Крестовый отец - Семен Майданный 10 стр.


– Кстати, – лениво процедил Шрам, – тут еще четыре жмура со мной в одной камере по утру проснулись. Вы уж потрудитесь объяснить следакам, что на дворе осень и созревшие помидоры сами с яблонь падают. А положительный гражданин Шрамов тут ни при чем…

Глава шестая

БИЗНЕС

Это просто бизнес. Все нормально.

Это просто бизнес. Все легально.

Это просто бизнес. Бизнес чистый.

Это просто бизнес. По-российски!

1

Кораблев свободно шпрехал по-английски. Поэтому англичанина переводчик не сопровождал. С другой стороны, позарез понадобься толмач, а его нема – пробежались по камерам и нашелся бы тебе переводчик даже с самых редких языков. Да и кого только не раздобудешь в «Угловых Крестах»! Нужен специалист по искусству? Легко. Сидит такой в двести шестнадцатой, причем не самоучка или недоучка, а доподлиный профессор. То ли безденежье приперло ученого, то ли молоденькая длинноногая студентка всадила беса в старческое ребро, а повадился профессор тягать дороженные книги из «Публички», заменяя их ротапринтными копиями. Долго, говорят, менты его вычислить не могли.

А, скажем, появилась нужда в учителе физкультуры – иди в сто двадцать шестую. Мужик, бывший десятиборец, не рассчитал силенку и в запальной ярости покалечил тупого и отвязного, вконец доставшего его малолетку. На учительскую беду родители у пацана оказались отнюдь не слесари, добились раскрутки дела на полную, не дали замять или спустить на тормозах. Так что нескоро возвратится десятиборец в школу.

Или песенки в высокопрофессиональном исполнении желаете послушать? Тоже ноу проблем. Сидит в четыреста десятой хорист из театра имени Мусоргского. С двумя консерваторскими образованиями, между прочим. По классу вокала и по классу инструментала. Так что и на раздолбанном клубном пианино есть кому сыграть. Сколько проторчит хорист в СИЗО – дело, как обычно, темное. Виноват-то он в том, что тиснул у худрука видеокамеру, и не любительскую, а профессиональную, охрененной стоимости. То есть, конечно, все еще может обойдется для певца полюбовным соглашением сторон или условным приговором.

Каких-нибудь инженеров-электронщиков, так тех просто навалом. Ну а уж про спецов в торговых делах смешно даже упоминать, половина «Углов» такими спецами укомплектована.

Что касаемо англичанина, так был он не из простых туристов. Депутат Европарламента и чуть ли не личный друг английского премьера Тони Блэра. С простым англичанином Кораблев прохаживаться под ручку теперь не стал бы. Полет иной высоты нынче у депутата Госдумы и профессионального правозащитника Кораблева Сергея Даниловича.

Начальник СИЗО Холмогоров держался позади англо-русской гостевой парочки и не отходящего от них заместителя по воспитательной части Родионова. Этих «парламентских пердунов» (как их называл про себя Холмогоров) зазван в следственный изолятор замполит Олег Федорович. Приглашение напрямую связано с тем что зам наговорил на генеральском совещании на Суворовском проспекте, 52. О том, что необходимо срочно строить новый городской изолятор, на который, понятно, как и на все остальное, денег нет. Поэтому надо привлечь сначала внимание доброго жирного, как помоечный котяра, Запада к нашим тюремным проблемам, а потом выцыганить у Запада еврорубли на строительство евростандартного СИЗО.

Короче говоря, зам разворачивал кипучую деятельность. И начальнику сейчас ничего не оставалось, как таскаться за депутатами по этажам. Не пошлешь же (хотя очень хочется) таких важных гостей куда подальше (а ведь поймут без перевода), вот и приходится (будто других дел нет) изображать, что озабочен, проникнут, взволнован, заинтересован… тьфу, так вас перетак…

– Декларация прав человека должна стать настольной книгой каждого россиянина. Да, да, тем более в местах заключения, где люди сильнее всего ощущают свое бесправие. Мы вам пришлем брошюры из расчета по двадцать экземпляров на камеру. Вы уж, Олег Федорович, побеспокойтесь и проследите, чтобы не случилось недоразумений с получением книг и их распространением, – шамкал вставной челюстью Кораблев, без нужды поправлял очки в нарочито дешевой пластмассовой оправе и поглядывал, словно сверяясь с барометром, на английского коллегу.

