Я отвечаю ей пылким взглядом. Ваш Сан-Антонио в большом смущении. Всегда неприятно разочаровывать даму. Эта куколка готовится получить с моей помощью удовольствие, а я буду вынужден сказать ей “не сегодня”, как неверная жена мужу.
Как и накануне, Тибоден, его секретарша и я возвращаемся в дом, съев перед этим консервированные грибы и пересоленную говядину.
На этот раз луна светит, как в “Вертере”, и я могу надеяться на успех.
Расставание в холле. Старик закрывается в своей комнате, а красавица и я продолжаем восхождение… Уже на лестнице она начинает выделывать зигзаги задницей. Я засовываю руку ей под юбку, и вот она уже смеется под предлогом, что я ее щекочу.
Подойдя к своей комнате, она открывает дверь, входит, включает свет и ждет меня.
Вместо того чтобы шагнуть через порог, я беру ее за крылышко и выдаю долгий поцелуй с засосом. Она думает, что настал день ее славы, но я вежливо разубеждаю ее.
— До завтра, ангел мой. Надеюсь, ты придешь меня разбудить, как сегодня?
Она не решается предъявить свои требования, не обсудив их предварительно со своим профсоюзом, и с раздражением закрывает дверь.
Я отхожу, осторожно ставя копыта, и быстро спускаюсь, используя в качестве единственного средства передвижения лестничные перила.
Ночной сторож стоит в обалдевшем состоянии. Он считает эти манеры несовместимыми с моей должностью, о чем дает понять суровым взглядом.
Я встаю на ноги.
— Если меня кто-нибудь вдруг станет искать, — говорю, — не забудьте меня предупредить, когда я вернусь. Он кивает в знак согласия:
— Ясно.
Я бегу к бреши, пролезаю в нее и прячусь в густых зарослях, моля небо, чтобы не сесть в муравейник.
Теперь мне остается только ждать типа, который придет покормить своих голубей. Решительно, все дело крутится вокруг этих птичек.
Если бы я мог покурить! Но, ясное дело, об этом не может быть и речи. Ничто так не привлекает ночью внимание, как краснеющий огонек сигареты.
Я борюсь с бедой терпением, принуждая себя к спокойствию, обманывая время… Часы текут медленно, как гудрон… Верх невезения — на небе начинают собираться тучи и луна растворяется в их серости, как таблетка аспирина в воде.
Я продолжаю ждать. Начинает накрапывать дождик, а я все жду! Так где он шляется, этот любитель голубей?! Он что, не собирается сегодня тащить своим птичкам жратву? В конце концов, может же он кормить их через день… Или независящее от его воли событие помешало ему выйти из комнаты?
Я сижу еще пару часов, а когда стрелки моих часов показывают половину третьего, решаю бросить это дело. Мои шмотки намокли, и я клацаю зубами, как пара скелетов, танцующих “Пляску смерти”. Если я проторчу тут еще час, то заработаю себе пневмонию. Ко мне, пенициллин!
Я встаю и делаю несколько беспорядочных движений, чтобы восстановить кровообращение. Я уже собираюсь возвращаться, но тут говорю себе, что можно сходить взглянуть на голубей. Иду к полуразвалившемуся сараю. При моем приближении слышится воркование. Я подхожу к клетке и направляю внутрь луч моего фонаря. И вздрагиваю, ребята. В клетке сидит всего один голубь!
Вот это сюрприз! Парень приходил днем… Он отправил сообщение… Я был тут, а этот мерзавец вел себя так, будто Сан-Антонио вообще не существует.
Хоть я и знаю, что сообщение придет в нашу Службу, а все равно злюсь, что дал себя провести.
К счастью, я принял свои меры предосторожности. Дождь начинает лить как из ведра, и в дом я возвращаюсь совершенно мокрым.
Глава 7
Придя в свою комнатушку, я раздеваюсь, чтобы вытереться, потом надеваю красивую пижаму и снова отправляюсь в поход.
Подойдя к комнате Мартин, я начинаю скрестись в дверь, чтобы разбудить ее. Скоро под дверью появляется полоска света.
Узнав мою манеру стучать, она открывает, не спрашивая, кто пришел.
