража входит сюда!
Поддерживаемый Нехуштой, Марк сделал три шага и очутился в открытой двери, но здесь, на самом пороге, силы изменили ему, так как, кроме своей тяжелой головной раны, он еще был ранен в колено, и со стоном «Не могу!» он грузно упал, увлекая за собою своею тяжестью старую ливийку. При этом его стальной нагрудник зазвенел о каменный порог. Часовой снаружи услыхал этот звук и позвал товарища, чтобы тот дал ему светильник. Мигом Нехушта вскочила на ноги и, схватив Марка за правую руку, стала тащить его в отверстие, между тем как Мириам, подпирая спиною каменную плиту, служившую дверью, проталкивала его ноги.
Вот светильник замигал во входном отверстии, где была проломлена заложенная кирпичами наружная входная дверь. Нехушта потащила из всей силы тяжелое беспомощное тело римлянина, хорошо сознавая, что, если свет светильника упадет на его латы, все погибло. Страж-еврей со светильником в руке торопливо вошел, но споткнулся о лежавшее на дороге мертвое тело и упал на одно колено. В этот момент Мириам, напрягши все свои силы, широко распахнула каменную дверь и, отскочив в сторону стены, прежде чем еврей успел подняться, ударила ключом от двери, бывшим у нее в руке, по светильнику, который мгновенно разбился и погас. Затем она кинулась к двери, надеясь бежать, зная, что теперь каменная дверь должна уже сама собой захлопнуться, – но, увы! – две железных руки обхватили ее поперек туловища и сколько она ни билась и ни выбивалась, сколько ни наносила ударов тяжелым железным ключом своему пленителю, все усилия ее были тщетны. С глухим звуком тяжелая каменная плита захлопнулась, и теперь ей уже не было спасения. Она сразу поняла это и, опасаясь, чтобы ключ не послужил уликой против нее, зашвырнула его в самый дальний угол башни, где, как она знала, были навалены целые груды мусора и птичьего помета.
При звуке захлопнувшейся двери сердце ее радостно дрогнуло, она знала теперь, что Марк спасен, так как дверь не могла бы захлопнуться, пока он еще лежал поперек порога, знала также, что страж, державший ее, ничего не видал и не мог рассказать, отпереть же теперь дверь без другого такого ключа было невозможно ни с той, ни с другой стороны.
Теперь уже несколько человек с фонарями вбежали в башню, во главе их был Халев.
– Что тут такое? – крикнул он.
– Не знаю, только я вбежал на шум и схватил какого-то здоровенного парня, с которым порядком-таки повозился и сейчас не пускаю, несмотря на то, что он не переставал все время наносить мне удары своим мечом!
Подошли с фонарями и увидели красавицу девушку с распущенными волосами, стройную и хрупкую на вид, как ребенок, и расхохотались над мнимым геройским подвигом бдительного стража.
– Э, да это девушка! Неужели ты каждый раз зовешь на помощь, когда попадаешься в лапки девушки? – хохотали одни.
– А римлянин? Где римлянин? – крикнул чей-то грозный голос, и все бросились искать его в темной башне, заваленной бревнами, кирпичом и мусором. Но римлянина нигде не было, и целый град ужаснейших проклятий сыпался из уст евреев, только Халев стоял неподвижно, вперив глаза в молодую девушку.
– Мириам! – прошептал он.
– Да, Халев, это я! – спокойно ответила она. – Странная встреча, не правда ли? Зачем вы вломились в мое убежище?
– Женщина! – воскликнул он вне себя от бешенства. – Где ты спрятала римлянина Марка? Говори сейчас!
– Марка? – спросила она. – А разве он здесь? Я этого не знала, я видела, как какой-то человек выбежал отсюда, быть может, то был он. Тогда спеши, может быть, ты его догонишь!
– Ни один человек не выходил отсюда! – заявил часовой. – Берите эту женщину, она скрыла его где-нибудь в потайном месте!
Ее схватили, связали и все, точно обезумев, с фонарями бросились обыскивать все углы и все щели башни.
– Здесь лестница! – крикнул кто-то. – Смотрите, товарищи, верно он ушел туда! – и с фонарями в руках они поднялись на самый верх башни, но там никого не было. Вдруг раздались звуки трубы, в отверстии входной двери показался еврей, начальник отряда, и второпях крикнул:
– Бегите скорее в храм, сам Тит идет на нас во главе двух легионов – отомстить за своего префекта!.. Бегите и тащите пленника за собой, слышите?
