Почему она так сказала?
— Китти оказала мне большую услугу, — сказала Бренда глухим голосом, — очень, очень большую услугу. Она нанесла последний удар по моей нравственности. Что бы я ни говорила, она, разумеется, сказала бы, что я лгу. Она была влюблена во Фрэнка.
Хью во все глаза уставился на Бренду.
— Влюблена во Фрэнка?
— Если это можно назвать любовью. Разве ты не замечал? Последнее время она постоянно кокетничала с ним. Можно понять, что она почувствовала, увидав его мертвым. Для такой крупной женщины…
— Я нашел слабое место, — воскликнул Хью.
— В самом деле?
— Крупная женщина, — повторил Хью. — В разговоре с Хедли ты подчеркнула, что человек, который шел в этих туфлях, весил никак не меньше ста сорока фунтов. Сто сорок фунтов — вес немалый. Человек с таким весом не может носить обувь четвертого размера.
И вновь она поправила его:
— Ах, нет, множество женщин, располнев, продолжают носить обувь четвертого размера. К тому же есть высокие люди, которые носят одежду и обувь небольшого размера. Например, Китти: для удобства она носит пятый с половиной, но ей подошел бы и четвертый.
— Да пропади все пропадом. У нас нет оснований обвинять Китти, — запротестовал Хью. — Нельзя вытаскивать из беды одного, сфабриковав улики, чтобы на основании тех же улик подвергать опасности другого невиновного. — Он говорил медленно, четко выговаривая каждое слово. — Главный недостаток всего нашего безумного плана заключается в том, что мы делаем убийцей женщину, хоть отлично знаем, что это мужчина. Мы снова подыгрываем убийце.
В самом деле?
Рассудительность подсказывала Хью: не будь глупцом. Брось это, пока есть время. И тем не менее в глубине души он знал, что не бросит, и знал почему. И в его сознании тоже забрезжила истинная причина.
Он вдруг мысленно увидел ухмылку на лице старого Ника.
Ничто не доставило бы Нику большего удовольствия, чем если бы Хью предал Бренду. Ничто не доставило бы Нику большего удовольствия, чем если бы Хью пошел в полицию, как благонравный гражданин, и обвинил Бренду в даче ложных показаний. Он так и слышал его комментарий: «И за этого-то молодчика ты собираешься выйти замуж?» Если бы Бренда сказала теперь всю правду, то оказалась бы в еще худшем положении. Ей бы никто не поверил. Ложь была единственно возможным выходом. Значит, Ник жаждет сражения, да? Отлично. Он его получит. Значит, Ник думает, что его легко поймать в ловушку, да? Отлично. Пусть попробует.
Хью почувствовал, как подавленность проходит. Он поймал на себе какой-то странный взгляд Бренды и усмехнулся.
— Ты уже нашла пресловутое слабое место? — осведомился он.
— Значит, я действительно все сказала правильно?
— Конечно правильно. Мы вновь подтвердим твою историю и покончим с этим. Вот и все.
На фоне заливающего корт сияния на террасе в конце сада появилась темная фигура. Она медленно продвигалась, явно с каким-то поручением. Постепенно увеличиваясь в размере, фигура приблизилась к окну и просунула туда голову.
— Суперинтендент Хедли хотел бы увидеться с вами обоими, сэр, — сказал инспектор Гейтс. — Он желает задать вам несколько вопросов.
Глава 10
Ошибка
На теннисном корте в сиянии прожекторов, настолько белом, что оно казалось голубоватым, инспектор Хедли излагал Гидеону Феллу свое мнение о данном деле.
— Затем, — заключил он, — Гейтс позвонил в Ярд, и меня попросили взять это дело на себя. Я попросил привезти вас. Раз уж вы здесь, то можете сразу и начать. Что до меня, то не нравится мне это проклятое дело. Начнем с того, что я не хотел в него лезть. Но не кажется ли вам, что здесь все довольно ясно? — Хедли понизил голос.
Они стояли возле павильона.
