10
Уже 26 декабря всех проживающих в Париже торговцев лошадьми заставили пройти мимо останков гнедой клячи, и тогда-то купец Ламбелль припомнил, что неделю назад продал точно такую же лошадь какому-то "ярмарочному торговцу". Молниеносно были найдены обслуживающие заговорщиков бочар, кузнец,
хозяин каретной и старьевщик, который продал синие блузы возниц. Все они более-менее тщательно описали имевшего с ними дело человека со шрамом возле левого глаза. И тогда-то выяснилось, что в картотеке шефа Отдела Безопасности и тай ной полиции министерства, Демаре, имеется карточка с данными на похожего типа, на которой имелось имя Франсуа Карбона.
Таким вот путем был расшифрован первый из трех убийц. Чтобы захватить его, Фуше бросил на операцию весь свой полицейский аппарат и пообещал 2000 луидоров тому, кто поможет в задержании. Однако, несмотря на огромные усилия, день за днем проходил безрезультатно. Карбон провалился сквозь землю. И в такой вот ситуации министр решился сыграть весьма и весьма - как сам убедился перед самым покушением - рискованно: он воспользовался "оком князя". В безумствующий где-то на побережьях Ла Манша отряд Кадудаля был выслан выдающий себя за шуана агент.
И этот ход принес свои плоды. В скором времени человек, пробравшийся в штаб Кадудаля, доложил, что женщина по фамилии Вайон, проживающая в Париже на улице Сан-Мартин, это сестра Карбона. В ее жилище были найдены бочонки от заграничного пороха, который был использован в "адской машине".
Карбон жил у сестры до покушения, но сразу же после него Лимулен переселил его на улицу Касетт, к мадемуазель Цице, которая вела нечто вроде убежища для различных авантюристов, сражавшихся за дело белых лилий. В свою очередь, 30 декабря мадемуазель переправила заговорщика на улицу Нотр Дам-дес-Шампс, в женский монастырь, настоятельницей которого была ее подруга, мать Дьюкесне. Монашкам объяснили, что Карбон - это роялист, который вернулся из эмиграции и требует убежища до того времени, пока получит бумаги, позволяющие ему выйти на свет. Набожные сестрицы все же слыхали кое-что о покушении и со всей простотой спросили Карбона, принимал ли он в нем участие. Тот возмущенно отказался. Тогда они "хитроумно" проверили это, пригласив участвовать в благодарственной мессе с "Te Deum", устроенной в честь "чудесного" спасения Первого Консула. Карбон охотно принял приглашение, что монашки признали неоспоримым доказательством его невиновности.
В монастырских стенах заговорщик ужасно скучал. Он не выдержал даже трех недель и, считая, будто опасность уже прошла, выскочил проведать сестру. Агенты, непрерывно следящие за домом вдовы Вайон, позволили ему войти, выйти и возвратиться в монастырь. Там его и арестовали. Было 18 января 1801 года.
В тот же самый день после очной ставки с бочаром, кузнецом и торговцами, а потом дополнительно прижатый полицией, Карбон "раскололся" и начал всех сыпать. Через час министр знал совершенно все о роялистской конспиративной сетке и о покушении. Теперь у него уже были все необходимые доказательства, и, хотя он добыл их не за восемь дней, как обещал, а затратив в три раза больше времени - все равно это было блестящим достижением.
Когда Фуше предоставил подписанные Карбоном признания Наполеону, тот был вынужден признать, что ошибся, обвинив во всем якобинцев. Только все было уже закончено, поскольку еще раньше, на основании пользующегося поддержкой всего общества распоряжения исполнительной власти, утвержденного сенатом 5 января 1801 года, на Сейшельские острова и в называемую "сухой гильотиной" Гайяну была депортирована вся элита якобинцев - 130 из 223 помещенных в проскрипционных списках лиц, в том числе и прославленный генерал Россиньоль, который хвастался тем, что во времена Конвента собственноручно прикончил 67 священников, отказывавшихся присягнуть революционной конституции.