Англичанин же, мосластый, лицом смахивающий на породистую лошадь из конюшни герцога Бекингема, не считал нужным скрывать свое отвращение к тому, что видит. Нечего с русскими деликатничать. Прошли те времена, когда с ними заигрывали, когда по необходимости держали с русскими хороший тон и делали вид, что эти варвары тоже европейцы. Теперь грозный русский медведь превратился в беззубого попрошайку, пляшущего на задних лапах под балалаечное треньканье. А с попрошайками, церемоний не разводят.

Мистер Блэквуд не расходовал бы свое время на поездки в дикую страну, если бы не два «но». «Но» первое – он создал себе в Европарламенте репутацию «специалиста по России», теперь поздно давать задний ход и искать новый имидж, вдобавок и у себя дома с ним лично консультируется по российским вопросам «премьер Тони», такое знакомство необходимо поддерживать, а значит, подпитывать новой информацией. Второе «но» (в котором Блэквуд никому не признается) – ему нравилась русская дешевизна, формально-расчетный в Англии один фунт стерлингов здесь превращался во вполне приличный набор товаров и услуг.

Однако на сегодняшний день можно не прятать отношение к русскому свинству и дикости под маской благорасположения – и Блэквуд отношение не прятал. Брезгливо морщился, укоризненно качая головой и не скупился на замечания. Правозащитнику Кораб-леву, не любителю без необходимости кого-то раздражать, зачастую приходилось переводить реплики утомленного Россией европарламентария в смягченной форме: «Судя по физиономиям, большинство ваших надзирателей горькие пьяницы», «Охрана не поддерживает физическую форму, почему за этим не следят, разве для этого нужны деньги?», «Неужели столько людей сидит за тяжкие преступления и нет никакой возможности выпустить половину под залог?», «Тех капиталов, что преступно вывозятся из вашей страны, хватило бы не на одну современную тюрьму и уж точно хватило бы на дезинфекцию помещений, на которую, как я погляжу, у вас тоже ввели мораторий вместе с отменой смертной казни».

Очередную фразу англичанина Кораблев перевел, когда они одолели лестничный марш и ступили на второй этаж четвертого корпуса:

– Мистер Блэквуд спрашивает, когда у заключенных обед?

Родионов оглянулся на начальника СИЗО – пускай, дескать, хозяин ответку держит за свое хозяйство. Холмогоров не стал вдаваться в малопонятные иностранному уму тонкости, как то – «когда сготовят, тогда и развезут». А ответил, прикинув сколько сейчас времени и насколько хватит депутатского запала:

– Через два часа.

– Мистер Блэквуд желает побывать в столовой на приеме пищи.

Начальник крякнул, потянулся к карману с сигаретами, но передумал обкуривать некурящего буржуя. «Вот напасть, это что же, пердуны тут два часа околачиваться собрались? Не, полчасика еще погуляю с ними и слиняю, скину их на зама». Сказал:

– Пишу принимают в камерах.

Зам отсутствующе уставился в окно, где на подоконнике, раздув бурдюк, голубь клеился к голубке. Зам машинально сунул руку в карман, вроде как семечек пташкам сыпануть. Тоже еще друг пернатых нашелся! А англичанка, однако, не угомонился:

– Тогда мы просто посетим вашу кухню.

«А чего, пускай фирмач порубает нашего рыбного супчика», – и начальник СИЗО еле сдержался, чтоб не расхохотаться, представив, как перекосит лошадиную физиономию иностранца, когда хлебанет баландки. Холмогоров не в первый раз украдкой бросил взгляд на зама. По непроницаемому лицу Чеченца нельзя было сказать, доволен ли он протеканием визита, того ли ждал от визитеров.

Процессия двинулась вдоль дверей с «глазками» и «кормушками». Депутаты пожелали сами выбирать камеры для осмотра, чтоб не попасть, как выразился консультант Тони Блэра по России, на «показьюху». Дорогим гостям препятствовать не стали. В этом корпусе, на этом этаже пусть себе шляются по камерам, сколько захотят.

