— Сочная курочка, мой друг, человеку со вкусом не следовало бы ею пренебрегать.
— Наверное, но по революционным меркам я не являюсь таковым.
Тогда спешите исправить свою оплошность — это в ваших же интересах. Своим упрямством вы обидели девушку, и теперь она заявляет, что не выйдет за вас, даже если вы того захотите. Но, как мне кажется, несколько ласковых слов смогут все поправить. На вашем месте я не стал бы мешкать. Ее руки нежнее, чем железный воротник гильотины. Впрочем, вам самому решать.
— Вы повторяетесь, гражданин. Вы для этого прибыли сюда?
В словах виконта Шовиньер уловил издевку, не предвещавшую ничего хорошего, и его бесцветные глаза слегка сузились.
— Вы не поняли меня, — сухо проговорил он. — Люди вашего класса потеряли способность правильно оценивать происходящее, и потому так много их пустых голов покатилось в корзину. Я здесь для того, мой дорогой ci-devant, чтобы по-братски наставить вас…
Легкое движение в углу справа привлекло его внимание, и он осекся. Он повернул голову и увидел юношу в крестьянской блузе и панталонах.
— О, а это кто?.. — начал было он, но, вглядевшись попристальнее, вновь осекся, и с его губ сорвалось изумленное восклицание: — Что за встреча! Я спешу обнажить голову, — громко расхохотался он и, сняв шляпу, поклонился. — И как давно вы прячетесь у Корбаля, мой дорогой секретарь?
Мадемуазель де Монсорбье, спокойная и собранная, сделала шаг в его сторону.
— Со вчерашнего вечера, гражданин, — ответила она, и простота ее ответа ошеломила его.
— Со вчерашнего вечера? — передразнил ее Шовиньер. — Значит, со вчерашнего вечера! Вот уж не ожидал встретить вас здесь. Действительно, жизнь полна сюрпризов, хотя они редко бывают настолько приятными.
Он направился было к мадемуазель де Монсорбье.
— Не приближайтесь к ней! — услышал он холодный, жесткий голос Корбаля.
Шовиньер замер на месте и повернулся к виконту.
— Как вы сказали, гражданин полномочный представитель, жизнь полна сюрпризов. Но я не спешил бы называть этот сюрприз приятным.
Шовиньер мгновенно почуял опасность и наверняка сумел бы отвратить ее, если бы не его приверженность к театральным жестам. Дело в том, что в его правой руке была зажата шляпа, и, для того чтобы выхватить из-за пазухи пистолет, ему надо было куда-то ее деть. Он быстро сунул шляпу под левую руку, но Корбаль опередил его: догадавшись о намерениях Шовиньера, он прицелился в него из большого дуэльного пистолета.
— Одно движение, гражданин полномочный представитель, и вы отправитесь к дьяволу.
Шовиньер повиновался, хотя и не буквально. Он заложил руки за спину и рассмеялся. Внешне он выглядел совершенно невозмутимым, и лишь внимательный взгляд бесцветных глаз выдавал его внутреннее напряжение.
— Сюрприз за сюрпризом! — сказал он. — И на сей раз с вашей стороны, дорогой ci-devant! Этого я от вас никак не ожидал. Зная вашу безупречную вежливость и радушие, я никак не мог предположить, что вы способны на подобную вульгарность. С чего это вам вздумалось попугать меня?
— Вы ошибаетесь. Пугать вас не входит в мои намерения.
— А что тогда?
— Убить вас.
Шовиньер вновь рассмеялся, однако и слегка побледнел.
— Какими словами вы бросаетесь! Будьте же практичны, гражданин. Что даст вам моя гибель? Неужели она спасет вас от необходимости подчиниться решению революционного трибунала? Взвесьте все как следует, друг мой, и вы убедитесь, что моя смерть будет иметь для вас роковое значение.
— Если вы сами все хорошенько взвесите, — невозмутимо отозвался виконт, — то вы поймете, что я уже обречен и, убив вас, ничего не теряю.
— Но разве можно вести себя так глупо, с такой бессмысленной жестокостью! — Шовиньер, казалось, был шокирован. — А кроме того, друг мой, у крыльца меня ждут двое солдат. Если вы рассчитываете застрелить меня и затем бежать, то я рекомендую вам отказаться от своей затеи. Звук выстрела привлечет их внимание, и они быстро расправятся с вами.
