Зная о суровом климате Шетлендских островов, мы были укутаны с головы до ног и теперь под ярко светящим солнцем, когда пот полил с нас градом, начали постепенно разоблачаться. Через некоторое время дорога пошла под уклон, к отвесным скалам, под которыми раскинулся синий, словно цветы горечавки, Атлантический океан. Повсюду над нами мелькали каменки-попутчики; их хвостики вспыхивали, словно маленькие белые огоньки. Два черных, как траурные повязки, ворона, попеременно меланхолически каркая, медленно летели вдоль обрыва. Где-то высоко в небе завис невидимый жаворонок и лилась нескончаемая дивная песнь. Если бы падающая звезда имела голос, мне кажется, она пела бы голосом жаворонка.
Вскоре мы подошли к обрыву. Там, внизу, в шестистах футах от нас, в тучах брызг, похожих на клумбы белых хризантем, прокладывали себе путь среди скал гигантские мягкие голубые волны. Воздух был наполнен рокотом прибоя и криками сотен тысяч птиц, перелетавших со скалы на скалу подобно поднявшейся снежной буре. От бесчисленного множества птиц голова шла кругом. Тысячи олуш, моевок, глупышей, хохлатых бакланов, гагарок, чаек, поморников и десятки тысяч тупиков! Неужели море в состоянии прокормить эту разноголосую воздушную армию с ее многочисленными семействами, заполонившими скалы?
У края обрыва обосновалась колония тупиков. С помощью сильных клювов и лап они роют себе норы прямо в земле. Птицы располагались большими группами, не обращая на нас никакого внимания и позволяя подойти чуть не вплотную, потом неожиданно бросались с обрыва и улетали, делая быстрые взмахи крыльями, а их лапки болтались сзади словно маленькие оранжевые ракетки для пинг-понга. Это сборище забавных, неуклюжих птиц, важно выступавших в аккуратных черно-белых фрачных парах, с огромными оранжево-красными клювами, напоминавшими карнавальные носы, походило на съезд клоунов. Многие тупики только что вернулись с рыбной ловли (иной раз они охотятся в трехстах милях от берега), и по обеим сторонам их ярко раскрашенных клювов, наподобие рыбных усов, аккуратно свисали песчанки. Самое удивительное заключалось в том, что песчанки располагались в клювах голова к хвосту, как сардины в консервной банке. Каким образом птицы ухитрялись расположить песчанок столь тщательным образом, так и осталось загадкой.
Пройдя дальше по краю обрыва, мы наткнулись на двух людей, занятых чрезвычайно любопытным занятием — ловлей тупиков. Часто путешествуя по свету, я привык не удивляться странному поведению аборигенов, но подобную картину наблюдал впервые. Сидя на ягодицах, они, ерзая, съезжали к краю обрыва, где за их действиями настороженно наблюдала группа степенных тупиков. Один из мужчин держал в руках шест с петлей на конце. Выбрав жертву, он с большими предосторожностями подползал к ней, проводил ряд манипуляций, чтобы в петлю попала лапка тупика, затем подтаскивал громко кричавшую и бившую крыльями птицу ближе к себе, где ее хватал помощник. Лично мне подобное обращение с птицами в заповеднике показалось довольно странным. Когда же я подошел поближе, то понял, что происходит кольцевание тупика. Такие кольца — своеобразный птичий паспорт или удостоверение личности. Если птицу найдут где-нибудь больной или мертвой или она попадет в сеть, кольцо на ноге укажет, откуда она прилетела и дату кольцевания. Безусловно, с точки зрения птиц все это — чистейшая бюрократия, но нам она помогает узнать много нового о загадочной жизни морских птиц вдали от родных берегов вне брачного сезона.
Оба смотрителя сообщили нам, что на скалах мыса Германес для выведения потомства собираются одновременно сотни тысяч тупиков, и только в этот период их можно отловить для кольцевания.
