Полное отсутствие не только моральных устоев, но вообще всяческих устоев. Она была излишне чувствительна, но не в хорошем смысле
слова. Но я то был к ней прикован. Не в том смысле, что я был на ней женат, иначе это обычное явление, я хочу сказать, я был действительно к ней
привязан. Знаете ли вы, что это такое, когда все ваши чувства и помыслы, все ваши желания направлены на женщину, на одну женщину?
– Нет.
– А я знаю.
Он покачал головой:
– Что заставило меня?
Он мог иметь в виду либо «что заставило меня привязаться к этой женщине», либо «что заставило меня начать этот разговор о ней», Вулф предположил
второе и напомнил:
– Я задал вам вопрос в отношении мистера Бэнса. Был ли он одним из объектов ее любопытства?
– Великий боже, нет!
– Вы не можете быть в этом уверены.
– Нет, могу. Она никогда не удосуживалась притворяться, ее отношение было видно сразу же… Я выполнял кое какие заказы Бэнса в его двух зданиях и
занимал эту квартиру еще до женитьбы. Для нее он был симпатичным старичком, довольно скучным, но который разрешал ей пользоваться одним из его
инструментов, когда у нее появлялось желание заняться музыкой. Нет, я уверен.
Вулф хмыкнул.
– Тогда Икс. Но он должен отвечать определенным требованиям. Выло бы глупостью не предположить, хотя бы для эксперимента, что убийца вашей жены
послал галстук мистеру Гудвину либо с целью впутать мистера Бэнса в данную историю, либо с какой то еще более хитроумной целью. В таком случае
этот Икс имел доступ к почтовой бумаге и конвертам Бэнса и к его или вашим галстукам; далее, он был достаточно тесно связан с вашей женой, чтобы
желать ей смерти. Эти пункты сужают круг поисков, так что вы сможете назвать кандидатов.
Кирк хмурил сосредоточенно лоб:
– Сомневаюсь… Я мог бы назвать мужчин, которые были… близко связаны с моей женой, но, насколько мне известно, ни один из них никогда не
встречался с Бэнсом. Или же я мог бы перечислить людей, с которыми познакомился у Бэнса, но ни одного из них не было…
Он резко замолчал.
Вулф сверлил его глазами:
– Его имя?
– Нет, он не желал ей смерти.
– Вы не можете это знать наверняка. Его имя?
– Я не собираюсь его обвинять.
– Бога ради, отбросьте в сторону эти устаревшие предрассудки. Вам сейчас не до правил хорошего тона… Кстати, я тоже не собираюсь никого ни в чем
обвинять без достаточных на то оснований… Его имя?
– Поль Фауджер.
Вулф удовлетворенно кивнул:
– Жилец с первого этажа. Как я сказал, я читал утренние газеты… Так он был объектом любопытства вашей жены?
– Да.
– Было ли ее любопытство удовлетворено?
– Если вас интересует, были ли их отношения близкими, я не знаю. Не думаю… Не уверен…
– Имелась ли у него возможность раздобыть почтовую бумагу и конверты Бэнса?
– Да, сколько угодно.
– К нему мы вернемся позднее.
Вулф поднял глаза на стенные часы и слегка передвинул кресло.
– Теперь вы сами. Нет, я не собираюсь вас допрашивать. Мне важно узнать, насколько глубока та яма, в которую вы угодили, а для этого необходимо
в точности выяснить, что именно вы отвечали на вопросы полиции. Я не спрашиваю, где вы находились в понедельник днем, потому что если бы у вас
имелось алиби, вы бы не обратились ко мне. Почему вы переехали в гостиницу две недели назад, как вы это объяснили полиции?
– Сказал им правду. Я должен был окончательно решить, что делать дальше. Видеть и ежедневно слышать мою жену, соприкасаться с нею… это стало
непереносимым.
Видеть и ежедневно слышать мою жену, соприкасаться с нею… это стало
непереносимым.
– Ну и вы решили, что надо делать?
– Да, я решил попробовать убедить ее завести ребенка. Я подумал, что материнство, возможно, заставит ее… заставит ее измениться. Я отдавал себе
отчет в том, что у меня не будет уверенности, мой ли это ребенок, но другого выхода я не видел. Вот что я сказал в полиции, но это не было
полной правдой. Мысль о ребенке была лишь одной из тех, что приходили мне в голову, и я сразу же ее отбросил, потому что понимал, что не смогу
привязаться к ребенку, не будучи уверенным, что я его отец. Так что на самом деле я ничего не решил.
– Но вы же звонили ей шесть раз за период от четырех часов дня понедельника до десяти часов утра вторника. Зачем?
– Что я сказал в полиции? Хотел видеть ее, уговорить в отношении ребенка.
– А в действительности?
– Чтобы услышать ее голос…
Кирк сжал кулаки и опустил их на колени:
– Мистер Вулф, вы не понимаете, я был к ней привязан, прикован. Вы можете меня жалеть или смеяться надо мной, мне безразлично. Я хочу быть с
вами совершенно откровенен. Я был от нее без ума, и я на все закрывал глаза, пока мне хватало сил. Я был как одержимый, знаете ли вы, что это
такое? Слава богу, это не повлияло на мои умственные способности, я не утратил навыков работы и хорошо выполнял свои служебные обязанности, я
даже мог разумно рассуждать о ней, но только теоретически. Однажды мне пришло в голову, что единственное, что разрешило бы все проблемы, это –
убить ее. Я понимал, что не в состоянии это сделать, но все остальное было даже не полумерами, а настоящим самообманом, поэтому я желал бы иметь
достаточно решимости…
Он сжал и разжал кулаки:
– Я не видел ее и не слышал ее голоса целых две недели, это стало непереносимым, и я решился позвонить. После того, как на шестой звонок я не
получил ответа, я вошел и поднялся наверх на лифте, намереваясь воспользоваться собственным ключом и наверху, но не воспользовался. Просто не
мог. Она могла быть дома и… и не одна. Я ушел. Я купил себе по дороге в баре спиртного, но не стал его пить. Мне хотелось знать, на месте ли ее
вещи, и я подумал о том, чтобы позвонить Джимми Бэнсу, но в итоге вместо этого позвонил в полицейское управление. Даже если бы они нашли ее в
обществе какого нибудь…
Раздался дверной звонок, я пошел открывать, снова решив, что явился Бэнс, и опять ошибся. Это была девушка или молодая женщина, у которой были
глаза, которые до этого я видел только дважды, один разу мужчины, второй – у женщины.
У меня имеется привычка с течение пяти десяти секунд разглядывать любого незнакомого человека, появившегося на нашем крыльце, пользуясь
преимуществами нашего одностороннего дверного стекла, а потом «прикреплять к нему ярлык», чтобы в дальнейшем проверить, насколько я был близок к
истине. Изнутри все видно ясно, снаружи наше стекло совершенно темное, но эта женщина могла через него видеть. То есть таково было выражение ее
глаз, когда она стояла лицом к лицу передо мной. Вообще то глаза у нее были красивые, светло карие, но поскольку они вызвали у меня неприятные
воспоминания, связанные с теми двумя прежними обладателями подобных глаз, они мне тоже показались злыми.
Я отворил дверь.
– Прошу извинить меня, – сказала незнакомка, – полагаю, что мистер Кирк здесь? Мистер Мартин Кирк?
Что за чертовщина! Не могли же они посадить ему на хвост женщину детектива, но даже если бы и надумали, она не могла работать в полиции с ее
привлекательным личиком и нежным голоском.