Он всего лишь развлекается, но ведь нельзя же сказать, сколько людей ему поверит, правда? Ах, если бы вы только намекнули ему, что этого не следует делать! Я чувствую, вас он Послушается скорее, чем меня.
– А что он говорит? – спросил Ханнасайд.
– Ну, одному репортеру он сказал, что он здесь слуга, а когда тот спросил его имя, он сказал, что он Крипнен [6] , только не хочет, чтобы это стало известно.
Ханнасайд хмыкнул.
– Не думаю, что из-за этого стоит волноваться, мисс Флетчер.
– Да, но другому он рассказал, что приехал сюда с тайным поручением из Югославии. Вот сейчас он на лужайке перед домом рассказывает троим сразу нелепейшую историю о том, что мой брат возглавлял международный заговор. И они это все заносят в свои записные книжки. Невил такой удивительный актер и, конечно, он знает сербский, потому что путешествовал по Балканам. Но мне кажется, он не должен обманывать этих несчастных, правда ведь?
– Правда, – сказал Ханнасайд. – В высшей степени неразумно шутить с прессой. Хемингуэй, скажите мистеру Флетчеру, что я хочу с ним поговорить.
– Огромнейшее спасибо! – сказала мисс Флетчер с чувством. – Бедный Невил, надо помнить, что он не знал материнской ласки. Я полагаю, этим объясняется многое, правда ведь? Разумеется, он чудный мальчик, и я его обожаю, но он, как многие из теперешних молодых людей, такой непонятно бессердечный! Ни к чему не относится серьезно, даже к такому. – Губы ее задрожали, она коснулась глаз носовым платком. – Вы должны извинить меня: я была очень привязана к моему дорогому брату. У меня все время такое чувство, что ничего этого на самом деле нет.
– Должно быть, это был для вас страшный удар, – посочувствовал Ханнасайд.
– Да. Видите ли, мой брат был такой обаятельный человек. Его все любили!
– Это я понял, мисс Флетчер. Тем не менее, кажется, / него был, по меньшей мере, один враг. У вас нет предположения, кто это может быть?
– О нет, нет! Я не могу ни на кого подумать. Но… я не знаю всех его… знакомых, суперинтендант. – Она с тревогой взглянула на него, но Ханнасайд промолчал. – Я как раз пришла рассказать об этом, – отважилась она. – Боюсь, вы решите, с моей стороны странно говорить о таких делах, но я обязана и я решилась.
– Вы можете говорить со мной вполне откровенно, мисс Флетчер, – поощрил он ее.
Она уставилась в точку над его плечом.
– У моего брата, – сказала она чуть слышно, – были отношения… с женщинами.
Ханнасайд кивнул.
– Я ни о чем не спрашивала, и, естественно, он сам никогда не говорил мне о них, но, конечно же, я знала. В мои молодые годы, суперинтендант, дамы не обсуждали такие дела. В наши дни все стало иначе, и молодые люди говорят, кажется, о чем угодно, и, на мой взгляд, это прискорбно. Много лучше кое на что закрывать глаза, вы согласны? Но мне пришло в голову – я это обдумывала всю ночь, – что тот, кто убил моего брата, мог… мог сделать это из ревности.
– Да, это возможно, – сказал Ханнасайд.
– Да. Конечно, если это так, это должно выйти на свет Божий. Но если вы найдете, что это не так или… или не сумеете разыскать того, кто это сделал… как по-вашему… личные отношения… моего брата – надо ли их предавать огласке?
– Конечно же нет, – ответил Ханнасайд. – Я вполне понимаю ваши чувства, мисс Флетчер, и могу заверить вас, что буду уважать их, насколько это возможно.
– Как вы добры! – она вздохнула. – Я так боюсь, что газеты будут печатать ужасные вещи про моего бедного брата… может быть, раздобудут письма. Вы понимаете, что я имею в виду.
– Не бойтесь, – утешил он ее. – Писем, о которых вы думаете, не существует.
– Как я вам благодарна! – выдохнула она. – У меня камень с души свалился!
Она поднялась и одарила суперинтенданта несмелой улыбкой – в это мгновение сержант Хемингуэй ввел в кабинет ее племянника.
