И братья снова – в какой уже раз! – заговорили о том, что стало теперь делом их жизни: о новых путях к полюсам.
Незаметно они подошли к небольшому бревенчатому дому, где жил Петр Охтин – корабельный мастер. В широком окне с затейливо вырезанной рамой мелькал свет. Смутно доносился оттуда гул голосов, должно быть, у мастера были гости.
Михаил Петрович громко постучал в тяжелую дубовую дверь. Тотчас же растворилось окно, из него выглянула большая косматая голова хозяина дома.
– Сию минуту, сударь!
И, распахивая дверь, Охтин сказал:
– Собрал я у себя, старый греховодник, тех матросов, у которых здесь ни родни, ни друзей. Завтра им в плаванье!.. Ну, и плотники наши портовые с ними! Я уж вас в отдельную комнату проведу, чтобы не смущали вы молодцов!..
Охтин был велик ростом, широк в плечах. Седые брови топорщились, но глаза глядели молодо. Говорил он отрывисто, медленно, ступая вразвалку, словно берег скопившуюся в большом его теле неизрасходованную силу. Он явился перед моряками в синем бухарском халате, отороченном беличьим мехом, с чуть отвернутыми рукавами, открывавшими крепкие, привыкшие к работе руки мастера.
Проводив Лазаревых в дальнюю комнату, он удалился «на минутку». В комнате горела одна толстая свеча, бросая отсвет на неясные в сумерках тяжелые предметы, расставленные по углам. Это были старые пюпитры со стеклянным верхом, под которым лежали чертежи кораблей; возле пюпитров – большие куски обыкновенного мореного дуба.
Михаил Петрович нагнулся и, нащупав возле них круглые стеклянные банки с едкопахучей жидкостью, заметил недоуменно:
– Какие-то опыты производит наш мастер! Хаживал к нему не раз, а банок этих здесь не примечал.
Мастер слыл в порту «супротивцем», по мнению портовых начальников, может быть, потому, что бранил нещадно департамент лесов и кораблестроения.
Памятна была и другая его «возмутительная странность»: считал он, что все Охтины – предки его, никогда татарам не подчинялись в далекие те времена, когда Русь под татарским игом стонала. А перед «татарьем» не склоняли предки его головы по той причине, что жили вольницей, как берладники и галицкие «выгонцы», держась вдалеке от берегов, зимуя у моря и в устьях рек… А татары на моря не шли, кораблей не имели.
Все эти толки о мастере вспомнил сейчас Михаил Петрович.
Хозяин дома вернулся с двумя бутылками вина и застал лейтенанта склонившимся в углу над банками.
– Что вы там высматриваете? – спросил он глухо и, как показалось гостям, недовольно. – Господ офицеров не шибко интересует судодельное мастерство в самом его начале…
Босая девушка прошмыгнула в комнату, неся поднос, уставленный закусками, и, оставив поднос на столе, тут же ушла.
– А вот и ошибаетесь, Петр Захарович, – возразил Михаил Петрович. – Не только водить корабль и в оснастке его разбираться, но и знать мастерство строителя обязан офицер. Коли уж на то пошло, скажу: очень я обеспокоен тем, что корабли наших экспедиций построены по плану вест-индских судов и к тому же столь разны в ходу! Подумайте сами, держаться корабли должны вместе, а силой не равны, один должен натруждать рангоут, неся все лиселя, а другой – дожидаться его на малых парусах. И дерево… так ли закалено, Петр Захарович?
– Почему же вы, Михаил Петрович, только теперь заговорили со мной об этом, – укоризненно сказал мастер. – Хоть и на Охте строились ваши суда, а в Кронштадте лишь медью обшивали днище, и то я не преминул бы поглядеть их да что-нибудь присоветовать!
– Знаем, Захарыч, – откликнулся Алексей Лазарев, – да только позвать тебя, когда чужие мастера на корабле, неудобно было. А Адмиралтейству невдомек!
– Стало быть, теперь, перед отплытием!.. – примиренно ворчал мастер, расставляя на столе бокалы.
