В Хоббитоне и в Уводье, что ни день, так обязательно чье-нибудь рождение, поэтому уж раз-то в неделю каждый хоббит смело может рассчитывать на подарок, – и до сих пор никто на усталость не жаловался. Однако сегодня подарки были отменные. Малолетки пришли в буйный восторг и даже про еду забыли. Таких игрушек они отродясь не видывали, некоторые, похоже, просто были волшебные. Удивительного в том нет: многие игрушки заказывались еще год назад и проделали неблизкий путь – это была настоящая гномья работа.
Когда, наконец, поток гостей иссяк, на лугу начались танцы, игры, зазвучала музыка и песни. И конечно же – пир. Были задуманы три перемены: завтрак, чай и обед (он же – ужин), но разницы между ними оказалось немного. Просто во время завтрака и чая все гости сидели за столами и дружно жевали; в остальное время за столами все равно жевали, но не все. Кушали непрерывно с одиннадцати до половины седьмого, когда в небе вспыхнули первые потешные огни. Пришел черед Гэндальфа. Все здесь, от замысла до исполнения, принадлежало ему. Маг сам и запускал все эти дивные ракеты. Высоко в небе они взрывались, вспыхивали звездами, разлетались на части, и каждая горела своим огнем, создавала свой узор. Попутно Гэндальф щедро раздаривал шутихи, хлопушки, пугалки, пищалки, гром-гремушки и еще успевал поджигать гномьи свечи, эльфийские фонтаны и мерцающие звезды. Зрелище получилось незабываемое. Мастерство Гэндальфа явно росло с годами. В небо поднимались огни, похожие на стаи птиц, – они еще и пели к тому же. Вырастали зеленые деревья с дымными стволами, на них стремительно распускались листья, светящиеся ветви роняли сияющие цветы прямо на восхищенных зрителей; цветы таяли, не достигая земли, оставляя в воздухе нежный аромат. Взлетали рои огнистых бабочек и, переливаясь, порхали среди горящих ветвей; в небо рвались стройные колонны, через миг превращавшиеся в орлов, в величавые парусные корабли или в строй плывущих лебедей; разражалась желтым ливнем багровая туча; потом вдруг с громовым кличем вверх устремились сотни серебряных копий, грациозно повернулись и со змеиным шипом вонзились в речную гладь. Но последний сюрприз, подготовленный Гэндальфом в честь Бильбо, просто доконал собравшихся. Все огни погасли. Вверх медленно поднялся огромный клуб дыма и обрел очертания одинокой горной вершины. Оттуда рванулись зеленые и алые струи огня, а вслед за ними взлетел дракон, красный и золотой, ростом поменьше обычного, но до ужаса настоящий: из пасти вырывалось пламя, глаза свирепо уставились вниз, раздался рев, и дракон трижды дохнул поверх голов толпы на лугу. Все разом пригнулись, многие попадали на траву, а дракон со свистом промчался над палатками, перекувырнулся в воздухе и взорвался над Уводьем.
Когда гости немного пришли в себя, Бильбо пригласил всех на ужин. Тут уж пришли в себя даже испугавшиеся по-настоящему. Разве можно заставлять ждать превосходный ужин! Хоббиты гурьбой устремились к столам, а некоторые особо приглашенные проследовали в большой павильон с деревом на семейное торжество. Таких набралось двенадцать дюжин (вообще-то «сто сорок четыре» – «гросс» по-хоббитски – счетное число для скота и не очень-то годится для гостей); в основном – родня Бильбо и Фродо, несколько близких друзей и Гэндальф. Приглашения оказались у многих молодых хоббитов, допущенных к столу с родительского позволения (в Шире спокойно относятся к тому, чтобы дети засиживались допоздна, особенно если при этом представляется случай лишний раз поесть. Ведь на воспитание подрастающего поколения уходит столько провизии!).
