Должен признаться, я хотел сдержаться и промолчать, но, немного поразмыслив, пришёл к выводу, что это будет трусостью. Я всегда уклонялся от неприятных разговоров с Джудит, потому что несколько побаивался своей высокомерной красивой дочери.
Я бродил по саду и, наконец, оказался в розарии, где в полном одиночестве скрывалась Джудит. Никогда в жизни не видел я более несчастного выражения на женском лице. Маска была сброшена.
Я взял себя в руки и незаметно подошёл к ней.
— Джудит, — заговорил я. — Ради бога, Джудит, не думай об этом так много.
Вздрогнув от неожиданности, она повернулась ко мне.
— Отец? Я не слышала, как ты подошёл.
— О, моя дорогая, не думай, что я ничего не знаю и не вижу, — продолжил я разговор, понимая, что ситуация коренным образом изменится, если Джудит сведет его к обычной повседневной беседе. — Он не стоит того, поверь мне.
— А ты уверен в том, что говоришь?
— Я знаю, тебя интересует этот человек. Но, моя дорогая, из этого не выйдет ничего хорошего.
Она скромно улыбнулась обезоруживающей улыбкой.
— Возможно, я это знаю не хуже тебя.
— Нет, не знаешь, не можешь знать. Джудит, из этого ничего не выйдет. Он женат. У тебя с ним нет будущего. Только печаль и стыд. Всё закончится горьким самобичеванием.
Улыбка Джудит стала печальной.
— Как гладко ты говоришь.
— Брось ты это всё, Джудит, брось.
— Нет!
— Он не стоит того, дорогая.
— Он для меня дороже всего на свете, — произнесла она медленно.
— Нет, нет, Джудит, прошу тебя…
Улыбка исчезла. Джудит моментально взорвалась.
— Какое право ты имеешь вмешиваться в мои дела? Я не потерплю этого. Не смей со мной так разговаривать. Я ненавижу тебя — ненавижу. Это не твоё дело. Это моя жизнь, моя собственная жизнь!
Она встала, твёрдой рукой отстранила меня и прошла мимо. В смятении я смотрел ей вслед.
2
Ещё примерно четверть часа я стоял в розарии — беспомощный, ошарашенный, не зная, что предпринять. Именно там на меня натолкнулись Элизабет Коул и
Нортон.
Они были, как я понял позже, очень внимательны ко мне, потому что видели, как я сильно расстроен, но не сделали ни малейшего намёка на это. Напротив, они предложили мне прогуляться. Оба обожали природу. Элизабет Коул показывала мне различные цветы, а у Нортона был полевой бинокль, и он показывал мне птиц.
Их разговор меня успокаивал, он касался только пернатых и дикой флоры. Постепенно я вернулся к нормальному состоянию, хотя в глубине души ещё был в сильном смятении. Я был убеждён, что происшествия того дня были неразрывно связаны с моими личными делами.
Вот почему, когда Нортон, глядя в бинокль, воскликнул:
— Неужели это пёстрый дятел?! Я никогда… — Он тут же вдруг резко прервал себя, у меня невольно возникло подозрение. Я протянул руку за биноклем.
— Дайте посмотреть, — властно потребовал я.
— Я... я… — заикаясь, произнёс Нортон, — ошибся. Он улетел… Это была самая обыкновенная птица.
Он резко побледнел, старался не смотреть на нас, казался потрясённым, опечаленным и каким-то встревоженным.
Даже сейчас я думаю, что не ошибся: он что-то увидел в бинокль, что, по его мнению, было не для моих глаз. Нортон был настолько ошарашен, что его смятение заметили и я и мисс Коул. Бинокль у него был очень сильный, рассчитан на дальние расстояния. Что же он там увидел?
— Дайте взглянуть, — потребовал я и стал хватать бинокль. Помню, что он пытался удержать его, но я вырвал его из рук Нортона.
— Это был не дятел.., а птица улетела… Я хотел бы… Мои руки дрожали. Я поднёс бинокль к глазам и направил в ту сторону, куда смотрел Нортон, но ничего не увидел, кроме белого пятна (возможно, это было белое женское платье), исчезающего среди деревьев.
Я вернул бинокль Нортону. Он старался не смотреть на меня, был сильно смущён и обеспокоен.
