Эта женщина – личный секретарь Ламонта Отиса,
старшего компаньона…
И так далее, и тому подобное. Когда я кончил свой рассказ, шеф наконец то оторвался от лупы и ложной луковицы. В какой то момент в его глазах
даже блеснул огонек. Вульф не раз говорил мне, что единственная вещь, побуждающая его хоть что то делать, – это страстное желание, как он
выражается, жить в свое удовольствие: занимать старинный особняк из бурого песчаника в Манхэттене, на Тридцать пятой Западной улице,
пользоваться услугами шеф повара Фрица, садовника Теодора (специалиста по орхидеям), а вдобавок и моими. Однако огонек в его глазах зажгло не
предвкушение большого гонорара – я ведь пока не называл фамилию Соррел, – а мое упоминание о том, что клиентка попала в затруднение довольно
таки странного характера. По крайней мере, до сих пор мы ни с чем подобным не сталкивались.
Тут мы дошли до щекотливой темы.
– Кстати, – начал я, – есть одна маленькая деталь, которая может вам не понравиться, хотя она и не имеет отношения к сути дела. В процессе, о
котором идет речь, клиентом является Мортон Соррел. Вы, наверное, знаете об этом деле.
– Разумеется.
– Так вот, наша посетительница видела, как жена Соррела, с которой он судится, беседовала с одним из руководителей своей фирмы. Может, вы
помните, что сказали об этой даме, прочитав отчет об этом процессе в утренней газете? Писали, что она согласна развестись с мужем, если получит
месячное обеспечение в размере тридцати тысяч долларов, но в городе ходили слухи, что на самом деле она хочет содрать с мужа за развод
кругленькую сумму – тридцать миллионов зелененьких. Может, в этом и загвоздка. Но в общем, все это лишь не относящиеся к делу подробности.
Главное то, что мисс Аарон хочет…
– Нет! – отрезал шеф и бросил на меня сердитый взгляд. – Неужели ты ввалился лишь ради всего этого?
– Я не ввалился. Я вошел.
– Ты прекрасно знаешь, что это дело не для меня.
– Я знаю, что вы не станете никому помогать добывать свидетельство о разводе, да и я тоже не занимаюсь подобными делами. Знаю, что вы не будете
помогать жене, которая судится с мужем, и наоборот, но здесь то всего этого как раз и не надо. Вы не будете иметь никакого отношения к…
– Нет, это не по мне! Эта супружеская война может оказаться главной пружиной всего конфликта. Не хочу браться за дело! Отошлите посетительницу.
Завалил я свою миссию. А может, и нет, может, она была безнадежной, как бы я за нее не брался. В таком случае не стоило даже пытаться что то
сделать. В общем, как на это не смотри, сплошная невезуха. Не люблю я заваливать то, за что взялся, но, в общем, ничего страшного не случилось
от того, что я поговорил с шефом, потратив на то добрых десять минут, хотя это не изменило ситуацию и не разрядило атмосферу между нами.
Закончил разговор он на том, что собирается спуститься в свою комнату за другим галстуком, а меня просит позвонить ему по внутреннему телефону
после того, как посетительница уйдет.
Пока я спускался по лестнице, меня обуревало искушение позвонить ему и сказать не о том, что она ушла, а о том, что мы уходим вместе с нею, – я
иду вызволять ее из трудного положения. Искушение это возникло не сию минуту, а появилось раньше, и я вынужден был признать, что при других
обстоятельствах оно выглядело бы более привлекательным. Ну, прежде всего, если я предложу ей это, она может и отказаться, а с меня сегодня
довольно уже отказов и неудач. Так что, идя по коридору, я постарался придать своему лицу соответствующее выражение, чтобы наша посетительница,
взглянув на меня, могла сразу догадаться, что ответил шеф.
Но, когда я вошел, мне пришлось изменить выражение лица, вернее оно изменилось само.
Я остановился и застыл на месте.
На ковре лежало то, чего там не было, когда я уходил. Ближе ко мне валялся большой кусок нефрита, который Вульф клал сверху на бумаги, чтобы они
не разлетались, – он всегда лежал на столе, чуть дальше на ковре лежала Берта Аарон, которую я совсем недавно оставил спокойно сидевшей в
кресле. Она лежала на боку, одна нога была согнута в колене, другая выпрямлена. Я подошел и склонился над телом. Губы были синие, язык
вывалился, глаза были широко открыты и неподвижны, вокруг шеи был обмотан галстук Ниро Вульфа, узел сбился на сторону. С виду женщина была
мертва.
Иногда в таких случаях есть еще шанс спасти человека. Я достал из ящика своего стола ножницы; узел был такой тугой, что мне с трудом удалось
подсунуть под него палец; избавившись от галстука, я перевернул тело на спину. «Дьявольщина, она же мертва, что я делаю?» – подумал я, но все же
отодрал немного пуха от ворсистого ковра, приложил к ее ноздрям и губам и на несколько секунд затаил дух. Но она не дышала. Я взял ее ладонь,
нажал на ноготь – он так и остался белым. Кровообращение остановилось. Все же, быть может, оставался еще шанс ее спасти, если бы мне удалось
очень быстро, скажем, через две минуты, привести к ней врача. Сняв трубку, я набрал номер доктора Уолмера, который жил рядом. Его не оказалось
на месте.
– Черт бы их всех взял! – воскликнул я громко, поскольку все равно меня никто не слышал, после чего присел, чтобы перевести дух.
Я сидел и сидел, глядя на женщину, – минуту, а может, и две – и меня захлестывали не мысли, а эмоции. Слишком тяжко было на душе, чтобы о чем то
думать. Злился я на Вульфа, не на себя – тело я нашел в десять минут седьмого, так что, если б он спустился сюда со мною ровно в шесть, мы могли
бы успеть ее спасти. Затем я дотянулся до внутреннего телефона и позвонил Вульфу в его апартаменты. Когда он снял трубку, я сказал:
– Все в порядке, спускайтесь. Ее нет.
И нажал на рычаг.
В оранжерею шеф всегда поднимается на лифте и даже спускается на нем оттуда, но покои его всего на один пролет лестницы выше, чем кабинет.
Услышав, что дверь его комнаты открылась и затем снова закрылась, я встал, занял позицию прямо перед трупом дюймах в шести от головы, скрестил
на груди руки и устремил взгляд на дверь.
Послышались шаги – и шеф вошел. Он переступил порог, остановился, взглянул на тело, перевел взгляд на меня и пророкотал:
– Вы же сказали, что ее нет!
– Так точно, сэр, ее нет. Она мертва.
– Чушь!
– Да нет, сэр, – сказал я, затем посторонился и добавил: – Взгляните сами.
Он подошел поближе, все еще глядя туда же, куда и раньше, – на лежавший на полу труп. Секунды через три он обошел вокруг тела, сел в свое
огромное, сделанное на заказ кресло, стоявшее у письменного стола, сделал глубокий вдох и не менее глубокий выдох.
– Предполагаю, – проговорил он, против обыкновения тихо, – что женщина эта была жива, когда вы ушли отсюда и поднялись наверх, ко мне?
– Да, сэр. Сидела в этом кресле. Она была здесь одна, да и пришла без всяких спутников. Дверь, как всегда, была заперта. Фриц ушел в магазин, я
вам говорил об этом. Когда я ее обнаружил, она лежала на боку, я повернул ее на спину, чтобы узнать, дышит ли она, – после того как разрезал
сдавливавший ее шею галстук. Потом позвонил доктору…
– Какой еще галстук?
Я показал пальцем на стол.
– Тот самый, который вы здесь оставили.