Гросс состоял из Сумниксов и Умниксов, Туков и Брендискоков, Рытлов (родня Бильбо по бабушке) и Хрюклов (родня, наоборот, по дедушке), Кроттов и Пузиксов, были Помочь-Лямкинсы и Дудкинсы, Сдобсы и Бобровники, а также Большеноги. Многие могли похвастаться лишь очень отдаленным родством с хозяином, а некоторые и в Хоббитоне-то до этого никогда не бывали. Не забыли и Дерикуль-Сумниксов, а именно Отто и его жену Лобелию. Вот уж кто терпеть не мог Бильбо! Но пригласительный билет, написанный золотыми чернилами, был так красив, а стол их кузена так известен, что отказаться было совершенно невозможно.
Все сто сорок четыре гостя предвкушали небывалый пир и только немного опасались неизбежной послеобеденной речи хозяина. Бильбо ведь мог и стихами заговорить, а еще, после пары стаканчиков, бывало, заводил разговор про свои нелепые приключения в каких-то немыслимых краях. Однако, опасения опасениями, а пир превзошел все ожидания: богатый, обильный, разнообразный, он все продолжался и продолжался. Окрестные продуктовые лавки позакрывались на неделю, из них все было выбрано подчистую. Но так как оно никуда не делось, а все было тут, на столах, убытка никто не понес.
Когда гости слегка осоловели, настало время Речи. Народ за столами пребывал в том приятном удовлетворении, когда можно лениво поковыривать любимые блюда, потягивать любимые напитки и не страшиться никаких речей, даже в стихах. Они были согласны выслушать что угодно и даже похлопать при необходимости.
– Дорогие мои! – начал Бильбо, поднявшись с места. «Слушайте! Слушайте!» – заорали все, и клич пошел гулять по рядам, нарастая вопреки собственному смыслу. Бильбо перешел под дерево и влез на стул. Свет от фонариков блестел на его сияющей физиономии, сверкал на золотых пуговицах расшитого шелкового жилета. Весь он был на виду у собравшихся. Одной рукой он помахивал в воздухе в такт словам, а другую держал в кармане.
– Мои дорогие Сумниксы и Умниксы, – начал он снова, – дорогие мои Туки и Брендискоки, Рытлы и Хрюклы, Пузиксы и Кротты, Помочь-Лямкинсы и Дудкинсы, а также Сдобсы!
– И Большеноги! – заорал старый хоббит из глубины павильона. Конечно, это был Большеног, его огромные, редкостно шерстистые лапищи покоились на столе, выставленные на всеобщее обозрение.
– И Большеноги, – согласился Бильбо, – и еще любезные мои Дерикуль-Сумниксы, которых я рад снова приветствовать в Засумках. Сегодня мне исполнилось сто одиннадцать!
– Ура! Долгих лет жизни! – послышались со всех сторон крики, сопровождаемые топотом под столами. Вот это правильно! Вот это Бильбо молодец! Так и надо! Коротко и ясно!
– Надеюсь, – повысил голос Бильбо, – вы веселитесь так же, как и я.
Оглушительные хлопки. Крики «Да!» (и «Нет»). Шум дудок, свирелей и флейт. Молодежь пустила в ход музыкальные хлопушки, прятавшие внутри маленькие, превосходной работы музыкальные инструменты. В дальнем углу юные Туки и Брендискоки, полагая, что дядюшка Бильбо уже закончил (а чего еще говорить-то?), составили оркестрик и завели веселенькую танцевальную мелодию. Эверард Тук с Мелиссой Брендискок наладились было сплясать на столе «Прыг-Дрыг» – танец милый, но несколько фривольный.
Но Бильбо еще не кончил. Отобрав дудку у ближайшего хоббитенка, он сыграл три громких резких такта. Шум поутих.
– Я не задержу вас долго, – крикнул он и вызвал гул одобрения. – Я собрал вас вместе для одногодела .
Что-то в его словах, в том, как они были сказаны, произвело впечатление. Стало еще потише. Один-два Тука навострили уши.
– По правде, даже для трех дел. Во-первых, сказать вам, как я люблю вас всех, а сто одиннадцать лет – это слишком мало, когда живешь среди таких славных хоббитов.
Бурный взрыв одобрения.
– Половину из вас я знаю вполовину хуже, чем хотел бы, а другую половину люблю вполовину меньше, чем она того заслуживает.
Пожалуй, сказано было сложновато.