– Он исчез! – мрачно отозвался Халев, и при этом взгляд его, полный непримиримой ненависти и вражды, упал на Мириам. – А на его месте мы нашли вот эту девушку, внучку Бенони, которая некогда была его возлюбленной!
– Слышишь, женщина, скажи нам сейчас же, что ты сделала с этим римлянином или ты умрешь здесь на месте!
– Я ничего не сделала! Я видела, как отсюда вышел человек и прошел мимо часового, а больше я ничего не знаю!
– Она лжет! Заколите эту изменницу!
Но прежде, чем занесенный уже над ее головою меч успел коснуться ее, Халев сказал несколько слов начальнику, и тот изменил свое приказание.
– Нет, лучше отведите ее в храм: пусть дед ее учинит ей допрос в присутствии всего Синедриона. Но живо, живо, не то все мы очутимся в руках римлян!
Мириам схватили и утащили из старой башни, которая час спустя была уже во власти римлян, поспешивших разрушить ее, равно как и все соседние строения.
XV. СИНЕДРИОН
Еврейские воины грубо потащили за собою Мириам по узким темным улицам с обгорелыми и разгромленными домами, усеянными десятками и сотнями трупов. Они спешили как только могли, так как римляне, оттесненные в течение дня из этой части города, теперь вновь заняли его, предавая огню и мечу все встречное и стараясь отрезать евреям путь к храму, где те еще держались.
Северный и восточный внешние дворы храма были уже во власти римлян, и потому, чтобы проникнуть в ограду храма, приходилось делать большой обход. Однажды отряду, уводившему Мириам, пришлось засесть и под прикрытием выжидать, когда мимо них пройдет многочисленный отряд римлян, затем им приходилось ждать у каждых ворот, которые лишь после долгих переговоров и опросов отпирались для них, так что только под утро Мириам очутилась, наконец, во внутренней ограде храма. По приказанию начальника отряда ее втолкнули в тесную, темную и сырую келью одного из больших зданий и, заперев за ней дверь, оставили там одну.
Несмотря на страшную усталость, она не могла заснуть: воспоминания этого ужасного дня преследовали ее, как кошмар, среди которого, подобно светлому лучу солнца, ей улыбалось одно воспоминание – то были слова Марка: «Мириам, возлюбленная моя. Это сладкий сон, это чудная греза!..» Значит, он не забыл ее, любил ее,, несмотря на то, что в Риме сотни прекраснейших женщин окружали его, стремясь назвать его своим супругом. О, она верила в его любовь и была счастлива ею! Счастлива тем, что Бог помог ей спасти его жизнь. Правда, он был ранен, тяжело ранен, но ессеи – такие искусные врачи – вылечат его! И, опустившись на колени, Мириам стала горячо молиться. Вдруг ее слуха коснулся странный звук, точно слабый вздох, исходивший из дальнего угла ее кельи. Вглядевшись пристальнее, девушка различила в полумраке смутное очертание человеческой фигуры с длинною седою бородой. Что-то знакомое показалось ей в этой фигуре, и она приблизилась к тому месту, откуда слышался вздох. То был не человек, а только скелет, обтянутый кожей, на лице этого живого мертвеца горели только одни глаза. Девушка узнала его, это был Феофил, председатель совета ессеев; десять дней тому назад он, несмотря на увещания братьев, вышел из своего убежища и не возвратился более, его ходили искать, но нигде не нашли, думали, что он был убит кем-то из людей Симона, и вдруг Мириам находит его здесь. Оказывается, его захватили в плен евреи.
– Есть у тебя какая-нибудь пища, дитя? – простонал старик, узнав девушку.
– Да, господин, вот кусок сушеного мяса и ячменный хлеб, случайно оказавшиеся при мне, когда я шла на башню. Возьми их и кушай!
– Нет, нет, дочь моя! Это значило бы только продлить мои муки. Я рад, хочу умереть, но ты сбереги, спрячь это для себя, чтобы у тебя не отняли. Вот тут в этом кувшине есть вода; они давали ее мне, заставляя пить, чтобы продлить мои мучения. Пей, сколько можешь теперь, быть может, завтра они не дадут тебе воды!