В депутатско-начальнические спины втыкались злые глаза надзирателей. Есть чем заниматься людям в «Малых Крестах» помимо того, чтобы ходить гуськом, молоть херню и отвлекать других.

– Мистер Блэквуд просит открыть эту камеру, – переведя, Кораблев показал пальцем на дверь, на которую тремя секундами раньше указал подбородком англичанин.

– Откройте, – распорядился зам по воспитательной.

Надзиратель зазвенел ключами.

Эх, знал бы мистер Блэквуд, как неудачен окажется его выбор…

2

С деньгами Шрам был сам себе воевода, тем паче, что после адвокатского шебуршения местные власти как-то перегорели вернуть Серегу в сволочильник. Сразу, как ступил под открытое взгляду небо, вдохнул полной грудью. За пару суток заключения дыхалка соскучилась по вольному осеннему воздуху. Эх, сейчас бы на природу грибы собирать. Шампиньончики в салате. В кабаке «Русский лес». По пятнадцатиметровой длины и трехметровой ширины бетонному ящику, против тунгусских метеоритов накрытому, наверное, поверху мелкоячеистой сеткой, бродили «уголки». Ну кто бродил, кто сидел на корточках. Камерная теснота обыкновенно оборачивается или потребностью ходить, ходить, нагружать застывшие топалки работой, или полнейшим отрицаловом вообще двигаться. Сверху прогулку пасли дубари, перемещающиеся по специальным дорожкам на стенах. А за охранниками наблюдало пасмурное небо, которое хмурилось в раздумье, – писать на головы дождем или потерпеть еще.

Интересно, скоко стоит, чтоб дубари бродили не справа налево, а слева направо? Есть ли такая шкодная услуга в «уголковом» тарифе?

Зеки были из камеры номер тридцать шесть, типа неродной его камеры. Может, следующие какие знакомцы объявятся. Ба, не успел размечтаться! Вырастая, как гриб из мха, поднялся с корточек человек с телосложением кубинского боксера-полутяжа (эластичная мускулатура, длинные пружинистые ноги). Сергей подгреб, пожал руку.

Не друг, не приятель, просто знакомый по кличке Джеки. Откуда взялось такое погоняло догадаться нетрудно. Этот питерский кореец (и5 корейских отметин имеются только узкие глаза, а фамилия-то у него, помнится, какая-то совсем русская, на «-ов») занимался сызмальства всякими единоборствами, и восточными, и иных направлений. В навалившуюся эпоху перемен обычным образом присоединился к братве. В это же время за конкретное умение драться и азиатскую наследственность словил долгую кликуху Джеки Чан. Какая-то часть погоняла неумолимо должна была отсохнуть. Останься вторая часть – получился бы намек на бачок, потому уцелела первая часть. С Джеки они тройку раз сталкивались по разным делам, однажды за общим столом гудели, но поговорить до сегодняшнего дня не выпадало.

– Здорово, Джеки.

– Привет, Шрам.

Оба опустились на корточки – так разговаривать удобней.

– Джин-тоника хочешь?

Прямо сказать, внезапный вопрос выдал кореец, поэтому Сергей не придумал ничего лучше, чем:

– В смысле?

– В смысле джина с тоником, – Кореец запустил лапу под рубашку и вытащил одну за другой две синие «синебрюховские» банки. Одну душевно протянул Шраму. Под ноги осенним листом спикировал распечатанный конверт. Джеки его подобрал и сунул в карман.

– В камеру же нес? – Ладонь. Сергея огребла прохладный баночный цинк. Чего ж тут не сообразить: если не пил, держал за пазухой, а теперь вытащил на обозрение, значит, обозрения не бздит, а просто предполагал приговорить баночки в хате.

– Какая разница, здесь или там? – Джеки сковырнул заглушину, выпуская наружу шипение и пену. – Одна лишь разница. Не забыть сдать при выходе с прогулки. Порядок, блин, он и есть порядок. А вдруг мы заточек настрогаем? А мне вот Лизавета письмо написала и фото прислала. Симпотная бикса.

– Оставь в запас. – Сергей покачал ладонь с банкой. – Я у тебя пару глотков займу рот сполоснуть, и хватит.

Джеки понимающе ухмыльнулся, отпил из своей «синебрюховки», протянул ее Шраму и забрал у того ранее врученную банку. И тоже ее откупорил.

