Звездоглазка сидела в углу и держала на коленях щётку, понарошке это была у неё не щётка, а больной сынок. Потом она взяла метлу, метёлка была у неё пастором.
— Какого лосося дать тебе, маленького или большого? — спросила она метлу. — Пожалуй, хватит с тебя маленького.
Её слова услыхала названая мать, каждое слово впивалось ей в сердце, словно иголка. Когда пастор ушёл, она, не в силах долее сдерживать гнев, сказала Звездоглазке:
— Вижу я, ты никак не выбросишь колдовство из головы, лопарка! Больше ты не станешь пялить на меня свои ведьмины глаза, будешь жить в подполе, выходить оттуда будешь раз в день к обеду с завязанными глазами, нечего тебе глядеть на людей, покуда не перестанешь колдовать.
Жестоко поступила жена новосёла с бедной малышкой, которая никому худого не сделала, но она была суеверная, как и многие в округе, и твёрдо верила в то, что лопари умеют колдовать. И потому она заперла Звездоглазку в тёмный подпол, но дала ей тёплую одежду, еду и постель, чтобы девочка не голодала и не холодала. У Звездоглазки было все, кроме свободы, любви, людей рядом с нею и дневного света.
Симон был в отъезде, а Звездоглазка сидела в подполе. Было ей там не весело, но и не очень скучно. У Звездоглазки была в подполе своя компания. Там было старое бревно, разбитый кувшин, полено, колышек и бутылка без горлышка. Она придумала, что бревно — это отец, кувшин — мать, а полено, колышек и бутылка — названые братья; и все они, кроме бревна, жили в пустой бочке. И каждый в бочке занимался своим делом. Звездоглазка пела им песни, а мыши и крысы слушали их.
У Лису, жены новосёла, была соседка по имени Мурра. За день до Рождества сидели они вдвоём в горнице и толковали про колдовское искусство лопарей. Мать вязала рукавицы, Симму играл с медными монетками, Пальте толок разбитый кирпич, а Матте повязал коту шнурок на лапу. И тут они услышали, как Звездоглазка поёт, убаюкивая полено:
Рукавички вяжет мать,
радуются детки,
Симму хочет посчитать
звонкие монетки,
Пальте крошит кирпичи,
кот мурлычет на печи.
Лунный свет в окошке.
Спи, усни, мой крошка.
— О чем эта лопарская девчонка поёт в подполе? — спросила Мурра.
— Она убаюкивает свои игрушки в бочке, — отвечала Лису.
— Но ведь она видит сквозь пол, что мы делаем. Неужто, сидя в тёмном подполе, она видит, как светит луна?
— Навряд ли! — воскликнула Лису. — Наказание мне с этой девчонкой, ни дать ни взять — маленькая колдунья.
— Я знаю, что надо делать, — сказала злая Мурра. — Повяжи ей на глаза семь шерстяных платков и положи семь половиков на крышку подпола, тогда она ничего не увидит.
— Попробую, — отвечала Лису.
Она спустилась в подпол, завязала маленькие звёздочки-глаза семью шерстяными платками, а после положила семь половиков на крышку подпола. Вскоре стало совсем темно, засветились звезды, и северное сияние зажгло на вечернем небе две красные дуги.
И снова они услышали песню Звездоглазки:
Ни мороза, ни пурги,
вечер тих и светел,
и две красные дуги над горою светят.
везды льют свой тихий свет,
ярче звёзд на свете нет.
Звезды смотрят на меня,
эти звезды мне родня.
— Нет, ты только послушай, — сказала Мурра, — сейчас она видит северное сияние и звезды! Таких маленьких чертовок мне ещё не доводилось встречать.
— Быть того не может, — отвечала хозяйка, — я спущусь в погреб.
Она откинула семь половиков, спустилась вниз и, убедившись в том, что на глазах у Звездоглазки семь шерстяных платков, спросила:
— Ты видишь звезды?
— Да, их так много, так много, — отвечала Звездоглазка. — Вокруг так ясно и светло, скоро наступит праздник!
Хозяйка вылезла из подпола и рассказала обо всем Мурре.
