Моя дочь собирает старинные монеты...
– Ах так?
– Да... Вас это удивляет?
Я едва заметно пожимаю плечами. Мне кажется, в этом деле слишком много говорят о старинных монетах.
– Продолжайте.
– Поскольку Бальмен был моим пациентом, я посоветовал дочери сходить к нему в магазин. Он и познакомил ее с Парьо... А... Короче, Парьо ее соблазнил!
Я смотрю на него:
– Вы жили один с дочерью?
– Моя жена умерла при родах дочери, и я воспитал ее один... Я...
Понятно: отцовская ревность!
– Сколько лет вашей дочери?
– Двадцать шесть.
– Могу я вам задать один... гм... деликатный вопрос?
– Задавайте!
– Вы, доктор, более чем кто-либо другой должны понимать, что молодой женщине нужен... друг...
– Согласен!
Его лицо нейтрально, как Швейцария.
– Но вы ссоритесь с любимой дочерью только из-за того, что она завела себе любовника?
– Я поругался с ней не из-за того, что она завела любовника... к тому же я полагаю, он у нее не первый. Мы поссорились, потому что этим любовником был Парьо...
– Правда?
– Правда!
Он очень четок!
– В чем вы его упрекаете?
– У него криминальное прошлое, вот и все. В этом вопросе порядочный человек не может пойти на компромисс!
– Криминальное прошлое...
Я вдруг становлюсь похожим на лопуха. А я-то, наивняк, приперся сюда, даже не зная, что у Парьо были судимости...
– И богатое у него это самое прошлое? – спрашиваю.
– Слишком богатое, чтобы входить в число моих знакомых.
– Как вы это узнали?
– Это вы, комиссар, задаете мне такой вопрос? Вам разве неизвестно о существовании частных сыскных агентств, в которые можно обратиться, когда хочешь получить информацию об интересующем вас человеке?
– Совершенно справедливо, – соглашаюсь я. И добавляю: – Вы ведь не очень любили Парьо? Пожалуй, даже совсем не любили...
– Скажу прямо: я его ненавидел.
– Эта откровенность делает вам честь, доктор...
И, произнося эти слова, я думаю, что все актеры этой драмы откровенны... За исключением Джо Педика.
Да, они откровенны: Парьо был откровенен, слишком откровенен... Он сразу же рассказал историю своих отношений с Бальменом... Эскулап откровенен...
Скажу вам начистоту: я начинаю плавать и никак не могу составить себе четкое мнение о деле...
– И последний вопрос, доктор: вы не убивали Парьо, не так ли?
– Нет... – отвечает он. – И поверьте мне, комиссар, очень об этом жалею.
Глава 9
Я всегда испытывал слабость к почтаршам и никогда не упускал возможность прокомпостировать одну из них, когда такая возможность представлялась...
Однако эта отбила бы охоту даже у обезьяны... Длинная, высохшая, как Сахара, и никакого намека на груди. Выступающие передние зубы препятствуют любым попыткам поцеловать ее, если у кого-то даже возникло бы такое желание.
Это она занимает окошко междугородных переговоров.
– Привет, красавица, – говорю я ей с неотразимо прекрасной улыбкой.
– Повежливее! – ворчит она. – Кто вам дал право разговаривать со мной таким тоном? Я вместе с вами коров не пасла!
– Я не думаю, что факт охраны эти милых жвачных предрасполагает к любезности, – уверяю я. – Вы напрасно обижаетесь, мадам, мои намерения чисты, как стакан дистиллированной воды.
– Какой номер вы заказываете? – перебивает она.
– Номер стриптиза, – смеюсь я.
– Вы хотите, чтобы я позвала директора? – вопит девица.
– Не стоит. Меня вполне устроит ваше исполнение... Поскольку я вижу, что она сейчас взорвется, то показываю ей удостоверение. Это ее не успокаивает, наоборот, вгоняет в черное бешенство.
– Ну и что! – кричит она. – Вы думаете, на кого-то произведет впечатление, что вы из полиции?! Знайте, что честные люди полиции не боятся, а моя совесть чиста!