Мы двинулись по направлению к дому. Как я помню, Нортон всю дорогу молчал.
3
Вслед за нами в дом вошли миссис Фрэнклин и Бойд Каррингтон. Он возил её на своей машине в Тэдкастер за покупками, на которые она, видимо, затратила не один час. Из машины вынесли множество различных пакетов. Миссис Фрэнклин была необычайно оживлена, бесконечно болтала и смеялась. На её щеках играл румянец.
Она послала Бойда Каррингтона наверх, вручив ему какую-то хрупкую вещицу, часть покупок любезно перенёс я.
— Ужасно жарко, — быстрее обычного, несколько возбужденно произнесла она. — Думаю, будет гроза. Погода скоро изменится. Говорят, наступила ужасная засуха, какой не было долгие годы.
— Что вы все здесь делали? — спросила она, обращаясь к Элизабет Коул. — Где Джон? Он сказал, что у него головная боль и что он собирается совершить прогулку. Это так непохоже на него. У него редко болит голова. Я думаю, он чересчур поглощён своими экспериментами. Что-то там не всё в порядке. Хотелось бы, чтобы он больше о них рассказывал.
Она замолчала, а затем обратилась к Нортону:
— А вы что молчите, мистер Нортон? Что-нибудь случилось? Вы так… испуганы. Может быть перед вами предстал призрак миссис.., как её звали?
— Нет, нет, — Нортон вздрогнул. — Я… я просто задумался.
В этот момент в дверях показался Кёртисс. Он вёз в коляске Пуаро. В холле он остановился, приготовившись взять своего хозяина на руки и отнести его наверх.
Пуаро окинул всех нас встревоженным взглядом.
— В чём дело? — резко спросил он. — Что-нибудь произошло?
Все молчали, затем Барбара Фрэнклин с натянутым смехом произнесла:
— Конечно, ничего, да и что могло произойти? О, дорогие, я ужасно устала. Отнесите эти вещи наверх, капитан Гастингс. Будьте так любезны. Благодарю вас.
Я последовал за ней. Мы поднялись по лестнице и повернули в восточное крыло. Её комната была в самом конце коридора.
Миссис Фрэнклин открыла дверь. Я стоял позади неё, руки мои были заняты пакетами.
Она резко остановилась в дверях. У окна стоял Бойд Каррингтон, ему по руке гадала сиделка Кравен. Он поднял голову и несколько трусливо улыбнулся.
— Хэлло, а мне судьбу рассказывают. Мисс Кравен может прочитать по руке абсолютно всё.
— Неужели? Не знала об этом, — голос Барбары Фрэнклин звучал резко. Я вдруг подумал, что её раздражает присутствие сиделки Кравен. — Сестра, пожалуйста, возьмите и уберите эти вещи. Можете сделать мне гоголь-моголь. Я очень устала. Да, горячую грелку, пожалуйста. Я сразу же лягу в постель.
— Конечно, миссис Фрэнклин.
Сиделка Кравен нисколько не возмутилась, вела себя профессионально и сдержанно. Она вышла из комнаты.
— Да, Билл, пожалуйста, идите, я ужасно устала, — сказала миссис Фрэнклин.
Бойд Каррингтон был очень встревожен.
— О, Барбара, я как-то не подумал, что это такая нагрузка для вас. Я так виноват. Я — набитый дурак. Вам не следовало переутомляться.
Миссис Фрэнклин одарила его ангельской улыбкой мученика.
— Я не хочу ничего говорить. Я ненавижу быть усталой.
В некотором замешательстве мы оба вышли из комнаты, оставив женщин одних.
— Какой я дурак! — сокрушенно воскликнул Бойд Каррингтон. — Барбара выглядела такой весёлой и живой, поэтому я совершенно забыл, что ей нельзя переутомляться.
— О, я думаю, — заметил я, — она отдохнёт и завтра всё будет в порядке.
Мы спустились вниз. Я колебался, идти к себе или к Пуаро, который меня ждал. Впервые за всё время мне не хотелось идти к нему. Я был так занят своими мыслями, что мне было ни до чего.
Я медленно шёл по коридору.
Из комнаты Аллертона раздались голоса. Не думаю, что я сознательно хотел подслушать, хотя и остановился на минуту около дверей его комнаты. Дверь вдруг открылась, и вышла моя дочь Джудит.
