Снаружи было холодно и бело: за ночь крепкий морозец осыпал инеем кусты и желтую поблекшую траву. У нашей берестяной стенки уже ярко, с треском, пылал костер. Николай Яковлевич прилаживал над ним чайник.
- Гляди, светает! - приветствовал он меня.- То-то я и поднялся, думаю, как бы зорьку не проспать!.. Однако, паря, и денек же сегодня будет!
- Значит, половим!
Выпить по кружке чая, опустить на место верхушку стожка и собрать наши пожитки было недолгим делом. И вот мы уже опять на берегу. От ночного морозца хрустит под ногами трава, в тихих местах на воде образовались корочки заберегов. Журчит, клокочет на перекатах стремительная речка, от нее в рассветный сумрак поднимается тонкий, едва видный парок тумана.
- По первой!-шепчет Николай Яковлевич. Мы разом закидываем удочки и замираем в ожидании, тянемся вперед за трепещущей леской и почти разом выбрасываем на берег по крупному, радужно-синеватому хариусу.
Светлеет. Все выше и выше поднимается оранжево-розовый полог зари и тихо-тихо, будто бы в вечном сне, стоят на его фоне строгие купы елей и пихт.
Вот и солнце, красное и неяркое, выкатилось из-за сопок, вот уж и поднялось над ними, а мы все. бродим вдоль "еловых ям" по непролазным кустам и кочкам, и каждый поворот речки, каждый омуток обещает нам новые удачи. К полудню запас червей кончается. Останавливаемся перекусить, уложить перед дорогой сумки, посмотреть друг у друга рыбу.
На душе так легко и весело, будто и не было никогда у нас в жизни всяких забот и неурядиц. Обратный путь проходит опять в разговорах - о рыбе, об охоте, о разных таежных встречах и происшествиях.
Расходясь по домам, немного усталые, но бодрые, мы долго трясем друг другу руки и уславливаемся, если постоит погода, сходить на рыбалку еще разок в этом году для "закрытия сезояа".
Но мечты наши не сбылись. Зато сбылась, может быть, главная мечта Николая Яковлевича - мечта о подвиге, мечта всей его жизни.
Однажды ночью над таежным горняцким поселком тревожно взвыла сирена. Отблеск зарева на низких облаках... Бегут люди.
Пожар! Загорелся склад, которым заведовал Николай Яковлевич.
Люди толпятся у горящего здания. Копошатся пожарник;;.
У них вечно что-нибудь не ладится. Но вот заработал мотор, и струя воды хлынула в огонь. Поздно! Здания уже пс спасти.
Но рядом стоят еще постройки, в них машины, миллионные ценности...
В толпе появляется высокий человек. Он машет своей единственной рукой и кричит:
- Разойдись! В складе эфир! Сейчас взорвется!..
И Булдаков, обмотав голову какой-то тряпкой, бросается в огонь. Через минуту он появляется с бутылью. Его обливают водой, и он снова скрывается в облаках дыма... Когда все бутыли с опасной жидкостью были вынесены, Николай Яковлевич, подхваченный людьми, потерял сознание.
Я не стану описывать дальнейшее. Но, я думаю, читатели поймут мои чувства, когда, проходя мимо кладбища, я обнажаю голову и шепчу:
- Здравствуй, друг!..
* * *
В. Гарновскай
БЕЛОЗЕРСКИЕ ЗОРИ
Станция Череповец. От нее до села Вашки - районного центра, куда я еду на работу,- почти двести километров. Февральские метели шумят уже не первый день, автомашины стынут в гаражах. Надо добираться до Вашск гужом,
Скрипят и скрипят сани по накатанной дороге. Метель, наконец, стихла. В холодном ночном небе россыпи дрожащих от стужи звезд. На севере мерцает, то меркнет, то разливается шире мутное зеленое зарево - северное сияние...
Вот и Вашки - большое рыбацкое село. Ветры с севера намели вокруг домов трехметровые сугробы. Перед селом - бескрайняя ледяная равнина - Белое озеро, за селом - плоское поле с редкими кустиками, дальше - синяя полоса леса.
Так вот оно, почти круглое, как блюдо. Белое озеро! Где-то на том, южном берегу древний город Белозерск, ровесник Киева и Новгорода. В озеро впадает река Ковжа. На карте почти рядом с нею - устье реки Кемы.