— Даже будь это правдой, их вмешательство не спасло бы вас и не помешало бы скрыться мадемуазель де Монсорбье, которая столько претерпела от вас. Как только ты осмелился возвести на нее свои похотливые глаза, наглый пес? Грязный мошенник! Слизняк, осквернивший белизну лепестка лилии.
— Вы говорите как поэт! — насмешливо заметил Шовиньер, однако в его голосе промелькнули злобные нотки: презрительный тон виконта задел депутатское высокомерие. — Думаю, я понял вас. Что ж, я слушаю ваши условия — ведь я в ваших руках.
— Никаких условий. Вам прекрасно известно, чем смывается подобное оскорбление.
— Вы хотите сказать, что намерены хладнокровно убить меня! Это невероятно! Вы ведь не головорез, — сейчас Шовиньер говорил совершенно искренне. — В конце концов, давайте обменяемся выстрелами здесь же, в этой комнате, на десяти шагах или на какой угодно другой дистанции. Вы ведь не можете отказать мне в этом, виконт.
— К моему глубокому сожалению, я буду вынужден разочаровать вас, — с вежливостью отозвался Корбаль. — Если бы речь шла только обо мне, о моей жизни и свободе, я бы с радостью согласился. Но когда дело касается мадемуазель де Монсорбье, я не могу рисковать, полагаясь на фортуну и меткость выстрела.
Лицо Шовиньера приобрело землистый оттенок.
— Значит, меня убьют?
— Нет. Вас казнят.
— Велика разница!
— Если бы вы поняли это раньше, многие ваши жертвы сохранили бы свою жизнь. А сейчас считайте, что вы подчиняетесь необходимости.
Суровый тон виконта не оставлял никаких сомнений в его намерениях. Не отрывая глаз от Шовиньера, он сказал мадемуазель де Монсорбье:
— Мадемуазель, могу я попросить вас удалиться?
— О Боже! — сорвался стон с бескровных губ гражданина полномочного представителя. От его былого высокомерия не осталось и следа, однако его мысль работала четко и ясно. Ему страстно хотелось выхватить свой пистолет, но он отдавал себе отчет в том, что малейшее движение только ускорит конец. До самой последней секунды он должен ждать, полагаясь на удачу и соблюдая предельную осторожность, чтобы случайно не спровоцировать виконта.
— Прошу вас, мадемуазель! — властно повторил Корбаль, поскольку девушка не сдвинулась со своего места.
— Подождите секунду, месье де Корбаль, прошу вас, — пытаясь унять охватившее ее волнение, сказала она. — Не следует ли нам и в самом деле последовать совету гражданина полномочного представителя и проявить больше практичности?
Сколь сильное впечатление ни произвела на нее железная непреклонность виконта, она тем не менее осознавала, что глупо жертвовать шансом на спасение, пусть и ничтожно малым, ради романтики возмездия. Она более отчетливо, чем виконт, видела все происходящее. Ненависть не ослепляла ее; быть желанной в глазах самого ничтожного мужчины всегда представляется гораздо менее серьезным оскорблением для женщины, чем для ее возлюбленного, — по крайней мере, не настолько серьезным, чтобы искупать это непременно кровью.
— Мне помнится, гражданин полномочный представитель соглашался принять наши условия, — уже более спокойным тоном продолжала она. — Пускай он отправит записку революционному трибуналу в Пуссино и сообщит в ней, что срочно отправился по делам в Невер и вернется только завтра. Эти сутки он проведет здесь, в вашем доме, что позволит нам успеть скрыться. Думаю, вы согласитесь, виконт, что на таких условиях ему можно подарить жизнь.
Лицо виконта потемнело.
— Я предпочел бы…
— Я уже высказала вам, мой друг, свое пожелание, — прервала она его, и в ее голосе появились повелительные нотки. — Поверьте мне, так будет безопаснее, и мне бы не хотелось, чтобы вы, без крайней на то необходимости, запачкали свои руки.
— Пусть будет так, — неохотно уступил он. — Ваши желания для меня закон. Гражданин, вы слышали предложение мадемуазель? Что вы на это скажете?
