Не он ли предатель? Может, он отмолотил меня, потому что знал, что я полицейский, и увидел в данной ситуации возможность продемонстрировать свою невиновность, навешав мне тумаков? Или он все-таки действительно чувствует негодование человека, заставшего постороннего в своей комнате?
Озабоченный, я иду к нему.
— Слушайте, старина, прежде чем начинать военные действия, выполняют обычные формальности!
— Чего?!
— Я говорю, что, прежде чем бить меня по морде и оскорблять, могли бы задать мне несколько элементарных вопросов, я бы на них ответил, и недоразумение бы рассеялось…
Его тики становятся сильнее. Теперь его физия дергается каждые две секунды, как будто его заперли в бочку с лягушками. Пользуясь его растерянностью, я продолжаю:
— Если это ваша комната, простите, потому что человеку свойственно ошибаться. Дюрэтр попросил меня найти лекарство для профессора, которое лежит в его чемодане.
— Комната Дюрэтра в соседнем бунгало! — выплевывает брюнет.
— Откуда я мог знать? Я здесь всего три дня и живу в доме. Неужели нельзя быть полюбезнее?
Он начинает расслабляться… Я по-прежнему не знаю, искренен он или притворяется. По этой перекошенной роже ничего не поймешь.
— Доктор Дюрэтр мне сказал, что его комната слева…
Ну ладно, я пошел налево… Не думаете же вы, что я развлекаюсь, шаря в чужих вещах, как прислуга из отеля? На этот раз он убежден — или притворяется таким. На его губах появляется улыбка, которую я успеваю заметить прежде, чем его морду сотрясает сильный тик.
— Ладно, извините меня… Но когда видишь, как плохо знакомый тебе человек роется в твоих вещах…
— Да, понимаю. А крепко вы мне двинули… Вы, часом, не были чемпионом Франции в легком весе?
Он смеется.
— Я немного занимался боксом в университете.
— Зря бросили. При таких способностях у вас было бы блестящее спортивное будущее…
На этом мы расстаемся. Он мне показывает, где настоящая комната Дюрэтра, и я пользуюсь этим, чтобы провести в ней быстрый обыск. Фотопринадлежностей в ней нет.
Видя, что Берже ушел, я рискую заглянуть и в комнату доктора Минивье. В комнате этого тоже нет фотоаппарата… Вывод: наиболее вероятный подозреваемый — Берже.
Размышляя над этой загадкой, я возвращаюсь в дом, где узнаю, что Тибодену стало лучше. Дюрэтр, которого я отвожу в сторону, говорит, что надеется его спасти, и начинает задавать мне неудобные вопросы. Конечно, все это кажется ему странным. Он поражен при мысли, что профессор был отравлен, а еще больше от того, что мне известен яд…
Выкручиваясь, я наплел ему историю, не уступающую приключениям Тентена. Я ему объясняю, что наша Служба задержала поблизости подозрительного, при котором был пузырек этого яда. Увидев, что старик умирает, я позвонил в Париж… Он поздравляет меня с моими дедуктивными мозгами и принятым решением. Я принимаю цветы без радости. Согласитесь, что все-таки неприятно напичкать известного ученого отравой, а потом получать поздравления с тем, что попытался вытащить его из могилы.
Я ему говорю о подозрении, что арестованный нами человек имел в поместье сообщника, и добавляю, что, обыскивая сейчас комнаты ассистентов, был пойман с поличным, но выкрутился. Пришлось рассказать, как мне это удалось. Он обещает не противоречить моим словам, когда Берже заговорит с ним об инциденте.
Частично успокоившись — потому что я по-прежнему не знаю, виновен Дюрэтр или нет, — я направляюсь в соседнее поместье нанести визит вежливости второму голубю.
Он грустно воркует, пытаясь выбраться из клетки. Жрать ему не приносили, и бедняга выглядит анемичным. Конечно, предателю он больше не нужен.
Я связываю лапы птицы куском веревки и иду к своей машине, не проходя через поместье Тибодена…
Мне надо съездить в Париж. Я хочу кое-что проверить, потому что люблю убедиться в твердости почвы, прежде чем поставлю на нее ногу.
