- А потом?
- Последний год в школе.
- Не трудно?
- Да нет. Не так, как в лицее. В лицее я быстро поняла: на бакалавра мне никогда не сдать! Я не очень способная. Не то что ты. А ты решил, что делать дальше?
Она уже задавала этот вопрос у него в мансарде, - он предпочитал ее своей комнате, - которая стала его убежищем. Пока в гостиной родители вспоминали старых знакомых, он показывал ей свои владения, где она с удивлением обнаружила рядом с книгами и пластинками вереницу электрических машинок.
- Хочешь попробовать? Выбирай.
Маленькая машинка легла на ее ладонь.
- Нажимаешь кнопку-скорость увеличивается, отпускаешь - уменьшается.
Главное, будь внимательна на виражах. Это не так просто, как кажется.
Иногда он наклонялся, чтобы не удариться головой о балки. Время они провели весело. Раз десять она опрокинула свою голубенькую машинку, а он взял на себя роль любезного покровителя.
- Ты быстро освоишься. Главное, избегай резко увеличивать скорость.
Ему было шестнадцать с половиной, ей - семнадцать.
- С кем ты обычно играешь?
- Ни с кем. Один. Иногда, правда очень редко, с отцом.
- У тебя нет друзей?
- Только приятели.
- Ты с ними часто встречаешься?
- В лицее.
- А после уроков?
- Почти никогда.
- Почему?
- Не знаю. Не хочу.
Уже в тот, первый вечер глаза их были полны иронии, словно они подсмеивались друг над другом.
- А ты?
- Иногда выбираюсь в кино с мамой.
- По вечерам ходишь куда-нибудь одна?
- Отцу это не понравилось бы. Да и маме тоже. У нас старомодная семья. А твои родители строгие?
- Нет.
- И позволяют тебе делать все, что ты хочешь?
- Пожалуй. Они не особенно следят, когда я прихожу или ухожу.
- Ты поздно возвращаешься?
- У меня ключ.
Ни тот, ни другой не спрашивали, почему им так хорошо вместе: оба приняли это как должное, не задумываясь.
- Ну, мне пора.
- Еще коктейль?
- О нет! Не хочу заливать в себя литр молока.
- А мне случается. Однажды я выпил пять таких коктейлей, в том числе один апельсиновый и один ананасовый.
Эта встреча, ни назначенная, ни случайная, явилась, скорее, маленьким чудом, и оба радостно старались, чтобы оно произошло. И тут, когда они вновь шли по залитому солнцем тротуару, Франсина вдруг положила ладонь на руку спутника.
- Не твоя ли мать вон там?
- Где?
- Напротив, на другой стороне тротуара. Выходит из дома, выкрашенного желтым.
Он и сам уже заметил ее: светлые волосы, решительная походка, цветной, с преобладанием розового костюм от Шанель.
- Думаешь, она видела нас? - спросил он с досадой.
- Нет. Выйдя из подъезда, она сразу, не оглядываясь по сторонам, повернула направо, словно торопилась.
Ты не хочешь, чтобы она видела нас вместе?
- Мне безразлично.
- Что с тобой?
- Ничего.
Все сомнения отпали. Чуть дальше на улице стояла красная машина с откидным верхом, к которой направлялась мать. Она села за руль, натянула перчатки, хлопнула дверцей. Между ними было метров двадцать, и в тот момент, когда она заводила мотор, ему показалось, что взгляды их встретились в зеркале заднего обзора. Машина тронулась, завернула за угол и исчезла в потоке автомобилей.
Они все еще шли рядом - он, придерживая свой мопед, она с книгами под мышкой, но что-то уже изменилось. Франсина украдкой бросала на него взгляды. Ни о чем не спрашивала, ничего не говорила. Они подошли к дому на бульваре Виктора Гюго, огромному каменному зданию со светлой дубовой дверью и медной табличкой справа:
Доктор Е. Буадъе невропатолог бывший зав. отделением в парижских больницах.
- До свидания, Андре. Спасибо за коктейль.
- До свидания, Франсина.
Он улыбнулся ей с грустью в глазах, понимая, что им уже никогда не вернуть легкость сегодняшнего дня.
Он лежал, как обычно, на животе, на полу мансарды, раскрыв перед собой учебник химии, когда услышал голос Ноэми:
- Господин Андре, ужин подан! Вопреки требованиям хозяйки, она всегда кричала снизу, из-под лестницы.
- Не могли бы вы пойти к нему и сказать, как всем, что стол накрыт?
- Нет, мадам. Вы не заставите меня, с моими-то венами, три раза в день подниматься наверх и напоминать молодому человеку, что пора есть.
Он и сам прекрасно это знает.
Ужинали дома в половине девятого, поскольку отец редко заканчивал консультации раньше восьми. Сегодня мать промолчала и не сделала Андре замечания за то, что он снова вышел к столу без галстука.
Эта маленькая война тянулась между ними уже давно. Раз и навсегда он выбрал для себя ту одежду, в которой ему было удобно и в лицее, и на улице, и дома: бежевые бумажные брюки, полинявшие от стирки, сандалии с ремешками и цветные, часто в клеточку, рубашки с открытым воротом.
Пиджак он надевал только в торжественных случаях, обычно же носил полотняную куртку, а зимой надевал свитер.
- У нас в классе никто не носит галстуков.
- Сочувствую родителям.
Отец не вмешивался в их споры. Говорил он мало, ел медленно, с лицом скорее спокойным, чем озабоченным, и даже если все замечал, вид у него оставался отсутствующий.
Узкоплечий, с тонкой шеей и впалой грудью, он казался намного меньше, чем был на самом деле, хотя при росте метр семьдесят лишь на восемь сантиметров был ниже сына и на три - жены, которая выглядела довольно крупной.
Суп съели в полном молчании, но Андре чувствовал, что мать еле-еле удерживается от вопроса, который вертелся у нее на языке. И все-таки, глядя куда-то в сторону, она задала его в тот момент, когда Ноэми подавала рыбу.
- Чем ты занимался днем?
- Я?
Он чуть было не солгал - не ради себя, ради нее. Но, боясь покраснеть или запутаться в объяснениях, сказал правду:
- Ездил на мопеде в Ниццу. Хотел посмотреть лицей, где буду сдавать экзамены на бакалавра. Большой сарай. В Канне лицей намного лучше.
Он смолк в нерешительности. О чем еще она могла спросить? Видел ли он ее, узнал ли на той улочке-улице Вольтера, как он потом выяснил?
Отец поочередно посмотрел на них, словно чувствуя возникшее напряжение, но не сказал ни слова и вновь принялся за еду.