Из озера вытекает только одна река Шексна. На территории Вашкинского района - свыше сотни больших и малых лесных озер, много речек.
Начинаю заводить знакомства с рыбаками. Как на зло - ни одного удильщика. С кем ни заговоришь - промысловик: колхоз-то здесь рыболовецкий. А известно, с каким пренебрежением смотрит промысловик, сетевик, на бедного удильщика.
- У нас рыбу в Белом озере не удят,- слышу я полунасмешливые ответы, когда пытаюсь узнать кое-что о своем любимом спорте.
Ну, что ж! Поживем-увидим, сами попробуем...
* * *
Вот и пришла милая рыбацкому и охотничьему сердцу северная весна! За селом на пашне уже стрекочут тракторы, а за ними черными облаками кружатся грачи и белыми - чайки. Поторапливаться приходится птицам: тракторный плуг не медлительная соха. Раньше за сохой грачи вперевалочку шли, словно купцы по рынку, а теперь, смотришь, клюнет раз-другой - и на крыло, догонять трактор. И чайки за грачами. Крик, галдеж!
По селу, радуясь обсохшей дороге, носится босоногая детвора.
На старых березах - скворчиный гомон.
А посмотришь на Белое озеро - скучновато становится. Разъедает на нем лед талой водой, стало озеро серым, грязным. Но лед все еще крепок, лежит гигантским мертвым полем. Только у берегов все шире и шире с каждым днем полосы чистой воды, такие же голубые, как и небо над ними. А на этих закрайках - - стайки уток, куликов и между ними белокрылыми фрегатами пары лебедей.
Охотники издали любуются на дичь, но разве возьмешь ее на чистом месте?
Рыбаки готовятся к путине. Настежь раскрыты двери рыбацких "сетевых" амбаров, поставленных на сваях над речушкой, что пробегает посреди села. На порогах амбарушек старики в полушубках, в очках. Эти отплававшие свое, "вирают", чинят сети, "садят" их, подвязывают грузила по нижней тетиве и деревянные "пулы", поплавки, по верхней. Над плоским песчаным берегом неумолчный скрип чаек. Сладко пахнет дымом смолы: у берега чинят, смолят тяжелые рыбацкие лодки, двухмачтовые траловые парусные боты "двойки".
Речка уже освободилась ото льда, сбросила его в озеро и теперь шумит, качает, трясет прошлогоднюю осоку.
И вот однажды вечером на улице села я встречаю Павлика Чеканова, ученика-наборщика районной типографии. На плече - березовые удилища, в руке. - несколько порядочных язей.
- Павлик, где удил, когда, на что? - радостно допытываюсь я.
Павлик-крепыш голубоглазый и спокойный. Ветер с озера шевелит на его голове непокорную россыпь льняных кудрей.
- Здесь, на речке, я удил,- отвечает он неторопливо.- Язей только теперь и удить, пока в речке, вода есть. Пойдемте со мной утром...
Родственная душа нашлась! С неделю мы добываем язей в в речке, затем в нее заходит крупная плотва, как говорят здесь "зимовица", то есть зимующая в озере.
И вдруг клев язей и плотвы прекращается.
- Вода на спад пошла,- говорит мне Павлик, сматывая удочки.- С недельку обождем и на Вашк-озеро отправимся, окуней удить. А сейчас лучше удочки спрятать.
- А ты не пробовал в Белом озере удить? - спрашиваю я Павлика.
- Пробовал. Только толку из этого мало. У берегов мелко, одни ерши клюют, а дальше в озере - ничего не попадается. Да и редко затишье на озере бывает, а на саженной волне много не наудишься.
* * *
Белая ночь у костра проходит незаметно, только и успеваешь чаю напиться. У нас нет ни лодки, ни плота, приходится удить с берега, закидывая удочки через прибрежную траву и водоросли.
Стою на гранитном валуне. Еще рано, поплавки едва видны среди травы. Начало июня, но перед, восходом солнца на молодую траву легла хрупкая крупа заморозка. Тихо на озере, только в'еловых'и березовых чащах веселая птичья возня, чириканье, щебет, писк.