– Ну что ж, спасибо, что пришли! Не смею корить – такой день всем вам сегодня выпал – ведь куда путь держите!
Налив в бокалы вина, медлительно, с той исстари заведенной церемонностью, какая принята на проводах, мастер строго возгласил:
– За командира перво-наперво! Его всем слушать, ему в ответе за всех быть!
И, глядя на Михаила Петровича потеплевшим взглядом, сказал:
– Молод командир! Ох, молод! Но ведь от молодости и упорство. И от труда, конечно, я так полагаю. – Как бы открываясь в сокровенных своих мыслях, прибавил: – Думается мне, господа офицеры, что на море успевает тот, кто с людьми прост и в помыслах своих перед ними чист. Бедный чувствами человек неужели к полюсам пойдет? Ему ли новые земли открывать? Нет, никогда такой не покажет широту души русской. А дело-то морское, – продолжал мастер, – иных людей и вовсе не терпит. С того времени, как с господином лейтенантом Михаилом Петровичем знаком, я простоту его давно приметит. Любопытством своим он меня утешиш. Бывало, приедет ко мне с «Суворова» и выспрашивает про корабль. Все был недоволен!..
– И сейчас, Захарыч, не всем доволен, да поздно уже. Напоследок хоть досмотри на корабль! – сказал Михаил Петрович.
– Как? Сейчас прямо так и пойти с вами на корабль? – удивился мастер.
– Да. Этого я и хочу, Захарыч! Ночь впереди. Одни будем – не помешают нам.
– Ну что ж, сударь, – ответил мастер, – напоследок лишний огляд всегда в пользу. Вы вот в углу кое-что нашли, дерево в банках с кислотой, и, наверно, гадаете, к чему бы это? А я, извольте знать, о прочности корабля донесение в департамент готовлю. Как дерево лучше морить. И какие леса нужны для верфей. Был я недавно, сударь, в Елатьме, торговал у помещика Ставровского лес. Этакое дерево бы в киль корабля. Немало, сударь, на Руси мореходы над кораблем потрудились. Ладьи их – диво! А департаменту купцы не то дерево продают. В Кронштадте иные мастера на все готовы, лишь бы казне не перечить!.. Эх, господа офицеры, – заключил в волнении мастер, – какой бы я вам корабль отстроил, коли б вы мне заказали!
Из соседних комнат доносился отзвук какой-то протяжной песни. Офицеры прислушались.
Босая девушка заглянула в дверь и окликнула хозяина:
– Петр Захарыч!
– Чего тебе?
– Спрашивают вас. Не ладно им!
– Скажи – приду. Пусть себе поют. А дверь не закрывай! Хотим слышать!
Длинная рубаха девушки, подпоясанная бечевой, мелькнула в полутьме белым пятном. Из полуоткрытой двери донеслось:
Русс-ка крепость там, се-реди мо-рей,
У Гишпа-нии неспокой-ной,
Управи-телем – капи-тан наш в ней,
А мат-росы мы – ее во-ины.
– Им кажется, будто мы в компанейские земли идем, – сказал Михаил Петрович, вслушиваясь в слова песни. – Из Руси на Русь. Или убеждены, что новые земли обязательно откроем и к России прибавим.
– Людям трудно думать, что они идут… неведомо куда. Им надо думать о новой русской земле, – заметил Андрей Лазарев. – И что такое южный материк, если не земля, которую нам надо из неведения вызволить?
– Будет трудно, опасно, – задумчиво произнес Михаил. – Но мы не ударим лицом в грязь.
– Пойдемте-ка сюда поближе, – сказал мастер, растроганный песней, и повел офицеров в комнату, что была по соседству с той, где веселились гости.
В приоткрытую дверь Михаил Петрович сразу узнал трех матросов со своего корабля, отпущенных на берег.
Были здесь и две молодые крестьянки, отважившиеся проводить своих близких. Одна из них —статная, с ясным добрым лицом, держалась около матроса с «Востока» Киселева и не спускала с него заволоченных слезами глаз. «Невеста его», – объяснил Охтин.