Правда, все четверо были работниками отеля, или курорта, или, как это у них тут называлось... словом, коллегами. Может быть, хозяин заведения практикует кулачные расправы над провинившимися сотрудниками? Ай-яй-яй! Куда же смотрит профсоюз? И кто, к слову, является хозяином этого уютного местечка?
Увидев первого в этот день посетителя, бармен оживился, бросил перетирать и без того кристально чистые бокалы – извечное, вошедшее в пословицы и поговорки занятие всех барменов, сколько их есть на белом свете, и выжидательно уставился на приезжего, уперев в стойку широко расставленные руки. Руки у него были длинные, как у орангутанга, и такие же мощные – не толстые, как у штангиста, а, напротив, худые, узловатые, словно перевитые стальными тросами, с огромными костлявыми кулачищами. Бармен был под стать своим рукам – фиолетово-черный, огромный, широченный в плечах, костистый и жилистый, как отощавший на зимней бескормице матерый волчище. Не было в нем этой чрезмерной мясистости, присущей пляжным атлетам, и в то же время с первого взгляда чувствовалось, что одним ударом своего костяного кулака этот, с позволения сказать, работник общепита может свалить быка. Физиономия у него заметно раздавалась книзу, через рельефные бугры челюстных мышц переходя в собственно челюсть, которой позавидовал бы любой питекантроп. Обритый наголо остроконечный череп масляно поблескивал даже в тени пальмового навеса, а пухлые, как у большинства чернокожих, губы были рассечены в двух местах. Произошло это не сегодня и даже не вчера, но шрамы выглядели еще свежими – по обе стороны от них виднелись точки, оставленные снятыми хирургическими швами.
Приезжий коротко поздоровался и легко взгромоздил свое крупное мускулистое тело на высокий табурет у стойки. Бармен что-то спросил – кажется, поинтересовался, чего налить: пива или тоника.
– Водка, – лаконично сообщил приезжий, до поры до времени избегая забираться в лингвистические дебри, и показал два пальца.
Бармен позволил себе лишь слегка приподнять бровь, совершил несколько ловких профессиональных телодвижений и подвинул к приезжему две отмытые и оттертые до полной прозрачности стопочки, в каждой из которых было, наверное, граммов по тридцать водки. Теперь поднял брови приезжий – не потому, что стопочки показались ему малы, он вообще не хотел пить в такую жару, да еще и с утра пораньше; просто этого требовал создаваемый им образ. Итак, приезжий удивленно поиграл бровями, едва заметно пожал мощными плечами под мягкой тканью футболки и указательным пальцем подтолкнул одну из стопочек обратно к бармену.
– Выпьем, – предложил он по-английски.
Бармен решительно замотал головой, сказав, что он на работе и пить ему не положено. Английский у него хромал почти так же сильно, как и у раннего посетителя, и последнему это понравилось. Он давно заметил, что два человека, одинаково плохо говорящие на чужом языке, понимают друг друга гораздо лучше, чем, например, коренной лондонец и какой-нибудь турист с разговорником в руках. И вообще, если у людей есть желание поговорить, они всегда поймут друг дружку, даже если их общий словарный запас составляет не больше десятка простейших фраз. Была бы охота, а договориться всегда можно. А если еще имеется сто грамм для смазки, то при помощи мимики и пальцев можно побеседовать на любую тему...
– Какая работа? – спросил приезжий, окидывая красноречивым взглядом пустой бар. – Где тут работа?
– Ну вот вы, например, – не растерялся бармен. – Вы, мистер, и есть моя работа. Разве вам понравится, если вас станет обслуживать пьяный бармен?
– Очень даже понравится, – заверил его клиент. – Ненавижу пить один. Там, откуда я приехал, это не принято.
Бармен слегка прищурил левый глаз, будто прицеливаясь, что-то такое обдумал и решительно взял со стола стопку.
– Желание клиента превыше всего, – сказал он.