Над деревьями, похожими на театральный задник, сияли звезды, но просторный теннисный корт, залитый арктическим сиянием и окруженный травой, напоминал арену, каски и мундиры суетившихся на корте полицейских казались грязновато-коричневыми пятнами. Уже было сделано больше десяти снимков Фрэнка Дорранса — вполне достаточно, чтобы удовлетворить его тщеславие, если бы он мог их оценить; судебно-медицинский эксперт склонился над его телом.
Два человека снимали гипсовые слепки с отпечатков ног. Гипс отливал голубоватым цветом. Под лучами прожекторов, падавшими с вершин тополей, тени от столбов, которые поддерживали высокую проволочную ограду, встречались в центре корта, покрывая его полосами, напоминающими решеточку на печенье. Дождь смыл белые линии разметки, теннисная сетка свисала, подобно обрушившейся арке. Едва слышный гул голосов — включая тот, который рассеянно напевал мелодию какой-то популярной песенки, — человеку непривычному, должно быть, действовал на нервы.
В маленьком павильоне горел фонарь. Окна светились желтизной; дверь была открыта. На крыльце лежали три предмета, обнаруженные в результате тщательного осмотра травяного бордюра вокруг корта: теннисная ракетка Фрэнка Дорранса, маленькая сетка для теннисных мячей и книга в яркой обложке под названием «Сто способов стать идеальным мужем».
Хедли заговорил еще тише.
— Я уже получил показания, — продолжал он, — от миссис Бэнкрофт, Марии Мартен — да, черт возьми, ее действительно зовут Мария Мартен! — и нашего добряка Ника. Теперь я собираюсь заняться двумя главными свидетелями: девицей Уайт и молодым Роулендом. Я уже говорил с этой девушкой, но недостаточно. Я видел ее каких-то пять минут в восемь часов, но она была слишком взволнованна, определенно взволнованна. Но… — Он обернулся: — Инспектор Гейтс!
— Сэр?
— Разве я не посылал вас в дом за мисс Уайт и мистером Роулендом?
— Да, сэр. Они здесь. Позвать их?
Хедли колебался.
— Нет. Задержите их снаружи еще на минуту. — Он повернулся к доктору Феллу: — Но, замечу, девушка вроде бы говорила откровенно. Вы согласны?
— Ну-у-у… — протянул доктор Фелл.
— О, похоже, вы сомневаетесь?
Доктор Фелл растерянно развел руками. В плаще-накидке и широкополой шляпе он походил на итальянского бандита. Яркий свет играл на стеклах его очков, поддерживаемых широкой черной лентой; в ослепительных лучах была отчетливо видна выпяченная нижняя губа доктора и горестное выражение, с каким он оглядывался по сторонам.
— Не скажу, что у меня нет сомнений, — начал он, затем продолжил с виноватым видом: — Я еще не имел удовольствия встретиться с этой леди, а посему оценивать ее характер было бы с моей стороны преждевременно и неуместно. Но тревожило меня отнюдь не это, Хедли… дело в том, что я дал волю воображению.
— Нет, нет, ради Бога, не надо. Именно этого я и хочу избежать. Факты…
— Ну, я просто представил себе… — возразил доктор Фелл, откидывая голову и вращая глазами.
— Но послушайте, — сказал Хедли. — Вывод предельно прост. Факты тоже. Вопрос в том, кто оставил определенный выбор следов. Посмотрите туда. — Он вытянул руку. — На корте видны три цепочки следов. Первая — следы жертвы ведут к ограде корта. Вторая — следы туфель Бренды Уайт ведут к ограде и возвращаются обратно. Третья — следы (предположительно) молодого Роуленда ведут к ограде и обратно. Так вот, следы покойного, а также Роуленда нас не интересуют. Что до Роуленда, то я намерен устроить ему хорошую взбучку за то, что он туда ходил; но его следы очень неглубокие, и он оставил их намного позже того времени, когда произошло убийство.
Итак остается один-единственный вопрос: кто оставил среднюю цепочку следов — Бренда Уайт или кто-то другой, надевший ее туфли? Если эти следы принадлежат ей, она и есть убийца. Если нет, виновен кто-то другой.