— буркнула она. Сняла резиновые перчатки и села на стул. — Мы, конечно, несколько раз переезжали. На этой неделе я ходила на фабрику по переработке картона. Мелинда проверилась на везение, она тебе не сказала? Конечно, не сказала. В общем, все прекрасно, Йан очень доволен…
— А что… что здесь случилось? С Рэем и Дэйвом? — Он боялся сказать: «Ты — лилипутка» — А чем тебе не нравятся Рэй и Дэйв? — зло спросила она.
— Хорошо, не будем. Иди сюда. Просто посиди со мной на диване.
Они вернулись в гостиную и сели. Он хотел дотронуться до нее и не мог, и не понимал почему. Ведь он ради этого вернулся. Об этом мечтал.
— Хочешь забрать Мелинду? — спросила Иди. — Вот, значит, почему все это началось… Что ж… Ты знаешь, мне тебя не остановить. Выбора у меня нет. Но девочке нужны…
Он поднял руку.
— Иди, послушай меня. Я вернулся из-за тебя. Не из-за Мелинды. Хотя Мелинда мне тоже нужна, вы обе нужны. Я хочу жить с вами. Не важно, здесь или еще где-нибудь. Если ты не против.
— Что ты плетешь?
— Иди, я тебя люблю.
— Прекрати, пожалуйста.
— Что прекратить?
— Не хочу об этом говорить. Все это чушь. Я же знаю, кого ты любишь. Ты — как все мужчины. Ты любишь девушку из телепередачи.
— Нет.
— Да. Я ее видела. В твоих снах. Не раз и не два. А потом и по телевизору, когда у тебя та кассета появилась.
— Иди, ты ошибаешься.
— Нет. — Она отрицательно покачала головой и грустно улыбнулась. — Да ты себя не кори. Так уж мир устроен. Телевизионные люди лучше нас. Нечего стыдиться. Ты ее нашел?
— Пожалуй… Но это было страшно.
— Не надо так говорить. Когда к тебе неравнодушна какая-нибудь знаменитость из правительства или с телевидения, это большое везение. Очень редкий случай. Мне тоже повезло… но только в этом отношении.
Эверетт слегка сбился с толку. Она что, имеет в виду Кули?
— Иди… — Он наклонился и прижался губами к ее губам, носом к ее крошечному носику. Ресницы Иди пощекотали ему скулу, ее губы сначала не шевелились, и он почувствовал, как она сдерживает дыхание, но воздух тонкой струйкой вырывается изо рта. Наконец она закрыла глаза и ответила на поцелуй, ответила с такой страстью, что Эверетт мигом распалился. Но она тотчас отстранилась.
— О Господи. — Она вздохнула.
— Иди, это я. Ну, пожалуйста, скажи, что помнишь…
— Хаос, я помню, но нельзя же так. Ты уходишь, я все понимаю. Ты никогда не сможешь меня полюбить. — Она повела рукой сверху вниз, указывая на себя. — Не понимаю, за что Йан любит.
— Ты была другой, — выдавил Эверетт. — Ты красивая женщина. Тут все переделали, и теперь каждый не похож на себя.
— Глупо. — Она сильно нервничала. — Как это я могу быть не похожа на себя? Я — это я. Хаос, уходи. Ну, пожалуйста! Не мучай меня. Люби девушку из телепередачи. Вот она-то как раз красивая.
— Я тебя хочу, — сказал он. — Ты была красивой. Была и осталась. На свете много красивых людей, кроме звезд телеэкрана.
— Простые люди — уроды. Хаос, посмотри вокруг. — Она отвернулась.
— Я помню, — сказал Эверетт. — Ты была похожа на женщин из журналов. Любила показывать мне свое тело.
— Какая же ты дрянь! Почему не хочешь взглянуть правде в глаза? Хаос, я уродина. — Она едва сдерживала слезы.
— Тут что-то произошло. Вакавилльские хозяева снов совсем распоясались. Хотят, чтобы вы думали, будто только они…
— Замолчи! — Тонкий голосок задрожал от гнева. — Это моя жизнь! Я здесь живу! И вовсе незачем приходить и говорить, как, по-твоему, все должно быть. В первый раз, когда ты пришел, я тебя выслушала, а ты все испортил и сбежал. Все, с меня хватит! Если хочешь остаться, иди, проверься на везучесть. Может, тебя и на телевидение возьмут. Может, ты особенный.