Они чокнулись по настоянию клиента и выпили. Гость залпом выплеснул водку себе в горло, успев при этом заметить, что на костяшках пальцев у бармена имеются ссадины. Заметил он и быстрый взгляд, который бармен бросил поверх рюмки на его шрам. Приезжий сдержал усмешку. Кажется, дело пошло на лад. И вообще, здесь, в жарких тропиках, все казалось гораздо более незатейливым, чем там, под холодным северным небом. Все здесь было какое-то ненастоящее, упрощенное до предела... Или это только показалось?
– Никак не могу привыкнуть к этой гадости, – пожаловался бармен, морщась от едкой водочной горечи и возвращая пустую рюмку на стойку.
– Ее надо пить быстро, – сказал клиент. – Сейчас я тебя научу. Подай-ка пару пива.
– Пива? – Бармен выглядел сраженным наповал и, кажется, не верил собственным ушам. – Я не ослышался? Вы попросили пива?
– Пива, пива, – подтвердил клиент и, сморщив лоб от умственного напряжения, которого потребовал перевод, изрек: – Водка без пива – деньги на ветер.
– Как вы сказали? – переспросил бармен.
Клиент повторил – медленно, раздельно, по ходу дела слегка подкорректировав перевод. Бармен пришел в восторг от шутки и захохотал, запрокинув бритую голову и демонстрируя крупные зубы, желтые от никотина и кофе. Приезжему этот восторг показался слегка нарочитым, как и все, что его окружало на этом пляжном островке.
Продолжая посмеиваться и вытирать костлявым кулачищем навернувшиеся на глаза слезы, бармен достал из холодильника две бутылки пива и ловко сорвал с них колпачки. Над мгновенно запотевшими горлышками поднялся легкий дымок, пиво зашипело и полезло наружу.
– Надо попробовать, – сказал бармен. – В конце концов, это моя профессия, и пробелы в образовании недопустимы.
– Угу, – сказал приезжий, лениво посасывая пиво прямо из горлышка. – Это называется ерш.
Слово "ерш" он произнес по-русски, и бармен его, естественно, не понял.
– Йоршь? – переспросил он.
– Угу, – повторил приезжий. – Маленькая рыба. Живет в пресной воде. На спине... – он замялся, подыскивая слово, – палки?.. иголки?.. кости?..
– Колючки, – подсказал бармен.
– Вот именно. Как ты сказал? Колючки, да. Налей-ка нам еще по одной. Слишком длинная пауза перед второй рюмкой сводит на нет эффект от первой.
– Боюсь, мне придется воздержаться, – заупрямился бармен. – Этот ваш "йоршь" – забористая штука. Если я стану продолжать в том же духе, то к вечеру буду ни на что не годен, и меня выгонят с работы.
– Работа, – презрительно повторил приезжий. – Работа, работа, работа... Все только и думают, что о своей работе. Тоже мне, сокровище – работа! Да еще такая, как у тебя. Наливать пойло съехавшимся со всего света жирным свиньям, выслушивать их бред и делать вид, что ты от них в восторге. Дерьмо! Не обижайся, приятель. Моя работа – такое же дерьмо, как и твоя, разве что другого цвета. Все мы сидим по уши в дерьме и вкалываем как проклятые только для того, чтобы накупить побольше разного дерьма.
Это были не его слова, но отчасти он был с ними согласен. Кроме того, сказать их было необходимо; он их сказал и сразу же понял, что поступил правильно. В глазах бармена вдруг блеснул мрачный огонек, чернокожий здоровяк медленно кивнул и наполнил рюмки.
– Правильно говорите, мистер, – неожиданно согласился бармен. – Я и сам так думаю, особенно в последнее время. Пускай они катятся в задницу со своей работой, если я даже не имею права выпить с хорошим человеком!
Приезжий кивнул – вернее, пьяно мотнул головой, едва не ударившись лбом об стойку.