— Я рад за вас. Это полотно Гиротто, как вы видите по надписи.
Квиллер был взволнован.
— Я видел Гиротто вчера в музее. Должно быть, это образец настоящего искусства.
— Так оно и будет, когда полотно будет закончено.
— Вы хотите сказать, что оно ещё не завершено? Ламбрет нетерпеливо вздохнул:
— Здесь только половина картины. Она была повреждена. Боюсь, я не смогу предоставить вам возможность увидеть Гиротто в хорошем состоянии.
Тут Квиллер заметил доску объявлений, сплошь завешанную вырезками из газеты. Он сказал:
— Я вижу, «Дневной прибой» довольно неплохо отзывается о вашей галерее.
— У вас в газете отличная рубрика, посвященная искусству, — сказал Ламбрет. — Маунтклеменс знает об искусстве больше, чем кто-либо другой в городе, не исключая самозваных экспертов, и он обладает таким качеством, как честность, непоколебимая честность.
— Гм, — сказал Квиллер.
— Без всякого сомнения, вы услышите Маунтклеменса, обличающего всех подряд, потому что он избавляется от шарлатанов и поднимает на новую высоту уровень художественного вкуса в городе. Недавно он оказал городу неоценимую услугу, изгнав из музея бывшего директора Фархора. Новое руководство сумеет вдохнуть жизнь в это умирающее учреждение.
— Но разве одновременно с этим музей не потерял аппетитный грант в миллион долларов?
Ламбрет покачал головой:
— Придёт время — будет очередной грант, к тому времени музей заслужит его.
Тут Квиллер в первый раз обратил внимание на руки Ламбрета и черную каемку под ногтями, что отнюдь не соответствовало его утонченной внешности. Корреспондент сказал:
— Я обратил внимание на то, что о работах миссис Ламбрет Маунтклеменс отзывается довольно хорошо.
— Он очень любезен. Многие полагают, что он покровительствует нашей галерее, но ведь мы сотрудничаем только с лучшими художниками.
— Этот парень, который пишет треугольники, он местный художник? Я, возможно, захочу взять у него интервью.
Ламбрет слегка побледнел:
— Достаточно широко известно, что Скрано европеец. В Италии много лет он жил затворником. Полагаю, по политическим мотивам.
— Как вообще вы узнали о нём?
— Маунтклеменс представил нашему вниманию его творчество и связал нас с его представителем в Америке, за что мы испытываем к нему огромную благодарность. На Среднем Западе мы единственные владельцы работ Скрано. — Кашлянув, он прочистил горло и гордо добавил: — Полотна Скрано обладают интеллектуальным мужеством, поразительной чистотой замысла.
— Больше не буду отнимать у вас время, — сказал Квиллер. — Уже почти полдень, а у меня назначена деловая встреча за ленчем.
Квиллер покинул галерею Ламбретов, задавая себе риторические вопросы: «Как можно отличить плохое искусство от хорошего? Почему треугольники заставляют критика одобрительно аплодировать, а парусники — нет? Если Маунтклеменс — такой замечательный критик, как сказал Ламбрет, и если атмосфера в городе в области искусства такая неблагополучная, почему Маунтклеменс продолжает оставаться в таком неблагодарном окружении? Неужели он настолько бескорыстен, как утверждает Ламбрет? Или Маунтклеменс — чудовище, как в этом уверены все остальные?»
И тут возник ещё один, ключевой вопрос, покачивающий своим изогнутым хвостом: «А существует ли на самом деле человек по имени Джордж Бонефилд Маунтклеменс Третий?»
В пресс-клубе, где должен был состояться ленч с Арчи Райкером, Квиллер поинтересовался у бармена:
— Приходил сюда когда-нибудь ведущий рубрики по искусству из «Дневного прибоя»?
Бруно замер, вытирая стакан:
— К сожалению, не приходил.
Я бы спустил на него Микки.
— Почему?
— Только за то, — ответил Бруно, — что он настроен против всего человечества. — Бруно доверительно наклонился над стойкой бара: — Я говорю вам, он здесь для того, чтобы погубить всех художников города. Только посмотрите, что он сделал с этим несчастным стариком, дядюшкой Вальдо! А Франц Бахвайтер во вчерашней газете! Единственные художники, к которым он благоволит, связаны с галереей Ламбретов. Можно подумать, что он её владелец.
— Некоторые полагают, что он высококвалифицированный специалист в области искусства.
— Некоторые думают, что низ — это верх, — улыбнулся Бруно. — Вы только дождитесь момента, когда он начнет охоту на вас, мистер Квиллер. Как только он узнает, что вы позарились на его охотничьи угодья… — Бармен взвёл воображаемый курок.
— Кажется, вы неплохо осведомлены о ситуации в городе в области искусства?
— Конечно. Я и сам художник. Я делаю коллажи. Может, как-нибудь взглянете на них и дадите критический отзыв?
— Я получил эту работу всего два дня назад, — объяснил ему Квиллер. — Я даже не знаю, что такое коллаж.
Бруно одарил его покровительственной улыбкой:
— Это — целая область искусства. Я отмачиваю наклейки от бутылок из—под виски, режу их на маленькие кусочки, затем расклеиваю таким образом, чтобы получались портреты президентов. Сейчас я работаю над портретом Ван-Бюрена. У меня будет потрясающая персональная выставка. — Тут выражение лица Бруно изменилось. — Может, вы могли бы помочь мне в её организации? Как вы думаете, Смогли бы вы натянуть несколько верёвок?
Квиллер сказал:
— Не знаю, насколько благосклонным будет отношение к портретам президентов, сделанных из наклеек от бутылок из—под виски, но я попробую разузнать… А теперь как насчёт моего обычного, со льдом?..
— Скоро вы заработаете крапивницу от всех этих томатных соков, — пообещал бармен.
Когда Арчи Райкер появился в баре, он нашёл Квиллера жующим свои усы. Арчи спросил:
— Как прошло утро?
— Отлично, — ответил Квиллер. — Сначала я был слегка сбит с толку, отыскивая разницу между хорошим и плохим искусством, а теперь и вовсе перестал что—либо понимать. — Он сделал большой глоток томатного сока. — Тем не менее я пришел к определенному выводу относительно Джорджа Бонефилда Маунтклеменса Третьего.
— Ну и что же?
— Фикция.
— Что ты имеешь в виду?
— Его не существует. Это легенда, изобретение, концепция, корпорация, прищур издательского глаза.
Арчи сказал:
— Так кто же, по-твоему, пишет все эти заметки, которые мы публикуем?
— Комитет авторов-привидений. Комитет троих. Возможно, мистер Джордж, мистер Бонефилд и мистер Маунтклеменс. Один человек не может быть причиной стольких волнений.
— Просто ты совсем не знаешь, что такое критики, вот и всё. Ты привык иметь дело только с полицейскими и преступниками.
— У меня есть другая теория насчёт этого Маунтклеменса, если тебе не нравится первая.
— Ну и что же на этот раз?
— Это феномен века электроники. Рубрика по искусству ведется компьютером, находящимся в Рочестере, штат Нью-Йорк.
— Что Бруно подсыпал в твой томатный сок? — поинтересовался Арчи.
— Послушай, я хочу тебе кое-что сказать. Я не поверю в существование Джорджа Бонефилда Маунтклеменса Третьего, пока не увижу его собственными глазами.
— Хорошо. Как насчет завтрашнего дня или среды? Его нет в городе, но сегодня он возвращается.