А Бонапарте и не жалел о случившемся. Якобинцы были инициаторами большинства направленных против него заговоров, так что разгромить их при оказии покушения роялистов было просто как в пословице "вторым жарким" из одного огня, который теперь ожидал шуанов. То, что экс-якобинец Фуше безжалостно преследовал якобинцев, будучи свято уверенным в их невиновности, Наполеон отметил словами:
- Ах, этот Фуше! Всегда он одинаков. Впрочем, это уже не имеет никакого значения, сейчас я уже освободился от них.
Его тоже не волновали моральные аспекты операции, ибо государственная необходимость, освещенная именем Макиавелли10, была возведена им на алтарь гораздо выше, чем мораль. И если бы в то время кто-нибудь обвинил его в жестокости (историки-роялисты с удовольствием занимались этим в эпоху Реставрации), он, несомненно, ответил бы словами Уайльда: "Жестокость, временами, бывает нашей повинностью, ибо нет ничего более подлого, чем оказывать милость несчастным, осужденным самим Богом".
11
Чтобы выиграть свою великую игру до конца, Фуше должен был исключить всех остальных участников покушения, а вот это уже было нелегко. Два посланных в Бретань агента, которые должны были отравить Кадудаля, были раскрыты и повисли на дереве. В свою очередь, все парижские конспиративные квартиры, указанные Карбоном, оказались пустыми.
Лимулена, спрятавшегося в заброшенных подземельях собора святого Лаврентия, так никогда и не схватили. Полиции лишь удалось выяснить, что, прежде чем исчезнуть окончательно, на какое-то время он мелькнул в Бретани. В одном из прибрежных монастырей нашли его бывшую невесту, которая, потрясенная ужасами 24 декабря, постриглась в монахини, перед тем вернув обручальный перстень жениху-убийце. Может именно поэтому многие историки и литераторы посчитали покушение на улочке Сен-Никез самым романтическим за всю наполеоновскую эпоху11.
Сен-Режан на свою беду из столицы не выехал. Спустя несколько дней после взрыва "адской машины", тяжело раненный в руку, он потащился в сторону Лувра. Страдания его были ужасными - он практически оглох и ослеп, из носа и рта лилась кровь. На Королевском Мосту он свернул в комок одежду возницы и выбросил в Сену, а потом с огромным трудом добрался до своей комнатушки в доме на улице Пруварес и свалился на кровать. К нему тут же вызвали священника (это был дядя Лимулена, иезуит Клосривьер) и врача. Оба эти человека догадались, откуда взялись раны, но никто из них Сен-Режана не выдал, потому что первый из них ненавидел Наполеона, а второй ненавидел доносы. Впоследствии оба заплатили за это тем, что несколько лет видели небо в клеточку.
В тот же вечер Сен-Режан сменил место жительства, устроившись у некоей мадам Журдан на улице Огессо. Но там он не провел даже суток и вновь сменил квартиру. При этом он надеялся на то, что благодаря подобным "скачкам", не попадется в лапы Фуше. Только ведь Фуше называли "князем полиции" не просто так. По его приказу из тюрьмы выпустили одного из агентов Кадудаля. 27 января этот человек зашел в дом на улице Фор-Сен-Оноре, и как раз там же обнаружили и арестовали "Пьерро".
30 марта 1801 года в Париже начался процесс над участниками покушения, а так же их случайными и неслучайными сообщниками. 4 апреля Карбон и Сен-Режан были приговорены к смертной казни; женщин, дававшим им укрытие (в том числе и настоятельницу монастыря), врача и священника - к тюремному заключению и высоким штрафам.
После того, как суд высшей инстанции отклонил просьбу о помиловании, 20 апреля, в час дня обоих заговорщиков, одетых в красные рубахи, привезли на Гревскую площадь. Кордоны жандармов с трудом сдерживали обезумевшую толпу.