Невил говорил на ходу, как всегда тихо и отрывисто, и по напряженному, оценивающему взгляду Хемингуэя было ясно, что речь шла о чем-то интересном. Увидев тетю, он остановился на полуфразе и посоветовал ей делать заявления полиции только в присутствии адвоката. Мисс Флетчер объяснила Ханнасайду, что это Невил так шутит, и направилась к выходу.
Невил закрыл за ней дверь и жалобно проговорил:
– Конечно, я знаю, что я обязан повиноваться закону, но вы, суперинтендант, прервали меня на самом интересном месте.
– Сочувствую, – сказал Ханнасайд и с улыбкой в глазах добавил: – Международные осложнения?
– Да, я только что ввел черногорского патриота с ножом. Сюжет разворачивался великолепно – но теперь я утратил нить.
– Послушайте меня, не пытайтесь дурачить прессу. Допустим – хотя это невероятно, – что ваша международная история попадет в газеты…
– Но я ведь этого и хочу! – откликнулся Невил. – Честное слово, это премилая история, я так постарался. Обычно я не стараюсь, но старик Лоуренс вроде бы считает, что я серьезнее, л вам срочно понадобился? Если нет, то я как раз рассказываю вашему сержанту, в какую переделку я попал в Скопле. Это не слишком изысканная история, но я нахожу, что у него восхитительно развращенный ум. У нас с ним почти родство душ.
Ухмылка, с которой обычно выслушивают воспоминания юности, исчезла с лица сержанта. Густая краска залила его щеки, и он смущенно прокашлялся.
– Недурно, – заметил Ханнасайд. – Вам не кажется, что сейчас не время для непристойных историй?
– Не соГлассн! – просиял Невил. – В надлежащем обществе всегда время для грязных анекдотов.
– Скажите мне, мистер Флетчер, вы хорошо знали вашего дядю?
– Разумней всего сказать – нет, – ответил Невил. – Я вижу, мы сейчас погрязнем в пустословии.
– Почему – нет? – напрямик спросил Ханнасайд.
– О, да никто никого не знает. Матери говорят, они видят своих детей насквозь. Ошибка. К тому же малоприятная. Чрезмерное внимание непристойно, а в результате – заблуждение и беспокойство.
Ханнасайд не без труда следил за отрывистыми, телеграфными фразами.
– Я понял вас, – сказал он, – но вы не ответили на мой вопрос. Насколько один человек может знать другого, вы знали вашего дядю?
– Нет. Пониманию естественно предшествует интерес.
– А у вас к нему не было интереса?
– Ни к кому нет. Разве что вчуже. И то в этом не уверен. Вы любите людей?
– А вы нет?
Невил раскинул руки и втянул голову в плечи.
– Некоторых – слегка – на расстоянии.
– Да вы аскет! – сухо заметил Ханнасайд.
– Гедонист. Личные контакты сначала приятны, но как следствие – беспокойство.
– У вас странные идеи, мистер Флетчер. – Ханнасайд нахмурился. – Они ни к чему нас не приведут.
– Избегайте меня. – Улыбка блеснула в глазах Невила. – Видите ли, я и не хочу, чтобы меня куда-нибудь приводили. Длительное общение со мной вредно для ваших нервов.
– Вы, вероятно, правы, – достаточно резко ответил Ханнасайд. – Больше я вас не задерживаю.
– Так я могу вернуться к моим прелестным репортерам?
– Если вы находите это разумным – или желательным.
– Это все равно что кормить золотых рыбок, – ответил Невил, выплывая в сад.
Когда он ушел, сержант облегченно вздохнул.
– Ну и фокусник, – сказал он. – Я таких еще не встречал.
Ханнасайд застонал. Сержант искоса посмотрел на него понимающим взглядом:
– Он вам не понравился, шеф?
– Да. И я ему не доверяю.
– Должен сказать, я не вполне понимаю его слова – те немногие, какие могу разобрать.
– Я думаю, он знает больше, чем признает, и к тому же старается избежать допроса. Так или иначе, с ним мы подождем. У меня на него ничего нет – пока. – Он взглянул на часы и встал. – Позаботьтесь об этих бумагах и фотографиях. Я проведаю миссис Норт. Вам я предоставляю Абрахама Бадда.