И… ну не безразлична мне его смерть, понимаете? И вот какая мысль мне покоя не дает…
— Господи, — Анна сидела на диване, поджав под себя ноги и отхлебывая из своего стакана, весь лед в котором давно растаял. — Ну что вам еще покоя не Дает? Я же вам все рассказала. А если бы вы и правда это интервью несчастное уничтожили?.. чтобы не плодить эти слухи дурацкие вокруг его смерти. Я и так-то вся на нервах, а если еще и статья скандальная! Я с ума сойду, честное слово. Я была бы вам так благодарна… — Она склонила голову к плечу и, отведя рукой с лица каштановую прядь, вновь посмотрела на Гурского долгим взглядом своих изумрудных глаз.
— Да, да, это понятно… но, может быть, вы сами не все знаете? Ведь инфаркт можно и спровоцировать, тем более, если сердце не совсем здоровое. Амфетаминами, например.
— И что? — чуть заметно напряглась Анна.
— Вы Игоря Дугина хорошо знаете?
— А он-то здесь при чем?
— Ну… я со слов Вадима знаю, что он его старый приятель, чуть ли не со школы. Так?
— Ну да, вроде бы. А что?
— Как сказать… друзья детства, а потом — один хозяин, а другой на подхвате. Зависть — страшное чувство. И про то, что у Вадима с сердцем не все в порядке, он знал.
— Вы что, хотите сказать, что Игорь мог…
— А почему нет? Я поэтому и спрашиваю, хорошо ли вы его знаете.
— Я? — Анна прикусила губу и задумалась. — Я — нет. Сестра, наверное лучше.
— Они… как это… «дружат»?
— Н-ну… можно и так сказать. Ухаживает он за ней. Но неужели вы думаете, что Игорь мог… Нет. Абсолютно нереально. Бред.
— А можно мне было бы с сестрой вашей встретиться, поговорить? Ведь на самом деле что-то мне в смерти вашего мужа кажется не совсем… Тем более, в свете всех его непростых отношений с криминальными, так сказать, структурами. Может быть, Дугин с Чикой этим самым связан, а? Может такое быть? Вы же не знаете. И тогда, выполняя его волю, он легко…
— Прекратите. Не может такого быть.
— Вот я и хочу с Яной поговорить. Она же его, по вашим словам, ближе зна-> ?г. Я с ней 1'гстоворю, выясню, успокоюсь, и поставим на этом деле точку. А интервью с Вадим Николаичем я уничтожу. Нечего, на самом-то деле, его имя трепать. Чего ух теперь… Если никто в сто смерти не виноват, так и зарасти они все, эти Чики-Брики… сами знаете, чем. А? Давайте так сделаем?
— Давайте, — удовлетворенно улыбнулась Анна, поднялась с дивана и, подойдя к телефону, набрала номер. Постояла, вслушиваясь в длинные гудки, повесила трубку.
— Нет ее, — сказала она, вернувшись обратно. — Бог знает, где шляется.
— А можно я сам с ней созвонюсь?
— Попробуйте, только ее дома застать сложно.
— Вот это плохо, — вздохнул Гур-ский. — Мне же на Камчатку, время поджимает.
— Но вечерами-то она бывает.
— Да?
— Ночует, по крайней мере, как правило, дома.
— Значит, есть шанс.
— Да, конечно. Запишите телефон. Или лучше давайте я сама вам запишу, — Анна опять встала с дивана, вышла в кабинет и вернулась с большим блокнотом и ручкой. — Вот, возьмите, — протянула она Гурскому листок с записанным на нем номером телефона сестры.
— Спасибо большое. И вот еще что, Аня… вы с машиной вашей, ну… она же после аварии, вы что с ней делать собираетесь?
— Продавать, «наверное… я —не знаю, она пока на стоянке стоит.
— А сильно она пострадала?
— Да нет, в общем-то, не очень. Я, как видите, жива. Даже не сломала себе ничего. Я ремнем пристегнута была, вот и… повезло. А почему вы спрашиваете?
— Да видите ли… товарищ мой один хотел бы, может быть, купить что-нибудь такое… уж я не знаю, зачем .ему, но… на новую, очевидно, денег нет, а так… восстановит. Можно ему на нее взглянуть?
— Пожалуйста.
— А где эта стоянка?
— Вы заправку «Несте» знаете? Ну… здесь недалеко, на выезде из города?