Некоторое время продолжалось молчание, старик совершенно ослабел, а Мириам, глядя на него, горько плакала.
– Не плачь, дитя, обо мне, я скоро успокоюсь! Лучше скажи, за что заперли тебя здесь?
Девушка вкратце рассказала обо всем.
– Ты – отважная женщина, и твой римлянин многим тебе обязан! Я умираю, но в этот последний час призываю благословение Бога на тебя и на него ради тебя, дитя!
После того Феофил закрыл глаза и уже больше не мог или не хотел говорить.
Прошло немного времени, вдруг дверной засов заскрипел и в келью вошли два тощих, злобного вида еврея. Один из них грубо толкнул старика.
– Проснись, видишь, мясо, – и он ткнул ему кусок мяса под нос, – что, вкусно? Так вот, скажи нам, где хранятся твои припасы, и ты получишь весь этот кусок мяса!
Ессей только отрицательно покачал головой.
– Я не стану есть и ничего вам не скажу! Я умру, и все вы умрете, а Бог воздаст каждому по делам.
Тогда евреи принялись поносить и проклинать несчастного мученика, не обращая внимания на прижавшуюся в углу Мириам, которая, как только они ушли, тихонько приблизилась к старцу, но, взглянув в лицо, увидала, что он уже умер. Тихая улыбка скользнула по лицу девушки, она была рада за старика, что мучения его кончились.
Спустя немного, дверь снова отворилась, теперь пришли за ней.
Мириам встала и пошла на допрос. Проходя через внутренний двор храма, она заметила, что повсюду на мраморных плитах лежали еще не убранные трупы, а за стеною слышался шум битвы и потрясающие удары стенобойных машин.
Ее ввели в громадную залу с белыми мраморными колоннами, по которой бесцельно бродило много голодных, истощенных до преступления людей, в том числе много женщин и детей с провалившимися щеками и глубоко ушедшими в глазные впадины глазами, другие безмолвно и неподвижно сидели группами на полу, а в дальнем конце залы, под богатым балдахином, на возвышении сидели человек 12 или 14 почтенного вида старцев в богатых резных креслах художественной работы. По правую и по левую сторону от них стояло еще много таких же кресел, но пустых. Эти старцы были одеты в дорогие и великолепные одежды, висевшие на них, как на вешалках, а лица их были бескровны, сморщены и пугали своею худобой. То были члены еврейского Синедриона.
В тот момент, когда Мириам вошла в залу, один из членов Синедриона произносил приговор над каким-то несчастным, измученным человеком. Девушка взглянула на судью и узнала в нем деда своего Бенони, но это была лишь тень прежнего Бенони. Этот высокий, прямой старик, с гордой, уверенной осанкой был теперь дряхлым, согбенным старцем, из-под тонких бесцветных губ выставлялись желтые, точно ставшие длиннее, зубы, длинная серебристо-седая борода старика вылезла клочьями, руки дрожали, голова тряслась и была лишена волос. Даже сами глаза его приняли теперь какое-то злобное выражение, выражение глаз голодного волка. -
– Обвиняемый, что ты имеешь сказать в свое оправдание? – спросил он глухим, дребезжащим голосом.
– То, что я, действительно, утаил небольшой запас пищи, приобретенный мною за весь остаток моего состояния! Твои гиены схватили мою жену, мучили и истязали ее, пока она не указала им, где у меня были спрятаны мои запасы, которыми я надеялся поддержать жизнь жены и детей. Эти люди накинулись на пищу и уничтожили почти все на моих глазах.
Жена моя умерла от нанесенных ей ран, а все дети умерли голодом, кроме младшей шестилетней малютки, которую я кормил последними крохами. Когда и она стала умирать на моих руках, я упросил римлянина накормить ее, отдав ему все драгоценности, какие у меня были, камни и жемчуг, чтобы он отвез ее в свой лагерь и там кормил ее, за что обещал указать ему слабое место в нашей стене храма. Он накормил ребенка при мне и дал ей хороший запас с собою, обещая держать ее у себя, кормить каждый день, – и я указал ему место, где легко проникнуть в ограду храма. Но, как тебе известно, я был пойман, и то место стены было укреплено, так что моя измена не имела никаких дурных последствий. Однако, я готов еще двадцать раз повторить эту измену, если бы это было нужно, чтобы спасти жизнь моего ребенка. Вы убили мою жену и других моих детей, убейте и меня! Что мне жизнь!