– Ну и прекрасно, – любезно замечаю я. – Хотя она и в чистом виде никому не нужна, даже по сниженной цене...
– Вы хам!
– Не надо повторяться! – говорю я. – Слово «полицейский» включает в себя все эпитеты, которые вы можете найти...
Кажется, финиш.
Воспользовавшись затишьем, я заявляю:
– Ну хватит болтать, Мисс Эбонит, речь идет об убийстве.
Она поднимает на меня свою физию и переспрашивает:
– Об убийстве?
– Даже о двух.
– Не может быть.
– Может. А вы можете мне помочь.
– Я?
– Вы!
Мы ведем диалог двух клоунов. Наконец милашка смягчается.
– В субботу, – говорю я, – незадолго до полудня высокий мужчина с костлявым лицом, одетый в кожаное пальто, заказывал междугородный разговор...
Она размышляет.
– В кожаном пальто, – шепчет она. – Да, помню... В кожаном пальто...
– Какой номер он заказывал? Она изумленно раскрывает глаза.
– Как я могу это запомнить? Каждый день заказывают сотни номеров!
Я признаю, что надо обладать необыкновенной памятью, чтобы это запомнить.
– Но ведь у вас должны сохраняться карточки, – говорю. – По крайней мере листки, на которых вы записываете заказанные номера и время заказа.
– Это верно.
– Где ваши субботние карточки?
– Надо обратиться к господину директору.
– А где он?
И я иду стучать в маленькую стеклянную дверь, на которую мне указывает эта доска.
– Входите!
Меня встречает симпатичный малый. Я представляюсь и излагаю свою просьбу.
– Это просто, – говорит он, открывая картотеку.
Он протягивает мне стопку карточек. Я отбираю те, что за субботу, а среди них те, на которых записаны звонки, сделанные между одиннадцатью и полуднем.
Мой взгляд быстро пробегает по странице.
Вдруг я вздрагиваю.
Гуссанвиль, четырнадцать. Одиннадцать часов пятьдесят минут.
Гуссанвиль! Место, где обретается докторская дочка... Ну конечно, Парьо звонил своей милашке!
– Четырнадцать – это номер телефона, да? – спрашиваю я директора.
– Да...
– Могут ваши службы установить имя владельца телефона с номером четырнадцать в Гуссанвиле?
– О, запросто!
Я угощаю его сигаретой, пока одна из служащих занимается поисками. Едва мы успеваем прикурить, как я получаю подтверждение: телефон с номером четырнадцать установлен в доме, принадлежащем доктору Бужону.
При нынешнем положении вещей, как любит выражаться босс, поездка в Гуссанвиль становится просто необходимой. Однако перед отъездом мне нужно уладить кучу мелких дел.
Прежде всего мне надо пожевать, потому что желудок у меня завывает от голода, потом я хочу услышать заключение судмедэксперта.
Я останавливаюсь перед итальянским рестораном и заказываю спагетти и эскалоп с шалфеем.
Еда – это залог успеха. Тот, кто умеет есть, умеет жить, а тот, кто умеет жить, всегда обставит тех, кто сидит на минеральной водичке и морковке.
Проглотив плотный обед, я звоню врачу, чтобы спросить, что показало вскрытие.
– Я его только что закончил, – говорит он. – Ваши предположения не подтвердились. Этот человек не проглотил никакого снотворного и умер от отравления газом... Смерть наступила около десяти часов вечера.
– Ладно, спасибо.
Я вешаю трубку на рычаг, думая, что вечером машиной пользовалс не Парьо... Тогда кто? Малышка Изабель?
Мне все больше и больше хочется с ней познакомиться. Звоню в картотеку.
– Орлан?
– Да.
– Как поживаешь, крысиная задница?
– Это вы, комиссар?
– А то! Можешь посмотреть, есть ли в твоих ящиках что-нибудь на фамилию Парьо?
– Могу. Вы подождете?
– Да, но пошевеливай задницей!
Я начинаю насвистывать, говоря себе, что на предмет наличия мозгов между мной и табуреткой нет практически никакой разницы...