— В такое время! — восклицает она. Я ее обнимаю.
— Представь себе, нежная моя, что я увидел тебя во сне… Мне захотелось соединить сон с реальностью… Слишком часто действительность разочаровывает после сна, но в этот раз она просто бесподобна…
Такая речь смягчила бы даже бронзовую статую. Она идет прямо в сердце Мартин и, преодолев этот этап, направляется в другие, столь же чувствительные части ее тела.
Мы чудно проводим время.
Организуется большая партия “Папа, мама, бонна и я” с холодными закусками, музыкальным парадом и хоровыми песнями в исполнении школьников.
Я исполняю ей “Похищение Прозерпины”, “Фантастическую скачку”, “Злую фею”, “Туда-обратно” и “Не раскрывая кошелек” — произведеньице моего сочинения.
Она сходит от этого с ума, кричит “бис!”, и я повторяю до тех пор, пока не утоляю ее жажду.
Затем я пользуюсь ее состоянием полузабытья, чтобы задать несколько вопросов. Как вы знаете, я никогда не забываю о деле.
— Скажи, милая, после обеда ты пила кофе с ассистентами, верно?
— Да, мой любимый дурашка!
"Любимый дурашка”! Надеюсь, она больше не повторит это, иначе попробует мой кулак.
— Ты не помнишь, кто-нибудь выходил в это время?
Она поднимает брови.
— Почему ты об этом спрашиваешь? Чтобы пресечь ее сомнения и дать себе время на раздумья, я говорю:
— Я объясню тебе после… Она размышляет.
— Ну, кажется, старик ушел раньше всех, да?
Это меня раздражает…
— Да, я помню. А кроме него?
— Планшони ходил в свою комнату за сигарами.
— Он быстро вернулся… Кто-нибудь еще выходил? Она безуспешно роется в памяти.
— Кажется, больше никто.
Я тоже перебираю воспоминания и тоже ничего не могу вспомнить… Значит, он выпустил голубя не во время обеда… Может быть, утром? Да, пожалуй…
— Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой?
— Просто так…
— Противный! Ты обещал рассказать! Нет, каково! Эта раскладушка теперь начала изображать из себя тирана! Я спрыгиваю с кровати.
— Спи, мое сокровище, и до завтра…
На следующее утро, в семь часов, ночной сторож начинает барабанить в мою дверь.
— К телефону, — кричит он. — Вас вызывает Париж. Он мне сообщает, что в поместье есть два телефона: один в кабинете профессора, другой на складе. Именно ко второму я и направляюсь.
Я с сильно бьющимся сердцем беру трубку. Несомненно, звонит Старик. И опять-таки несомненно, у него есть для меня новости.
— Алло?
— Это вы, Сан-А?
— Да.
— Приезжайте немедленно!
— Что слу…
— Нет времени! — рявкает он. — Возвращайтесь!
И кладет трубку.
Это первый раз, когда он разговаривает со мной таким тоном. Что это значит? Я стою с трубкой в руке, совершенно обалдевший.
Почему он заткнул мне рот? Боялся, что я скажу что-то лишнее? Да, наверняка именно из-за этого…
Я поднимаюсь заняться туалетом, одеваюсь и иду стучать в дверь профессора Тибодена.
Он уже готов. В его галстук воткнута золотая булавка. Можно подумать, он собирается нанести визит римскому папе. Но нет, он надевает белый халат.
— Я слышал телефон, — говорит он мне. — Звонили вам?
— Да, профессор. Это был мой шеф. Он хочет, чтобы я вернулся сегодня утром…
— О! Есть новости?
— Не знаю…
— А вы, со своей стороны, что-нибудь узнали? Я не решаюсь говорить о голубях. Зачем его снова огорчать этой фантастической историей?
— Э-э… Ничего особенного, господин профессор. Я только приехал…
— И уже уезжаете! — вздыхает он.
— Вне всяких сомнений, это поездка туда-обратно… Я буду вам признателен, если за завтраком вы при остальных поручите мне сделать в Париже важные покупки, чтобы объяснить мой отъезд.
— Отлично…
Все происходит согласно предусмотренному плану.