Глава 1
Он выпустил из рук газету, и она развернулась у него на коленях, а потом медленно соскользнула на натертый паркет. Со стороны могло бы показаться, что он задремал, если бы из-под опущенных век не виднелись время от времени щелочки глаз.
Интересно, поддалась ли на обман жена? Она вязала, сидя в низком кресле по другую сторону камина. Она никогда не подавала виду, что следит за ним, но он давно знал, что от нее не ускользает ни одно его движение, вплоть до едва заметного подрагивания мускулов.
Напротив с высоты подъемного крана обрушивался вниз ковш со стальными челюстями и тяжело скреб землю, а рядом с ним громыхала железом бетономешалка. При каждом толчке дом ходил ходуном, и жена каждый раз вздрагивала, прижимая руку к сердцу, словно этот грохот, в сущности уже привычный, пронизывал ее до мозга костей.
Они следили друг за другом. Для этого им не нужно было смотреть. Они следили друг за другом годами, исподтишка внося в эту игру все новые уловки.
Он улыбался. Черные мраморные часы с накладными узорами из бронзы показывали без пяти пять; можно было подумать, что он считает минуты, секунды. Он и в самом деле отсчитывал их - машинально, дожидаясь, пока большая стрелка займет вертикальное положение. Тогда шум от бетономешалки и подъемного крана сразу оборвется. Закутанные в дождевики люди с мокрыми лицами и руками на мгновение замрут, а потом пойдут к дощатому бараку, построенному на углу пустыря.
Был ноябрь. С четырех пополудни они работали при свете прожекторов, которые потом сразу выключались, и тогда немедленно, без перехода становилось темно и тихо, и в тупике светил только один-единственный фонарь.
У Эмиля Буэна от жары разомлели ноги. Приоткрывая глаза, он видел, как по чуркам в камине пробегают огоньки, то желтые, то с синеватой сердцевиной. Камин был из такого же черного мрамора, что часы и канделябры с четырьмя свечами каждый, стоявшие по обе стороны от часов.
В доме все было тихо и неподвижно, словно на фотографии или на картине, только шевелились руки Маргариты да слабо позвякивали вязальные спицы.
Без трех минут пять. Без двух пять. Неспешно, тяжело рабочие потянулись к бараку переодеваться, но подъемный кран еще работал, и к лесам, выросшим до уровня второго этажа, еще поднимался последний ковш, полный бетона.
Пять без одной минуты. Пять ровно. Стрелка задрожала, колеблясь, на тусклом циферблате, и, разделенные паузами, прозвучали пять ударов - казалось, все в этом доме происходит медленно, неспешно.
Маргарита вздохнула, вслушиваясь во внезапную тишину, которую ничто не нарушит до завтрашнего утра.
Эмиль Буэн задумался. Он смутно улыбался, и щелки его глаз следили за огоньками в камине.
Нижнее полено уже превратилось в почерневший остов, от которого шли струйки дыма. Два других еще краснели, но потрескивание говорило о том, что и они скоро рассыплются.
Маргарита гадала, встанет ли Эмиль, чтобы взять из корзины новые чурки и подбросить их в огонь. Оба они привыкли, чтобы очаг пылал, и нежились перед ним, пока у них не начинало щипать лица, так что приходилось отодвигать кресла.
Эмиль улыбнулся еще шире. Но не ей. И не огню. Улыбку вызвала мысль, мелькнувшая у него в голове. Привести эту мысль в исполнение он не спешил. Им обоим некуда торопиться: пока один из них не умрет, времени у них предостаточно. Как знать, кто уйдет первым? Маргарита наверняка думала об этом тоже. Они думали об этом долгие годы, возвращались мыслями по несколько раз на дню. Этот вопрос стал для них главным.
Наконец Эмиль тоже вздохнул, и правая его рука, покинув подлокотник кожаного кресла, ощупью потянулась во внутренний карман пиджака. Эмиль извлек оттуда блокнотик, игравший в их быту важную роль. Узкие странички были разлинованы, и по линейкам шли ряды дырочек, позволявшие аккуратно отрывать полоски шириной в три сантиметра. Обложка была красная. В кожаное кольцо вдет тонкий карандашик.
А что Маргарита - вздрогнула? Призадумалась ли, какое послание получит на сей раз? Ей, конечно, не привыкать, но она никогда не знала, что именно напишет Эмиль, а он нарочно застывал с карандашом в руке и словно погружался в размышления.
Он не собирался ей сообщать ничего особенного. Он только хотел смутить ее, не дать ей перевести дух, когда шум стройки стихнет и ей станет легче. Ему пришло на ум несколько идей, но он все их забраковал, одну за другой. Ритм вязальных спиц несколько изменился. Все же Эмилю удалось вывести Маргариту из равновесия или хотя бы раздразнить ее любопытство. Он растянул удовольствие еще минут на пять; слышно было, как один из рабочих идет к выходу из тупика.
Наконец Эмиль написал печатными буквами: “Кот”. И снова на несколько минут застыл в неподвижности, а потом убрал в карман блокнотик, от которого оторвал полоску бумаги.
Затем он сложил эту полоску в комочек, похожий на те, которыми дети стреляют при помощи резинки. Ему резинка не требуется. В этой игре он достиг поразительной, прямо-таки макиавеллевской ловкости. Бумажка зажималась между большим и средним пальцем. Большой палец выпрямлялся - точь-в-точь курок у ружья и, резко щелкнув, выстреливал записку на колени Маргарите.
Эмиль никогда не промахивался и всякий раз про себя по-настоящему ликовал. Он знал, что Маргарита и бровью не поведет, прикинется, будто ничего не замечает, и будет вязать дальше, шевеля губами, как при молитве, - на самом-то деле она беззвучно считает петли.
Иногда она ждала, пока он выйдет из комнаты или отвернется подкинуть поленья в камин. А иногда, на несколько минут напустив на себя безразличие, небрежно скользила рукой по переднику и хватала записку.
Все это происходило всегда примерно одинаково, но все-таки они вносили в свои действия известное разнообразие. Сегодня, например, она ждала, пока стихнет шум на стройке и в тупике, где они жили, станет тихо Маргарита отложила вязание на табурет, словно закончив работу, полузакрыла глаза и, казалось, тоже разомлела в тепле камина.
Прошло немало времени, прежде чем она сделала вид, что наконец заметила свернутую бумажку у себя на переднике, и схватила ее пальцами в тонких морщинках. Она словно раздумывала, не бросить ли бумажку в огонь, казалось, она колеблется, но Эмиль знал, что это продолжение обычной комедии. Он на эту удочку не попадется.
На протяжении долгих дней дети в один и тот же час возобновляют одну и ту же игру все с той же верой в эту игру. Они верят понарошку. Разница только в том, что Эмилю Буэну семьдесят три года, Маргарите - семьдесят один. А еще разница в том, что их игра длится четыре года и они не собираются ее прекращать.
В сырости и тишине гостиной жена развернула наконец бумажку и, не надевая очков, прочла нацарапанное мужем слово: “Кот”.
Она и бровью не повела. Бывали записки и подлинней, понеожиданней, подраматичней; некоторые представляли собой сущие головоломки. Эта записка была самая что ни на есть обычная. Эмиль Буэн писал такие, когда не мог придумать ничего похитрей.
Маргарита швырнула бумажку в камин; в нем взметнулся и тут же опал узкий язык пламени. Она сложила руки на животе и застыла: теперь во всей гостиной только очаг подавал признаки жизни.