Вы думаете, она упустит такую возможность — нарушить обывательскую монотонность своего существования?
— Ты отдаешь себе отчет, наконец, — жалуется он, понимая, что его не услышат, — если кто-нибудь узнает ее в тот момент, когда она будет входить в Цветы, я заработаю репутацию рогоносца!
— Никто ее не узнает, — обещаю я. Он поднимает руки.
— Ты никогда не изменишься, Сан-Антонио. Ты не видел меня десять лет и вдруг сваливаешься мне на голову, чтобы одолжить мою жену, в этом весь ты!
Зарегистрировав это безмолвное согласие, я ввожу Берюрье.
— Ты принимаешь командование операцией снаружи, — говорю я ему. Необходимо вызвать из Парижа два фургона с двумя дюжинами молодцов. Вы займете исходную позицию вблизи отеля. Кстати, что представляет из себя это заведение? — спрашиваю я друга детства.
Надутый, он объясняет:
— Особняк, увитый плющом, посреди парка.
— Хорошо. Когда я решу, что настало время действовать, — говорю я Толстому, — то привяжу свой платок к оконной ручке, улавливаешь?
— Ясно!
— Тогда появляетесь вы и быстро окружаете отель. Будьте внимательными к запасным выходам.
— Не беспокойся.
— Ни одна душа не должна проскользнуть.
— Пусть попробует!
— Очень хорошо, а теперь принеси из машины мой гримерный набор.
— Зачем?
— Я хочу немного изменить свой внешний вид. Пока он выполняет, я спрашиваю Всемоетвойе:
— Какая у тебя тачка?
— “Студебеккер”, — говорит он. Я ласково похлопываю его.
— Не дуйся, вернем мы твою даму в целости и сохранности, Людо.
Неужели, старея, ты становишься ревнивцем?
— Ты думаешь…
Тут снова появляется мадам, которая исчезла, чтобы привести себя в порядок.
— Я к вашим услугам!
Это заявление не способно рассеять дурное настроение моего однокашника.
* * *
Вы бы меня, ей-Богу, не узнали, если бы видели, как я отправляюсь в путь в элегантном “Студе” рядом с мадам Всемоетвойе. Я вырядился в маленькие усики а-ля Кларк; круглые очки в золотой оправе и всунул в храпелки два маленьких резиновых шарика, которые расширили крылья носа. Это меня изменило до неузнаваемости!
— Я предпочитаю вас в натуральном виде! — говорит по дороге моя спутница.
— Спасибо!
— Это удивительное приключение для такой бедной маленькой обывательницы, как я… В пригороде так скучаешь… Лошадь, теннис…
Это утомительно, в конце концов.
Что нужно этой чаровнице, так это атлетически сложенный малыш для утоления ее послеобеденного голода.
Все денежные бабы таковы: время после полудня гибельно для них.
Сиеста огромна, она угнетает, если нет посуды, чтобы помыть, белья, чтобы постирать, пола, чтобы натереть воском.
Я въезжаю через широкий открытый портал, увенчанный вывеской в виде полукруглой арки, возвещающей: “Отель — пансион Цветов”.
Цветы здесь повсюду. Шикарные, хорошо ухоженные цветники. В конце бетонной аллеи стоит особняк, перед ним эспланада, усыпанная розовым гравием для шарабанов. Я оставляю свой между “Кадиллаком” с открытым верхом и “Бозон-Вердюра” с кузовом Шапрон и, нежно поддерживая свою мнимую спутницу (которая мило попросила называть себя Патрицией) за талию, вхожу в отель.
Огромный чистый холл, окна в мелкую клетку за шторами в мелкую сетку… Старинная мебель норманнского стиля… Все это необычайно богато.
— Никогда не думала, что когда-нибудь попаду сюда! — шепчет Патриция.
К нам приближается дама, хорошо одетая, седеющая, сердечная, очкастая.
— Господа!
Она не задает вопросов. Просто нажимает кнопку, и возникает служанка. Ладненькая и аппетитненькая.
— Проведите этих господ в двадцать третий! — говорит хозяйка.
— Желаете что-нибудь выпить?
— Шампанское, — отвечаю я, играя свою роль.
— Сладкое?
— Сухое!
Обмениваясь этими прекрасными репликами, я фотографирую глазами топографию местности. Более того, я пропитываюсь атмосферой. Очень важно — чувствовать атмосферу!