Она замерла, увидев меня. Я схватил её за руку, и потащил в свою комнату. Я был ужасно зол.
— Зачем ты заходила в его комнату?
Она посмотрела мне прямо в глаза. В ней не чувствовалось раздражения, только холодность. Несколько секунд она молчала.
Я опять схватил её за руку.
— Я не потерплю этого, говорю тебе. Ты не понимаешь, что делаешь.
— Я думаю, у тебя пошлый склад ума, — язвительно произнесла она.
— Как сказать. Ваше поколение любит унижать нас, но у нас, по крайней мере, были определённые принципы.
Пойми, Джудит, я запрещаю тебе иметь какие — либо дела с этим человеком.
Она пристально посмотрела на меня и спокойно произнесла:
— Понимаю. Так вот в чём дело.
— Ты любишь его?
— Да.
— Ты не знаешь, что это за человек. Не знаешь! Затем слово в слово я передал ей всё, что услышал об Аллертоне.
— Теперь ты понимаешь, — сказал я, — что это подлое животное.
Казалось, её не тронул мой рассказ. Она презрительно усмехнулась.
— Уверяю тебя, никогда не считала его святым.
— Разве это не имеет для тебя никакого значения? Джудит, ты не можешь быть такой испорченной.
— Называй это как хочешь.
— Джудит, ты не.., ты не…
Я не мог произнести этих слов. Она вырвала свою руку.
— Послушай, отец. Я делаю то, что считаю нужным. Не запугивай меня. Не нужно проповедей. Ты не сможешь остановить меня.
В следующий момент она выбежала из комнаты.
Ноги мои дрожали. Я опустился на стул. Всё было хуже, гораздо хуже, чем я предполагал. Мне не к кому было обратиться за помощью. Её матери, единственного человека, который мог бы помочь, уже не было в живых. Теперь всё зависело от меня.
Не думаю, что я когда — либо страдал так сильно, как в те минуты…
4
Наконец я заставил себя подняться, умылся, побрился, переоделся и спустился к обеду. Вёл я себя, как мне кажется, обычно. Никто, по-моему, ничего не заметил.
Джудит бросала на меня странные взгляды. «Она, должно быть, смущена», — подумал я.
С каждой минутой я чувствовал себя всё более и более решительным.
Единственное, чего мне не хватало — храбрости и сообразительности.
После обеда мы вышли в сад, посмотрели на небо, посетовали о духоте и пришли к выводу, что будет гроза. Краем глаза я заметил, что Джудит скрылась за углом дома. Вскоре в том же направлении поспешил Аллертон.
Поспешно закончив разговор с Бондом Каррингтоном, я двинулся вслед за ними. Нортон, как мне кажется, пытался остановить меня. Он взял меня под руку и предложил прогуляться к розарию. Я не обратил на это никакого внимания. Вместе со мной он завернул за угол.
Да, они были там. Я видел, как Аллертон наклонился к Джудит, обнял её и поцеловал в губы. Затем они резко отпрянули друг от друга.
Я сделал шаг вперёд. Нортон силой удержал меня и затащил за угол.
— Послушайте, вам не следует… — начал он.
— Следует, — прервал я его. — И я это сделаю.
— В этом нет смысла. Это всё очень неприятно, но всё равно вы не сможете ничего сделать.
Я молчал, и Нортон продолжал:
— Я понимаю, насколько это неприятно, как это бесит, но единственное, что вы можете сделать, — это признать свое поражение. Признать его, понимаете!
Я не возражал ему, ждал, пока он закончит. Затем твёрдым шагом вновь завернул за угол дома.
Они уже исчезли, но я смутно догадывался, что они в летнем домике, который был скрыт кустами сирени. Я двинулся в том направлении. Нортон, как мне кажется, был всё ещё со мной, но я в этом не уверен. Подойдя поближе, я услышал голоса и остановился. Я разобрал слова Аллертона:
— Ну, тогда, моя дорогая девочка, всё утрясено. Не надо больше возражать. Ты завтра поедешь в город. Я скажу, что собираюсь пару дней провести с приятелем в Ипсвиче. Ты позвонишь из Лондона и скажешь, что задерживаешься. Кто узнает о встрече в моей квартире? Ты не пожалеешь об этом, обещаю тебе.