– Проверено – мин нет, пей. Подляны боишься? Хочешь, фотку Лизки покажу? Симпотная бикса.

– Страхуюсь. А фотку не свети, мне без надобности.

– Бывает. Люблю это пойло, – признался кореец. – Не пиво, не водку, а эту заразу. Устраивает, понимаешь. Как отправишь письмишко, дескать, хочу переписываться ради светлой дружбы и обсуждения стихов поэта Есенина, а потом ответ получишь, так без банки и читать не климатит.

– Почем тут такая? – Сделав три жадных глотка, Сергей поболтал остаток. Немного осталось до конца удовольствия. А удовольствие-то получалось – не только утолением жажды, но и, черт побери, приветом с воли.

– Стольник.

– Десятикратно, значит. А водка как идет?

– А так же, десять номиналов.

Кореец пил, в отличие от Сергея, в мелкий глоток, смакуя.

Что Джеки делает во «Вторых Крестах», про то Сергею было известно. Случай частенько припоминался братвой, когда речь заходила о бабах, а с деловых терок на баб переходили даже чаще, чем на тачки.

Тридцатилетний Джеки вмазался в семнадцатилетнюю белокурую красотку-школьницу с не корейской, а прямо мексиканской страстью. Заваливал цветами и подарками, водил и возил, куда та пожелает. И однажды застал ее в постели с каким-то козлом из «золотой молодежи». И голыми руками убил прямо на простынях эту лярву и ее хахаля. Обставляться на атиби или срываться в бега Джеки не стал, просто ушел из ее квартиры, оставив дверь нараспашку, и отправился пить вчерную и отнюдь не джин-тоник.

Милый тихонький такой,

Очень любит уж покой.

Из моих любовников

Он делает покойников.

Приключилась та история три месяца назад. Топать на зону Джеки, конечно, придется, но адвокаты у него толковые, должны вытянуть на «в состоянии аффекта», обыграть «всемерную помощь следствию» и добиться низшей планки.

Братва, судила случай с Джеки по-разному: одни одобряли, мол, за предательство только смерть, другие сходились, что баба того не стоит, а гребаря ее следовало просто наказать, скажем, отщипыванием яиц и опустить на бабки.

– Здесь много чего, по десять номиналов. Считать удобней, – продолжил тему кореец Джеки. – Чем помочь? А может, тебе адресков женских общаг подкинуть? Переписываешься, и вроде как при деле. Я вот, не думай, не дрочить фотки выманиваю. Я хочу выяснить, все бабы – шкурки, или есть порядочные?

То, что Джеки не расспрашивал «за что же тебя-то, Шрам, упекли?» – правильно. Захочет человек – расскажет, а трясти его нельзя.

– Сам управлюсь, Джеки. Ты в каком номере чалишься?

– В пятидесятом. Заходи. Кстати, я не дуркую, здесь это запросто делается. Платишь и идешь в гости. Час гостевания – штука.

– Лихо. – Сергей вытряс в рот последние капли слабоалкогольной водички. – Жаль, на волю прогуляться за бабули не выйдешь.

– Выйдешь. – Ни следа улыбки на лице корейца. – Но десятью номиналами не отделаешься. Развлекуха для подлинных миллионеров.

– Ты что, не шутишь? – Сергей подумал, что в узких глазах удобно прятать насмешку.

– Нет, – просто ответил Джеки. – Сколько стоит этот аттракцион, не узнавал. Но захочешь, сам выяснишь.

– Ну, про подгон шлюх я слыхал. Про водку и гашиши-машиши понятно… Не знаю… Слухи о прогулках по воле доходили бы.

– Редко кто пользуется. Говорю же, надо быть Мавроди или Якубовским, чтобы расплатиться. Да и смысл какой? Чего захочешь, дешевле выйдет сюда доставить. А срыть в побег все равно не дадут.

Сергей задрал подбородок. Серые на сером фоне силуэты мерно вышагивал по периметру пенала, через устоявшееся количество шагов наклонялись головы. Потом головы поднимались – все спокойно в охраняемой зоне. И верняк, не так уж и кучеряво стоит их заставить мерить тропку в противоположную сторону. Только на фига козе баян? Здесь торгуют более конкретными и жизненно необходимыми вещами.

Назад Дальше