Шовиньер наконец-то смог перевести дух. К нему вновь вернулось мужество, а вместе с ним и его надменное высокомерие. Не желая уронить своего достоинства, он ответил не сразу, хотя прекрасно понимал, что другого шанса сохранить жизнь ему могло не представиться.
— Я ведь уже говорил, что я в ваших руках, — пожал он плечами. — Поэтому я согласен на любые ваши условия. Но сначала мне бы хотелось получить гарантии, что вы выполните свою часть договора после того, как это сделаю я.
— Гарантией будет мое слово, — отрывисто произнес Корбаль.
Шовиньер пренебрежительно надул губы.
— Этого мало, — возразил он.
— До сих пор моего слова было более чем достаточно. Только человек низкого происхождения, незнакомый с понятием чести, может усомниться в подобных обязательствах.
Шовиньер взглянул на него и усмехнулся.
— Вероятно, людям, знакомым с понятием чести, свойственно оскорблять своих безоружных противников, держа их на мушке пистолета. При этом, видимо, предполагается, что в столь незавидном положении они согласятся на все, — голос депутата звучал язвительно. — Но, несмотря на это, я рассчитываю получить гарантии того, что вы сдержите свое слово. Могу я, по крайней мере, узнать, кто освободит меня, когда истекут сутки моего заключения здесь?
— Я позабочусь об этом.
— Простите мою настойчивость, но, прежде чем я склонюсь к вашей воле, я должен представлять себе, какая участь меня ожидает. Скажу вам честно: я не хочу умереть с голоду в подвале, в котором вы меня запрете и который, может статься, забудете открыть.
— Завтра, в тот же час, ключ от вашей тюрьмы и записка, извещающая о том, где вас найти, будут вручены президенту революционного комитета, — ответила ему мадемуазель.
— Превосходно, — он слегка кивнул. — Но кто доставит ключ и записку?
— Не сомневайтесь, найти посыльного не составит большого труда.
— Но посыльные иногда относятся весьма беспечно к своим поручениям. Вдруг он что-нибудь забудет или перепутает?
— Мы подыщем такого посыльного, на которого можно положиться, и пообещаем ему хорошее вознаграждение, которое он получит из ваших рук. Ничего лучшего мы вам не предложим.
Он пожал плечами и развел руками.
— Думаю, мне придется согласиться.
— Тогда приступим к делу, — велел ему Корбаль. — Пишите записку. Чернила, перо и бумага на столе.
Шовиньер подошел к столу, пододвинул кресло, сел и принялся писать под прицелом почти в упор наведенного пистолета. Его перо торопливо заскрипело по бумаге, но еще быстрее бежали его мысли, когда он пытался найти способ перехитрить эту парочку, сделавшую из него посмешище.
Он витиевато расписался, отшвырнул перо и встал. Затем он взял со стола записку и сунул ее под нос месье де Корбалю, так что его левая рука оказалась не более чем в трех дюймах от правой руки виконта, в которой тот сжимал пистолет.
— Прочитайте, — отрывисто бросил он Корбалю.
Месье де Корбаль на какую-то долю секунды опустил взгляд, но в то же мгновение листок бумаги почему-то дрогнул и упал вниз и, прежде чем он сообразил, что происходит, пальцы Шовиньера сомкнулись у него на запястье и резко вывернули державшую пистолет руку. Он увидел, как правая рука депутата проворно скользнула за пазуху, где во внутреннем кармане у него был спрятан пистолет, и услышал его насмешливый голос:
— Я думаю, фокус удался, мой дорогой ci-devant. Фортуна всегда улыбается тем, кто умеет ждать.
В следующую секунду комната содрогнулась от грохота выстрела, и резкий, звонкий смех Шовиньера замер у него на устах. Его пальцы, мертвой хваткой державшие запястье виконта, бессильно разжались. Он покачнулся, оперся плечом о стену, и рука, которую он прижал к левому боку, окрасилась кровью, обильно струившейся из-под пальцев. Он попробовал выпрямиться, и черты его лица исказила гримаса боли. Он попытался заговорить и разразился кашлем, как будто ему в рот и нос попал пороховой дым. Но кашель резко усилился, и на его губах выступила кровавая пена; казалось, что-то мешает ему дышать и он хочет очистить свои легкие. Затем все его тело содрогнулось в конвульсии, он медленно сполз вдоль стены и мешковато повалился на пол.