– Презренный, что значит жизнь твоей жены и детей в сравнении с неприкосновенностью этого святилища, которое мы отстаиваем от врагов Иеговы?! Уведите его, и пусть его казнят на стене, в глазах римлян, его друзей!
Несчастного увели, а чей-то голос приказал: «Введите следующего изменника». Подвели Мириам. Бенони взглянул на нее и сразу узнал ее.
– Мириам! – простонал он, поднявшись со своего кресла, и тотчас же упал обратно. – Тут какое-нибудь недоразумение… Эта девушка не может быть виновна… отпустите ее!..
– Сперва выслушай обвинение против нее! – сказал угрюмо и подозрительно один из судей, тогда как другой прибавил:
– Это как будто та самая девушка, что жила в доме твоем, рабби Бенони, как говорят, она христианка!
– Скажи нам, женщина, ты принадлежишь к секте назареев?
– Да, господин, я христианка! – спокойно ответила Мириам.
– Мы собрались здесь теперь не для того, чтобы разбирать вопросы веры. Теперь не время заниматься этим! – вмешался Бенони.
– Пусть так, – произнес один из судей, – оставим вопросы веры. Кто обвиняет эту женщину и в чем?
Тогда выступил человек, за спиной которого, как заметила Мириам, стоял Халев, видимо, расстроенный и взволнованный, а за ним – тот еврей, который сторожил Марка.
– Я обвиняю ее в том, что она дала возможность бежать римскому префекту Марку, захваченному в плен Халевом. Мы положили его в старой башне, пока он не пришел в себя от ран.
– Римский префект Марк! – проговорил один из членов Синедриона. – Он ближайший друг Тита и один стоит сотни других римлян! Скажи нам, женщина, помогла ты ему бежать? Впрочем, ты, конечно, не скажешь! Обвинитель, изложи свои основания и доказательства!
Тот передал уже известное читателю.
За ним был допрошен страж и, наконец, Халев.
– Я ничего не знаю, кроме того, что ранил и взял в плен римлянина, которого на моих глазах снесли в бесчувственном состоянии в старую башню. Когда же я вернулся после новой атаки, римлянин исчез, а эта госпожа находилась в башне и утверждала, что он ушел в дверь. Вместе я их не видал! – кратко дал отчет Халев.
– Это – ложь! – грубо окликнул его один из судей. – Ты говорил, что префект был ее возлюбленным!
– Я сказал это потому, что много лет тому назад, на берегах Иордана, она сделала его бюст из камня. Она – скульптор!
– Разве это доказывает, что она была его возлюбленной? – спросил Бенони.
Халев молчал, но один из членов Синедриона, Симеон, друг Симона, сына Гиора-Зилота, сидевший подле него, крикнул:
– Перестаньте препираться! Эта дочь сатаны прекрасна, и, по-видимому, Халев желает взять ее за себя. Но какое нам дело до всего этого? Надо только иметь в виду, что он старается утаить истину!
– Никаких улик против нее нет! Отпустите эту женщину! – воскликнул Бенони.
– Что удивительного в том, что таково решение ее родного деда? – с едким сарказмом заметил Симеон. – Тяжелые настали времена, недаром рука Господня тяготеет над нами, если рабби укрывают христиан и потворствуют им, а воины лжесвидетельствуют потому только, что виновная прекрасна! Я же говорю, что она достойна смерти, так как укрыла римлянина, не то зачем бы она загасила светильник?!
– Быть может для того, чтобы самой укрыться от стражей! – сказал кто-то. – Только каким образом очутилась она в этой башне?!
– Я жила в ней! – ответила девушка.
– Одна, без воды и без пищи, словно сова или летучая мышь! Ведь, до вчерашнего дня башня была заложена кирпичами! Значит, ей известен был какой-нибудь потайной ход, которым она и спровадила римлянина, сама же не успела уйти за ним! Вот и все! По-моему, она достойна смерти!
Тогда старый Бенони встал и разодрал на себе одежды.
– Не достаточно ли крови льется здесь изо дня в день, чтобы нам искать и крови невинных?! Мы давали клятву чинить суд справедливый. Где же тут доказательства или улики? Многие годы она не видала даже этого римлянина. Именем Всевышнего протестую против этого приговора!