А Мурра ответила:
— Теперь остаётся только вырыть в подполе яму глубиной в семь метров, положить в неё это чёртово отродье и засыпать её песком. Это уж точно погложет.
— Нет, — сказала Лису, — этого я не стану делать. Мне жаль её, да к тому же боюсь, что муж мой огорчится, когда узнает, что с ней сталось.
— Тогда отдай мне девчонку, я отвезу её назад в Лапландию.
— Обещай, что не сделаешь ей худого?
— Что я могу ей сделать? — отвечала Мурра. — Отвезу её туда, откуда её взяли.
Получив согласие хозяйки, Мурра завернула девочку в старую оленью шкуру и повезла её в горы. Там она положила девочку на снег и уехала.
— Я сделала то, что обещала. Раз её нашли в снежном сугробе, я и положила её на снег, — сказала она.
Звездоглазка лежала в снежном сугробе, закутанная в оленью шкуру, и смотрела на звезды. Как и три года назад, стояла рождественская ночь, и тысячи прекрасных, ясных, огромных, далёких солнц, сиявших на небе, сжалились над невинным младенцем. Они светили в глаза, заглядывали в её сердце и не нашли там ничего, кроме доброты. И тут её детские глаза засияли ещё ярче и удивительнее, она обрела дар видеть ещё зорче, далеко-далеко, дальше звёзд, проникать в мириады миров Вселенной. А ночь была тихая и ясная, полная торжественного безмолвия. Лишь северное сияние рассеивало искры в небе, оно сияло радугой над головой Звездоглазки. Ранним утром, когда ребятишки ещё спали в горнице, новосёл воротился домой. Стряхнув иней со своих тёмных волос, он обнял жену и спросил про ребятишек. Жена рассказала, что Пальте хворал корью, но уже выздоровел, что Симу и Матте здоровенькие и толстенькие, как пшеничные булочки.
— А как поживает Звездоглазка? — спросил новосёл.
— Хорошо, — испуганно отвечала жена, почувствовав угрызения совести.
— Мы должны беречь Звездоглазку, — продолжал он. — Нынче ночью я заснул в санях и видел сон, будто звезда упала ко мне на меховое одеяло и говорит: «Возьми меня и береги хорошенько, я принесу счастье твоему дому». А когда я протянул руку, чтобы взять её, она исчезла. Я проснулся и подумал, что нам везло все эти три года, с тех пор как мы взяли это чужое дитя. Прежде не было нам ни в чем везения, мучили нас болезни и бедность: то мороз погубит урожай, то медведь задерёт коров, то волки утащат овец. А нынче ниспослана нам судьбой благодать за то, что мы призрели невинного младенца.
От этих слов у жены защемило сердце, но она не посмела сказать мужу правду. Тут проснулись сыновья, отец обнял их и порадовался, что они такие здоровенькие и сильные. Покачав их на коленях, он спросил:
— А где Звездоглазка?
Симу ответил:
— Матушка заперла её в подполе. А Пальте сказал:
— Матушка повязала ей. на глаза семь платков и постелила на крышку подпола семь половиков.
А Матте добавил:
— Матушка отдала её Мурре, а Мурра увезла её в горы.
Услыхав это, муж покраснел от гнева, а жена побелела как полотно и не нашла ничего сказать, кроме как:
— Она ведь лопарское дитя, а все лопари — колдуны. Муж ничего не ответил. Хоть сильно и устал он, но тут же пошёл в конюшню и снова запряг лошадь в сани.
Потом он подъехал к дому Мурры, заставил её сесть к нему в сани и велел показать место, где она оставила девочку. Они поднялись в горы, остановили лошадь и пошли на лыжах по засыпанному снегом ущелью. Подойдя к сугробу, на котором Мурра оставила дитя, они увидели на нем небольшую вмятину, а поодаль — лыжный след на снегу, но Звездоглазку они не нашли, она исчезла, они долго искали её и наконец повернули назад. Симон шёл на лыжах впереди, а Мурра позади, чуть поодаль. Вдруг раздался крик; новосёл, съезжавший вниз с горы, обернулся и увидал, что стая голодных лапландских волков рвала Мурру на части. Однако помочь он ей не мог, гора была слишком крута, пока он спускался вниз, волки её уже съели.