Я почувствовал, что Нортон дёргает меня за рукав. Я повернулся и увидел его встревоженное лицо. Он потащил меня к дому. Я притворился, что уступаю ему, так как точно знал в ту минуту, что собираюсь сделать…
— Не беспокойтесь, старина, — сказал я ему. — Всё напрасно. Нельзя контролировать жизнь своих детей. Я упустил своё время.
Как ни странно, он вздохнул с облегчением.
Вскоре я заявил, что у меня головная боль и я собираюсь рано лечь спать. Он даже не подозревал, что я собираюсь сделать на самом деле.
5
На мгновение я остановился в коридоре, осмотрелся. Вокруг никого не было. Царила полнейшая тишина. Нортона я оставил внизу. Элизабет Коул играла в бридж. Кёртисс, как мне было известно, ужинал внизу. Коридор был в моём полном распоряжении.
Я утешал себя тем, что долгие годы проведённые вместе с Пуаро, не пропали впустую. Я знал, какие меры предосторожности следует принять.
Встреча Аллертона с Джудит произойдёт в Лондоне только завтра, но завтра Аллертон никуда не поедет…
Всё так удивительно просто!
Я зашел к себе в комнату и взял бутылочку с таблетками аспирина, затем прошёл через комнату Аллертона в его ванную. Таблетки сламберила были в шкафчике. «Восьми таблеток, — подумал я, — будет достаточно, ведь нормальная доза — одна — две». Сам Аллертон говорил, что смертельная доза всего несколько таблеток, так что восьми, наверное, будет вполне достаточно.
Я улыбнулся про себя, когда прочитал на этикетке: «Опасно превышать установленную дозу».
Я обмотал кисть руки носовым платком, затем осторожно открыл бутылку. На ней не должно остаться отпечатков пальцев. Я высыпал таблетки. Они были почти точно того же размера, что и таблетки аспирина. Я положил в бутылку восемь таблеток аспирина, остальное заполнил таблетками сламберила, восемь из которых оставил себе. Подмену невозможно было заметить.
Я вернулся в свою комнату. У меня была бутылка виски. Я достал два стакана и сифон. Не помню, чтобы Аллертон когда — либо отказывался От выпивки. Когда он пойдёт в свою комнату, я предложу ему выпить перед сном.
Я бросил таблетки в небольшое количество виски. Они полностью растворились. Я осторожно попробовал — напиток был едва горьковат. У меня был план. Я буду наливать себе виски как раз в тот момент, когда войдёт Аллертон. Я протяну ему свой стакан, а себе налью другой. Всё очень просто и естественно.
Вряд ли он может что — либо знать о моих переживаниях — конечно, — если Джудит не поставила его в известность. Я на секунду задумался над этим, но потом решил, что не стоит беспокоиться, так как Джудит никогда ничего никому не рассказывает.
Вероятно, он думает, что я не догадываюсь об их планах.
Мне оставалось только ждать. Наверное пройдёт достаточно времени, возможно час или два, прежде чем Аллертон отправится спать Он всегда очень поздно ложился.
Я сидел тихо и ждал.
Неожиданный стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Это оказался всего лишь Кёртисс. Пуаро спрашивал меня.
Я едва пришёл в себя от шока. Пуаро! За весь вечер я ни разу с нём не вспомнил. Он, должно быть, подумал, что со мной что-то произошло. Это меня несколько взволновало. Во-первых, мне было стыдно, что я не зашёл к нему, во-вторых, я не хотел, чтобы он думал, что что-нибудь случилось.
Я последовал за Кёртиссом.
— Eh bien, — воскликнул Пуаро. — Итак, вы бросили меня, да?
Я зевнул и выжал из себя виноватую улыбку.
— Ужасно виноват, старина, — сказал я, — но, говоря по правде, меня мучает такая сильная головная боль, что я едва открываю глаза. Это, наверное, из-за грозы. Я чувствую себя настолько одуревшим, что даже забыл пожелать вам спокойной ночи.
Как я и думал, Пуаро сразу же проявил беспокойство. Он предложил мне различные лекарства, обвинив меня в том, что я обычно сижу на сквозняке (это в тёплый летний день), но я отказался от аспирина на том только основании, что уже принял несколько таблеток. Выпалив всё это, он заставил меня осушить чашку сладкого, но совершенно невкусного шоколада!