Сказать, что дело идет успешно, — значит сильно преувеличить. Фрида напоминает телку даже в любви. Пока вы ведете с ней большую игру, она остается статичной, как увесистый брикет масла.
Я просыпаюсь около десяти часов утра. Между шторами пробивается луч солнца, с первого этажа поднимаются вкусные запахи.
Моя дверь приоткрывается, и появляется пухленькая мордашка Фриды, блестящая, как кусок туалетного мыла.
— Господа францюзски официрен спрашивают вас! — сообщает мне она.
Она подходит к моей кровати и подставляет губы. Я ее чмокаю и встаю.
Через несколько минут в обеденном зале гостиницы я нахожу целый штаб. Мой вчерашний лейтенант, полковник и офицер немецкой жандармерии потягивают из большой бутылки “Трамье”.
Заметив меня, лейтенант встает.
— Вот Нико, который заметил убитого, — сообщает он полковнику.
У полковника седеющие волосы и маленькие усики. Он приветствует меня кивком.
— Очень запутанное дело, — говорит он.
— Правда? — переспрашиваю я.
— Да… Мы навестили Бунксов вместе с представителями немецкой полиции. Труп принадлежит сыну хозяина дома, Карлу.
— Вы поймали убийцу? Он пожимает плечами.
— Я офицер, а не легавый, — ворчит он. По слову “легавый” и тону, каким оно произнесено, сразу становится понятно, что представители данной профессии не пользуются его уважением. Он продолжает:
— По всей очевидности, это месть. Бунксы являются активными сторонниками франко-германского сближения… Карл Бункс был атташе германского посольства в Париже. Примерно две недели назад он исчез… Сегодня утром я разговаривал по телефону с Парижем. Очевидно, он приехал домой. Кто-то из местных жителей, не приемлющих сотрудничество между нашими странами, встретил его, узнал и свел счеты… Случаев такого рода масса… По заключению экспертизы, смерть этого парня действительно наступила около двух недель назад.
Я слушаю его объяснения с вниманием глухого, старающегося не пропустить ни одного движения губ собеседника.
— Наверное, семья потрясена, — шепчу я. Он опять пожимает плечами.
— Немцы всегда готовы к катастрофам, поэтому всегда нормально воспринимают, когда им на голову падает крыша.
Я с беспокойством смотрю на сопровождающего его жандарма. Полковник перехватывает мой взгляд и сообщает:
— Он не понимает по-французски. Мне хочется задать один вопрос, но я не решаюсь из боязни показаться слишком любопытным.
— Как так вышло, что никто не обнаружил его раньше? — все-таки спрашиваю я. — Странно, да?
Полковник как будто только и ждал эту фразу. Углы его губ кривятся в гримасе.
— Это даже очень странно… — шепчет он. Неожиданно повернувшись, он хватает меня за лацканы пиджака.
— Но еще более странно, месье… э-э… хм… Нико… то что вы смогли заметить его с дороги.
Мой чайник окутывает теплый туман.
— Как так? — бормочу я.
— Да, — повторяет офицер, — как? Как вы смогли его заметить с дороги, в то время как он лежал в сотне метров от нее и между ним и дорогой находится теннисный корт?
Я чувствую укол в мозгах. А еще лег с чувством выполненного долга! Кретин! Надо же было принять ограду теннисного корта за забор, идущий вдоль дороги.
Бесконечная минута полного молчания, в котором слышно, как булькает серое вещество каждого присутствующего.
— Забавно, — выговариваю я.
— Нет, — поправляет полковник, — странно, не более… Он наливает себе стаканчик белого, выпивает, ставит его и говорит:
— Хоть я и не полицейский, все же хочу раскрыть эту тайну. Человек, способный увидеть среди ночи труп, находящийся в ста метрах от него, за препятствием, должен обладать даром ясновидения, месье… э-э… Нико. Или иметь особые способности к нахождению трупов… В обоих случаях он вызывает к себе интерес.