— Честно говоря… я машину не вожу, поэтому…
— Это тут, на Школьной, — Анна приподняла руку, указывая направление. — Да вы найдете, это просто. Яна там как раз рядом живет. А на стоянке спросите черный «скорпио», вам покажут. Он там один такой, после аварии.
— Ну спасибо, — Адашев-Гурский встал с дивана. — Аня, мне очень приятно было с вами познакомиться. Правда. Лучше бы, конечно, при иных обстоятельствах, но…
— Да, конечно. И мне было очень приятно, — она тоже поднялась. — Пойдемте, я вас провожу.
— Всего доброго, Аня. Может, еще и увидимся.
— Возможно, — Анна взглянула ему в глаза. — Я совсем не против. Но вы, я надеюсь, мне, по крайней мере, позвоните, когда все выясните?
— Непременно, — пообещал Гурский.
Выйдя от Анны Заславской, Александр взглянул на часы и подумал: «Очень хорошо. Как раз успеваем в университет. К профессору Баранову».
Закурил и пошел к трамвайной остановке.
Глава 9
Для того чтобы сохранить некую концептуальную .целостность повествования, автор предлагает читателю заглянуть на минуту в дом Петра Волкова и посмотреть, что там происходит.
— Петр Сергеич, и напрасно вы горячитесь, — закинув ногу на ногу, Андрей Иваныч крутил в руке рюмку. — Я же с вами и не спорю. Конечно, нельзя совершать нехорошие поступки. Это так, это безусловно. А уж, если совершил, да тебя еще и поймали — будь любезен в цугундер. Это все справедливо. Но вот про то, что, мол, добровольное признание облегчает душу… тут я готов поспорить.
— Давай, — Волков налил водки себе и Андрею.
— А вот послушай меня… мы ведь никуда не торопимся? Нет?
— У меня тут магазин круглосуточный.
— Ну и хорошо.
— Выпьем?
— Погоди, мы с тобой спорить собирались, а я еще историю не рассказал.
— Рассказывай.
— Так вот… бывают, Петя, поступки, признаваться в которых гораздо неправильнее, чем их совершать.
— Не бывает. Господь все видит, необходимо покаяться.
— Ага… а вот я тебе тогда историю одну расскажу.
— Давай.
— Есть у меня один знакомый, канадец. Весьма… ты знаешь, очень даже такой… бизнесмен. И зовут его Гарри Погоняйло.
— Согласен. Смешная история. Выпьем?
— Нет, ты погоди смеяться, это его такое нормальное имя, поскольку он хохол, но родился уже в Канаде.
— А не фиг там рождаться.
— Возможно. Но он, ты понимаешь, совершенно искренне в Господа верует. Причем по нашей, по православной методе.
— И что?
— Как что? Я же тебе говорю, даже если перед Ликом Господним ты предстоишь, то все равно есть такие моменты, о которых лучше не распинаться, даже если и сотворил. Не надо в этом сознаваться.
— Почему?
— А поелику сам факт покаяния в этих деяниях и есть не что иное, как мерзость и гордыня самоуничижения, что в конечном счете и является сотворением греха.
— Во как…
— А вот так вот.
— И в чем же он таком каялся, этот твой Погоняйло?
— А-а… интересно?
— Ну, а что ж. Любопытно.
— А каялся он в том, что ну о-о-чень любит задний свой проход ногтем чесать.
— Да иди ты?
— Ну. Бля буду.
— Это ж на-адо… Но ведь зуд заднего прохода — один из симптомов нервического заболевания. И вообще… откуда ты об этом знаешь? Что, батек какой-нибудь канадский тайну исповеди нарушил?
— Нет. Этот самый Гарри, который Погоняйло, горилкой со мной в Квебеке насосался и стал выяснять, когда я последний раз причастия святых тайн вкушал. А потом и про исповедь. Ну и… покайся, говорит, Ондрий, гляди — я от Господа нашего ва-аще ничего не скрываю, и ты тоже не таись, а то гляди, карой воздается!
— А ты?
— А я вот как думаю… уж пусть лучше воздается, чем я о таком Господу докладывать стану. Как считаешь? Вот ты, например, между пальцев на ноге поковыряв, нюхать потом любишь?
— Андрей Иваныч… я вообще-то офицер. Я же тебя и застрелить могу.
— Ну вот, выходит я и прав. Выпьем?
— Выпьем.