А я — обыкновенная! Оставь меня в покое!
— Ты с ума сошла! — Ему хотелось вернуться туда, откуда он ушел, хотелось, чтобы реальность хоть разок посидела спокойно. — В мире много привлекательных людей. Не полтора десятка, а гораздо больше. Я хочу сказать, если ты — обыкновенная, то чего от тебя хочет Иан?
— Это личное, — прошипела она. Эверетт, распаленный ревностью, поднялся с дивана. Рассудок требовал простора.
— Где ключи от твоей машины?
— Куда ты собрался?
— Хочу тебе доказать. Во сколько закрывается торговый центр?
— Не знаю. Пока открыт…
— Ну, так давай. — Он протянул руку, Иди отдала ключи. — Я вернусь.
— Хаос… — Голос ее упал, гнев уступил смятению. — Мне это не нравится.
— Ну, так выпиши мне билет, когда вернусь.
Он вышел из дома, увидел Мелинду и, ничего не объясняя, потащил ее прочь от Рэя и Дэйва.
— Расскажи, что тут творится, — потребовал он в машине Иди.
— Так ведь я уже сказала: все пошло ко всем чертям.
Он завел машину, и они выехали на улицу.
— Значит, ты помнишь, как в Хэтфорке со мной разговаривала?
— Ага. Предков там моих видела и козла этого, Эджа. И помойку, где ты живешь. Как тебе все это удается?
Он помотал головой:
— Забудь. Слушай, тут кто-нибудь помнит, что было две недели назад?
— Ага, конечно. Но помнят все неправильно. Люди начали меняться, я пыталась объяснить Иди, но тут, похоже, все верят, что они и раньше были такими. Еще крепче к телекам прилипли.
— Меняться? В смысле, внешне?
— Угу. Кроме Кули и его приятелей. Теперь они красавчики, а все кругом — уроды. Меня одну не тронули. — Она рассмеялась. — Наверное, решили, что я и так лапушка.
— И ведь получилось, да? Иди теперь спит с Кули. — Он должен был знать правду.
— Ага. Но это не ее вина.
Он не отрывал взгляда от дороги.
— Вот так и живем, — сказала Мелинда. — Все обожают правительство. Иди было некуда деваться. Он ведь за ней так долго ухлестывал…
Эверетт повернулся и встретил пристальный взгляд.
— Ты чего?
— Забавный у тебя видок, — ответила она. — Вроде поправляешься.
— Поправляюсь?
— Да нет, ничего, — сказала она чересчур поспешно. — Ты, наверное, просто питался хорошо, а то все консервы, консервы… Я тоже не голодала. — Она задрала на себе рубашку и запустила пальцы в мех на талии. — Ты вообще-то где шлялся?
— Повидался со старыми друзьями, — ответил он. — Потом расскажу. — Он затормозил у автомобильной стоянки перед торговым центром. — Побудь здесь.
Эверетт торопливо прошел к знакомому магазину комиксов и журналов. Он хотел купить «Плейбой» или «Пентхауз», показать Иди, что красивые фигуры — везде, что рынок устоял против вакавилльского заговора.
Он нашел магазин, но не увидел перед ним стеллажа с журналами для взрослых.
Он обратился к продавцу, человеку нормального телосложения, но с родимым пятном во все лицо — этакий малиновый осьминог, раскидавший щупальца.
— Мы их теперь под прилавком держим, — объяснил продавец. — Элефантизм?
— Что?
— Новый закон, конечно, знаете?
— Новый закон? Я хочу купить «Плейбой».
— Отлично. Но по новому закону вы можете купить выпуск, предназначенный только для вашей категории. Лилипуты смотрят на лилипутов, великаны — на великанов, и так далее. — Он указал на стеллаж за прилавком. Там действительно стояли десять-двенадцать разных вариантов «Плейбоя», все с немыслимыми уродами на обложках.
Продавец окинул Эверетта взглядом.
— А у вас, похоже, элефантизм. — Он бросил на прилавок журнал. С обложки плотоядно смотрела огромная женщина.
— Что вы сказали?
— Гляди, приятель.
Эверетт заметил собственное отражение в витрине магазина. Он был чудовищно толст, щеки обвисли, руки — точно тесто, убегающее из квашни.
— Четыре доллара, — сказал продавец.
— Не совсем то, что нужно, — возразил Эверетт, чувствуя, как его охватывает безнадежность.