Все произошло настолько быстро, что виконт не успел даже пошевелиться, и прошло еще несколько мгновений, прежде чем он вновь обрел дар речи.
— Он умер смеясь, — с ужасом произнес месье де Корбаль, глядя как завороженный на торчащие вбок острые колени Шовиньера, — в такие минуты второстепенные детали иногда привлекают к себе все внимание.
— Я припоминаю, что он предсказывал себе именно такую кончину, — отозвалась из своего угла мадемуазель, опуская еще дымящийся пистолет, и ее голос звучал непривычно напряженно.
— Он мог бы и сейчас смеяться, если бы ты не настояла на том, чтобы на всякий случай дать тебе второй пистолет. Я и не предполагал, что мне самому может потребоваться помощь. Слава Богу, что ты не опоздала. Смерть уже заглядывала мне в лицо.
— Это единственное, что оправдывает меня, — нетвердо ответила она.
По ее телу пробежала дрожь, пистолет с глухим стуком упал на пол; она закрыла лицо руками и разразилась безудержными рыданиями.
Ее вид заставил виконта окончательно стряхнуть с себя охватившее его оцепенение. Он поспешил к мадемуазель де Монсорбье, заботливо обнял ее за плечи, и, шепча какие-то бессмысленные, но ободряющие слова, увел из этой жуткой комнаты в вестибюль, где их поджидала перепуганная Филомена.
Глава X
В вестибюле, прохладном и сумрачном, мадемуазель де Монсорбье усадили на стоявшую возле стены деревянную скамейку с высокой спинкой, и Филомена, больше не обманываясь насчет того, кем является крестьянский юноша, с которым подружился месье де Корбаль, опустилась возле нее на колени и принялась растирать ей руки.
— Друг мой, простите мою несвоевременную слабость, — сказала мадемуазель де Монсорбье, когда ей наконец удалось овладеть собой. — Слезы сейчас — непозволительная роскошь. Нам угрожает смертельная опасность, и мы должны приложить все усилия, чтобы избежать ее.
— Твоя находчивость уже подсказала нам выход, — уверенно улыбнулся месье де Корбаль. — Записка, написанная Шовиньером для трибунала, объяснит его отсутствие, а вместе с ним исчезает единственное препятствие, не позволявшее нам пожениться… если только ты…
Она подняла на него свои покрасневшие от слез глаза, и он замолчал; на ее бледном как мел лице появилась слабая улыбка.
— Можешь не сомневаться в этом, Рауль.
— Тогда не будем терять время. Филомена подберет для тебя подходящий наряд, и мы немедленно отправимся в Пуссино. Я уверен, что все члены революционного трибунала сохранили былое дружеское расположение ко мне, и только страх перед Шовиньером заставил их вынести мне столь абсурдный приговор. Без Шовиньера они будут вести себя более покладисто и разрешат мне жениться по своему выбору, особенно когда убедятся в скромном происхождении моей невесты. Идем же. По дороге мы придумаем тебе имя и подходящую родословную.
— Ты слишком спешишь! — воскликнула она.
— Сейчас иначе нельзя — время не ждет.
— Постой, постой! — не уступала она. — Нельзя совершать опрометчивые поступки. Сначала надо подумать о последствиях. Революционный трибунал удовлетворится запиской Шовиньера, но надолго ли? Через день-другой его отсутствие покажется подозрительным, начнутся расспросы…
— Ты не знаешь Пуссино, — поспешил он успокоить ее страхи, — а я прожил здесь много лет. С появлением Шовиньера в городе воцарился сущий ад, так что исчезновение гражданина полномочного представителя позволит всем наконец-то вздохнуть спокойно; жизнь начнет понемногу входить в привычную колею, и вскоре единственным опасением горожан будет возможное возвращение Шовиньера.
— Ты чересчур уверен в этом.
— На то у меня есть причины.
— А записка? — спросила она. — Каким образом трибунал получит ее?
— О, это совсем нетрудно. У Фужеро есть племянник, который служит конюхом в гостинице, где остановился Шовиньер. Он богобоязненный юноша и ненавидит всех этих санкюлотов. Он и вручит революционному трибуналу записку Шовиньера, которую ему передаст Фужеро.