Я понимаю, что попал в жуткий тупик.
Придется раскрывать карты.
— Господин полковник, я могу поговорить с вами без свидетелей?
Он колеблется, но, мой настойчивый взгляд заставляет его решиться.
Я увожу его в глубь зала, в амбразуру окна. Здесь по крайней мере можно быть уверенным, что находишься вне досягаемости для любопытных глаз и ушей.
Я расстегиваю пиджак, разрываю в одном месте шов, который здесь специально сделан не очень крепким, достаю мой специальный жетон и показываю его полковнику.
Он широко раскрывает глаза и возвращает жетон мне.
— Вам следовало сказать мне это сразу.
— Моя миссия должна остаться в секрете, — говорю. — Я буду вам признателен, если вы немедленно забудете, кто я такой, и продолжите свое расследование так, словно этого инцидента не было. Вы будете так любезны, что представите меня Бунксам как свидетеля… Допустим, что я интересуюсь ими… Допустим также, что у меня кошачьи глаза и я способен разглядеть труп ночью с расстояния в сто метров. А лучше договоримся, что мое внимание привлек только запах тления. Он вызвал у меня предчувствие драмы, и я полюбопытствовал… Уверен, что вы отлично уладите это, господин полковник…
Он утвердительно кивает.
— Можете на меня положиться.
— Мы возвращаемся к столу.
Лейтенант кажется жутко обиженным, что его оставили в стороне и не пригласили на эту маленькую конференцию. Жандарм косится на бутылку и на свой пустой стакан.
— Месье… э… Нико дал мне удовлетворительное объяснение, — заявляет полковник. — Его поразил запах… Да, запах… Он… позволил себе перелезть через забор, чтобы посмотреть и… он… Короче, вопросов больше нет…
Он встает.
— Могу я просить вас сопровождать нас на место драмы, месье… э… Нико?
— Ну разумеется, полковник!
Я бешусь в душе. Этот лопух с его внезапной почтительностью может все испортить.
Глава 4
Когда вы входите в избушку Бунксов, возникает впечатление, что вы попали в мечеть или в буддистский храм.
Ощущение чего-то смутного и векового давит вам на мозги. Стиль готический. Огромные комнаты вызывают желание промаршировать по ним церемониальным шагом.
Дворецкий, более одеревенелый, чем мой ночной спутник, приветствует нас, сгибаясь пополам. У меня такое чувство, что при этом движении его корсет издает скрип нового ботинка. На очень приблизительном французском он объявляет, что доложит о нашем визите герру Бунксу.
Я с любопытством жду появления герра Бункса, уже представляя его себе: типичный тевтонец, с моноклем и залысиной, усиленной бритвой… Но никогда не надо торопиться. Бункс оказывается бледным шестидесятилетним мужичком с острым лицом. У него густая седая шевелюра, разделенная пробором, тонкие губы, сине-зеленые глаза, взгляд которых одновременно горящий и бегающий. Стекла маленьких очков в серебряной оправе придают его глазам странный блеск.
Он совершенно спокоен.
Войдя в комнату, он коротким кивком приветствует полковника, которого уже видел утром, и с вопросительным видом поворачивается ко мне.
— Это месье Нико. Это он нашел тело вашего несчастного сына, — говорит полковник.
Я кланяюсь. Он высокомерно кивает.
В эту секунду в салон входит куколка. Ой, мама! Только чтобы взглянуть на нее, стоит появиться на этот свет! Когда такая шлюшка появляется в вашем поле зрения, вам остается только сесть и смотреть на нее, разинув рот.
Позвольте, я вам ее опишу.
Представьте себе обложку “Лайф”, получившую на конкурсе приз за лучшую иллюстрацию!
Очевидно, она вернулась с занятий зимним спортом в горах, потому что загорела, как инструктор из Антиба. Среднего роста, великолепно сложена, грудь и задница затмят любую Венеру.