Потом они вручили мне своего пленника, чтобы я мог представить его телезрителям; тут я убедился на собственной шкуре, что, несмотря на комичный вид и кажущееся тупоумие, тупики могут отлично постоять за себя. Я беспечно взял тупика на руки, и в тот же момент толстый, острый как бритва клюв сомкнулся на моем большом пальце, словно огромная крысоловка, а заостренные как иголки, ничуть не уступающие кошачьим когти начали раздирать мне руки. Проговорив перед камерой свой монолог, я был счастлив поскорей отделаться от воинственного партнера и отдаться в руки Ли, заботливо наложившей повязки на мои раны.
— После того как меня чуть было не разорвал на куски тупик, — обратился я к Джонатану, — какие еще испытания мне предстоит выдержать?
— Осталось только спуститься со скалы, — ответил Джонатан.
— А где? — спросил я.
— Да прямо здесь, — ответил Джонатан, показывая на шестисотфутовый обрыв, почти отвесно спускавшийся к морю.
— Ты говорил о тропе, — пытался протестовать я.
— А разве я тебя обманул? — спросил Джонатан. — Подойди ближе и убедись.
Осторожно, хотя все внутри у меня замирало, я подошел к обрыву. Теряясь среди травы и армерий, вниз сбегала еле видная, почти пунктирная линия, которую даже с большой натяжкой трудно было назвать тропой. Она выглядела так, будто когда-то, в стародавние времена, стадо козлов, шатаясь, спускалось с отвесной скалы, чтобы принять участие бог знает в какой пьяной оргии.
— И это называется тропой? — возопил я. — Что я, серна что ли, чтобы лазить по отвесным скалам? Ни один человек, рожденный женщиной, не сможет здесь спуститься.
Пока я упражнялся в красноречии, Крис, Дэвид и Брайан, нагруженные рюкзаками со съемочной аппаратурой, обогнали меня и исчезли во мраке.
— Только и всего, — сказал Джонатан. — И нечего бояться. Смелее. Я буду ждать тебя внизу.
С этими словами он беспечно начал спускаться по отвесной скале. Ли и я посмотрели друг на друга. Я знал, что она также страдала от головокружений, но не в такой острой форме, как я.
— Интересно, а в наших контрактах сказано что-нибудь о скалолазании? — поинтересовался я.
— Если только где-нибудь в примечаниях, — печально ответила она.
Наскоро помолившись, мы начали спускаться. В жизни мне не однажды приходилось испытывать страх, но то, что я пережил, спускаясь с этой скалы, с лихвой перекрывает все прошлые ощущения. Остальные члены группы спускались по едва различимой тропе так, как если бы это была широкая, ровная автострада, я же сползал на животе, отчаянно цепляясь за пучки травы и крохотные кустики, которые в любой момент могли оторваться; шаг за шагом я продвигался по тропе шириной в шесть дюймов, стараясь изо всех сил не смотреть вниз — туда, где скала шла совершенно отвесно; руки и ноги сильно дрожали, а сам я обливался потом. Это было постыдное зрелище, и мне было ужасно неловко, но поделать я ничего не мог. От боязни высоты не излечиваются. Когда я, наконец, достиг подножия, ноги мои так отчаянно тряслись, что я не мог продолжать путь и мне пришлось присесть. В нескольких сильных выражениях я высказал Джонатану все, что о нем думал. К сожалению, он пропустил мои слова мимо ушей и как ни в чем не бывало обратился ко мне:
— Молодец, спуск прошел отлично. Теперь остался только подъем.
— Еще чего, — огрызнулся я. — Можешь спустить нам сюда палатку и организовать доставку продуктов, а мы останемся здесь — станем отшельниками острова Анст.
По правде говоря, место для этого было весьма подходящее. Там где заканчивалась так называемая тропа, в обе стороны вдоль обрыва тянулась ровная, заросшая травой полоска земли. Береговая линия состояла из нагромождения огромных, иногда величиной с небольшую комнату валунов, между которыми вскипало, пенилось и ревело темно-синее море. Весь обрыв, насколько хватал глаз, был усеян птицами, а в небе их кружилось столько, что они напоминали гигантские снежинки.