Я устанавливаю, что особняк разделен на две части: эта — рабочая половина, она побольше.
И еще есть крыло, предназначенное для владельцев и служащих. Ставлю Биг Бен против Бим Бома, маленькие друзья, которых я ищу, обитают во второй половине. Меарист поступил правильно, предупредив меня, что его сообщники — друзья трактирщика.
У дамы-приемщицы легкий центрально-европейский акцент, что говорит мне о многом.
— Вы расплатитесь сейчас? — спрашивает она.
— А как же!
Она возвращается к кассе, скромно расположенной в глубине холла за гигантскими филодендронами.
— Сто ф! — говорит она.
Я говорю себе, что молчание стоит дороговато в наши дни и шампанское тоже. Я плачу, и служанка ведет нас наверх.
* * *
Апартаменты стоят путешествия. Если бы Мишлин обставлял жилище подобного типа, то в нем стояла бы кровать на четыре лошадки. Все обито цветастым кретоном и обставлено с роскошью. Все радует глаз, все звуконепроницаемое, все симпатично.
Патриция кладет свою сумочку на низкий столик. Она разрумянилась от волнения.
— Что делают в подобных случаях? — спрашивает она голосом, в котором слышна неуверенность. Я улыбаюсь.
— Ну, я думаю, целуют даму. Усаживают ее на канапе, вот сюда.
Говорят, что с такой страстью мечтали об этой минуте, что все это похоже на сон. Замечают, что здесь душно, и советуют быть как у себя дома.
Она смеется.
— Кажется, вы хорошо осведомлены.
— Я читал об этом в романах!
— Забавные книги вы читаете!
Тук-тук в дверь. Это возвращается служанка с серебряным ведерком, из которого выныривает золотистая головка пузыря.
— За вами поухаживать? — спрашивает она.
— Нет, мы предпочитаем его хорошо охлажденным.
Я сую ей тысчонку старыми, которая мгновенно исчезает.
— У вас прелестно, — говорю я. — Как давно я здесь не был!
Она улыбается мне.
— О! Да…
— Новый владелец, да?
— Да, в прошлом году…
— Как зовут этого нового?
— Пабст!
— Он сейчас здесь?
— Да, но у него люди…
Разговаривая, я отпускаю маленькие шаловливые поцелуйчики в чудную шейку Патриции, чтобы сбить с толку служанку. Так как я больше не задаю вопросов, она скромно удаляется.
— Итак, что вы сейчас собираетесь делать? — спрашивает моя спутница.
— Подождать полчаса, чтобы дать время моим коллегам занять исходную позицию.
— А потом?
— А потом вдохновение будет диктовать мои действия, мой милый друг…
Я подхожу к стеклу, чтобы поднять занавеску. Окно выходит на эспланаду. Передо мной панорама парка, бульвара и прилегающих улиц.
Патриция садится на диван.
— У вас необыкновенная профессия, — говорит она. Я оборачиваюсь. Она положила ногу на ногу так высоко, что я оказался на грани инфаркта. Ее светлый взгляд подернут томной вуалью. По всей видимости, она поддалась сладострастной атмосфере комнаты.
Для приличия я сличаю содержимое бутылки.
— Глоток шампанского, мой друг?
— Вы принимаете свою роль всерьез! — щебечет она. Мы пьем, стараясь не смотреть друг другу в глаза.
— Это правда, что вы отбивали всех подружек у Людо? — спрашивает она, заставляя испустить надлежащий смешок.
— Это правда, впрочем, мне стыдно за это!
— Бедняжка Людо! Вы знаете, что он на вас совсем не сердится?
Наоборот, он находит это забавным.
— У него очень добрая душа…
Зато у его жены — гром и молния, думаю я! Она откидывается на гору подушек.
— Вы очень обольстительны, правда, — шепчет она, — даже с этими смешными усами.
Ну что вы от меня хотите, когда я слышу призыв, будь то для игры в белот или в частную жизнь, я отвечаю. И самый лучший ответ, который мог дать этой светловолосой подстрекательнице, это сыграть для нее Вальс конькобежцев. Она меня отталкивает как раз настолько, чтобы придать пикантность сцене.
— Вы — демон! — хрипит она, обвивая руками мою шею. Я говорю себе, что если Людо никогда не выигрывал в Лотерею, для него пришло время срочно купить билет.