Мэри вздохнула и немного смягчилась.
— Я вам верю. Против воли верю. Просто…
— А теперь мне можно сесть?
— О, простите! Как невежливо с моей стороны!.. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома Не хотите ли чашечку кофе?
— Нет, спасибо. Я только что ел суп у «Трех сестричек».
— Наверное, похлебку из моллюсков, — скривила губы Мэри. — Их магазин всегда напоминал мне рыбные ряды.
— Суп был очень вкусным.
— Из консервов, конечно.
«О-о, да это ревность», — подумал Квиллерен и про себя улыбнулся.
— А сегодня вам снились кошмары? — спросил он.
— Нет. Впервые за два месяца я спокойно спала. Вы оказались совершенно правы. Мне нужно было с кем-то поговорить. — Она замолчала, тепло взглянула ему в глаза и добавила: — Я благодарна вам, Квилл.
— Теперь, когда вам стало лучше, — попросил он, — сделайте для меня одну вещь. Просто, чтобы удовлетворить мое любопытство.
— А именно?
Она моментально напряглась.
— Вы не могли бы рассказать поподробнее о той ночи? Это не просто нездоровый интерес, уверяю вас. Чисто интеллектуальное любопытство.
Она прикусила губу.
— Что мне еще сказать? Я рассказала вам все, что было.
— Нарисуйте мне план комнаты, в которой вы нашли тело.
Он вручил ей шариковую ручку и сложенный в несколько раз лист газетной бумаги — его обычное снаряжение. Потом выбил выкуренный табак о пепельницу, снова набил трубку и зажег.
Мэри безнадежно вздохнула и начала рисовать.
— Это было в мастерской — в задней части магазина. Второй выход вот здесь. Справа длинный верстак с отделениями для бумаг и крючками для инструментов. Вдоль стен мебель и другие вещи, которые надо было склеить, покрыть лаком или отполировать.
— В том числе люстры?
— Они висели на потолке — около дюжины. Энди специализировался на осветительных приборах.
— А где была стремянка?
— Посреди комнаты оставался свободный пятачок. Где-то етыре с половиной метра по диагонали. Стремянка стояла примерно вот здесь. — Она поставила на плане крестик. — А хрустальная люстра лежала рядом на полу, разбитая вдребезги.
— Справа или слева от стремянки?
— Справа.
Она начертила еще один крестик.
— А тело?
— Слева от стремянки.
— Лицом вниз?
Она кивнула. Квиллерен медленно и глубоко затянулся.
— Энди был левшой или правшой?
Мэри снова насторожилась.
— Вы уверены, что газета не послала вас расследовать этот случай?
— «Бегу» нет до этого никакого дела. Все, что нужно моей газете, — это развлекательные статьи на тему антиквариата. Наверное, я слишком долго занимался криминальной хроникой. Чувствую себя обязанным все перепроверить.
Девушка изучающе посмотрела в его спокойные глаза, на опустившиеся пышные усы, и в ее голосе зазвучала забота:
— Вам не хватает вашей прежней работы, да, Квилл? Наверное, древности кажутся пресноватыми после привычных вам злободневных происшествий.
— Антиквариат — мое задание, — пожал он плечами. — Журналист освещает события, не думая, интересно это ему или нет.
Мэри опустила глаза.
— Энди был правшой, — сказала она, немного помолчав. — А какая разница?
Квиллерен изучал ее набросок.
— Так, стремянка здесь… А разбитая люстра тут. А шпиль, на который он упал, был… Слева от стремянки?
— Да.
Посреди мастерской? Странное место для такого опасного предмета.
— Но он был именно там. На краю свободного пространства, ближе к вещам, расставленным вдоль стен.
— Вы видели его там раньше?
— Не совсем там. Шпиль, как и все остальное, часто менял место. В день перед смертью Энди он стоял на верстаке. Гланц полировал медный шар.
— А люди знали о существовании шпиля?
— О, да. Все уверяли Энди, что он купил совершенно никчемную вещь. А он шутил, что какой-нибудь недотепа из богатого предместья станет подавать к столу крендельки на острие шпиля.
— А как он вообще появился у Гланца? Аукционист говорил, что из старого дома, предназначенного к сносу.
— Энди купил шпиль у Рассела Пэтча. Расс постоянно обчищает заброшенные дома. Кстати, так он и повредил ногу. Они с Коббом мародерствовали, как обычно, и Расс упал с крыши.
— Давайте-ка уточним, — сказал Квиллерен. — Энди не признавал краж, но с удовольствием покупал у воров? По закону эта вещь — опасная покупка.
Мэри пожала плечами, отчасти извиняясь за Энди, отчасти упрекая Квиллерена.
Журналист курил трубку и удивлялся этой женщине — то обезоруживающе искренней, то мгновенно замыкающейся в себе; гибкой, как ива, и сильной, как дуб; скрывавшейся под вымышленным именем; совершенно уверенной в некоторых подробностях и полностью несведущей в других; одновременно страстной и холодной.
Через некоторое время он спросил:
— Вас вполне устраивает заключение о том, что Энди погиб от несчастного случая?
Ответа не последовало — только загадочный взгляд.
— Это могло быть самоубийством.
— Нет!
— Это могло быть попыткой ограбления.
— Почему вы не оставите все как есть? — сказала Мэри, устремив на Квиллерена широко раскрытые глаза. — Если пойдут слухи, неизбежно пострадает Хламтаун. Вы понимаете, что это единственный район в городе, которому до сих пор удавалось сдерживать уровень преступности? Покупатели все еще чувствуют себя в безопасности, и я хочу, чтобы так оставалось. — В ее голосе послышалась горечь. — Глупо, конечно, с моей стороны думать, что у нас есть будущее. Город хочет снести все это и построить стерильные небоскребы. А пока мы — трущоба, и банки отказывают в кредитах тем, кто хочет улучшить положение.
— А ваш отец? — поинтересовался Квиллерен. — Он одобряет официальную политику?
— Считает ее весьма разумной. Понимаете, в Хламтауне никто не хочет видеть сообщества живых людей — только колонку мертвой статистики. А постучись власть имущие к нам в двери, они нашли бы не цифры, а семьи благонамеренных иммигрантов, обнаружили бы стариков, не желающих перебираться в новые районы, скромных бизнесменов вроде мистера Ломбардо — разных национальностей, рас, возрастов — и известное количество так называемых отбросов общества, в большинстве своем безобидных. Таким и должен быть район — кипящий острой сборной солянкой. Но у сильных мира сего вегетарианский склад ума — они боятся смешивать лук и морковку с говяжьей вырезкой.
— А кто-нибудь из вас пытался их переубедить?
— Си Си — пару раз, но что может сделать один человек?
— С вашим именем и влиянием вы бы могли, Мэри.
— Да папа и слушать об этом не станет! Ни за что! Знаете, как я записана в бюро лицензий? Продавец-антиквар! Вот уж смаковали бы это газеты!.. А видите вон тот чиппендейловский [4]стул у камина? Ему же цена двести тысяч! Но я — антиквар класса C, вот и все.
— Кто-то должен представлять район в муниципалитете, — сказал Квиллерен.