Старик выглядит невеселым.
Его лоб исчеркан морщинами, взгляд погасший, как витрина магазина после закрытия.
Я сажусь без приглашения.
— Как он? — спрашивает Старик.
— Немного лучше, — отвечаю я. — Я посвятил в тайну одного из двух докторов; он занимается им и надеется спасти, если сердце профессора окажется на высоте.
— Какая катастрофа! — вздыхает босс. Я пользуюсь случаем, чтобы вылить на него частичку моей желчи.
— Честно говоря, шеф, я думаю, что решение, принятое в отношении Тибодена, было несколько… поспешным. У нас против него была только та записка… Нас должно было насторожить то, что она подписана… Человек, предающий свою страну и посылающий сообщение с почтовым голубем, зная, что предыдущий голубь не долетел, должен быть осторожнее…
Человек с голой черепушкой не отвечает. Он молча скрывает свое разочарование и стыд. Это редкий случай, чтобы Старик так обделался.
— А теперь, — говорю, — давайте рассмотрим дело во всех подробностях. Во-первых, голуби. Вы сохранили тех двух, что привез Маньен?
— Разумеется…
— Вы не могли бы попросить принести их и того, что находится в моем кабинете?
Он снимает трубку внутреннего телефона и отдает распоряжения.
Через несколько минут нам приносят голубей. Один взгляд на них открывает мне глубину катастрофы. Я не мог выдать моих за тех, что были у шпиона… У моих серые лапки. Разница сразу бросается в глаза! Ночью мы ее не заметили, а тот тип при дневном свете увидел мгновенно…
— Моя вина, — говорю я Старику. Это идет ему прямо в сердце, и он ратифицирует мое покаяние осуждающей гримасой.
— Этот вопрос донимал меня, — говорю, — но сейчас я с этим разобрался… А теперь покажите мне второе сообщение. Может, мы что-нибудь из него узнаем…
Он охотно достает его из своего бездонного ящика.
Я строю гримасу, будто позирую для рекламы слабительного. Записка написана печатными буквами. Вы мне скажете, что хороший графолог сумеет установить ее авторство, сличив с образцами почерка сотрудников лаборатории, но я не очень люблю экспертов. Они считают себя волшебниками, а на самом деле простые ремесленники!
Я возвращаю записку Старику.
— По этому вопросу ничего… Переходим к следующему.
— К какому?
— К рассуждениям в их чистом виде. Пославший это сообщение думал, что наша служба примет то решение, которое приняла… Верно?
Лоб Старика разглаживается, в потухших глазах появляется блеск.
— Дальше? — говорит он.
— Это значит, что предателю Тибоден больше не нужен, вы понимаете?
— Выглядит убедительно, — соглашается босс.
— Значит, мы вправе задать себе следующий вопрос, шеф: “А почему ему больше не нужен профессор?"
— Потому что он получил все, что ему нужно, — отвечает мой почтенный начальник, у которого ничего нет на голове, зато есть много в ней.
— Вот именно!
Наступает натянутая тишина.
— Скажите, шеф…
— Да?
— Как этот человек, которого мы пока назовем месье Икс, если вы не возражаете…
Он не возражает. Хоть он и занимается самыми громкими шпионскими делами нашего времени, а все равно любит фальшивую таинственность, не развлекающую даже двенадцатилетних пацанов.
— Так вот, как этот месье Икс, — продолжаю я, — может иметь полное изобретение, когда его нет у самого Тибодена?
Непростая задачка, а, ребята?
Но для босса тайн не существует. Массируя черепушку, он предлагает версию:
— Сан-Антонио, люди, работающие с профессором Тибоденом, по большей части его ученики… Он их создал как ученых… Руководил их работами… Почему один из них не мог пойти дальше своего учителя?
Я подскакиваю:
— А верно, патрон, почему бы нет?
Полуприкрыв глаза, я думаю. Да, молодой честолюбивый ученый мог бы… Они все помешаны на своей работе.