– Он попросту ждет, когда тебя наконец укокошат. Тогда он поймет, в чем дело, устроит обыск, найдет письмо…
– Он же не знает о письме. Или кто-то ему сказал?
– Вроде никто. Прямо удивительно, сколько народу о нем знает, и никто ничего не ляпнет!
– Сколько народу? А кто еще, кроме нас?
– Ну как кто? Все, кто был на террасе. Ты же сама говорила, что оно пропало до того, как ты его прочла.
– По-моему, я ничего такого не говорила. С чего ты взяла, что все знают? Кто именно?
– Например, Анита. Она сегодня интересовалась, не нашла ли ты письмо.
– Анита знает, а полиция не знает?… Эва тоже знает?
– Наверное, тоже.
– Я ее сейчас спрошу…
Разбуженная Эва сказала, что о письме первый раз слышит, обещала ничего не говорить полиции, пожелала Алиции не оставлять поисков и непременно найти письмо.
– Эва не знает. – Алиция задумчиво нахмурила брови. – Анита знает… Откуда? Это подозрительно.
– Убийца знает о письме, – тоже задумалась я. – Пытается тебя прикончить, прежде чем ты его найдешь. Как это ни печально, мне подозрительной кажется Эва. Убийца скорее должен сделать вид, что ему на это наплевать. Анита же сама спросила…
– Тогда зачем Эва уговаривала меня искать?
– Чтобы ты от нее отвязалась. Уже половина двенадцатого, нормальные люди в это время видят сны…
Честно говоря, я вовсе не была уверена, что моя речь имеет какой-нибудь смысл, но очень хотелось спать, и было совершенно все равно, какую точку зрения отстаивать.
Неуверенность во всем происходящем жила во мне до самой пятницы – то есть еще два дня.
В пятницу утром позвонила Эва и стала уговаривать пойти на выставку скандинавской живописи, открывающуюся вечером. Алиция и Зося решительно отказались, Павел после работы в саду едва дышал, и я пошла одна.
Выставка меня потрясла. Художники достигли потрясающе похоронных эффектов. Я нашла там пейзаж, который бы охотно купила, чтобы, глядя на него, сдерживать природную веселость.
Эва отвернулась от очередной картины, потянула меня за руку и вдруг застыла. В глазах у нее была паника. Я проследила за ее взглядом.
Раздвигая толпу, в нашу сторону пробирался потрясающе красивый высокий черноволосый мужчина, одетый весьма оригинально, но вместе с тем элегантно. Южноамериканский тип вообще не в моем вкусе, но должна признать, что такие могут нравиться. На нем были темный костюм, светлый галстук и красная рубашка.
Эва вдруг ожила. Выражение ее лица изменилось. Она смотрела в пространство сквозь приближающуюся фигуру ледяным невидящим взглядом, быстро тесня меня к выходу.
– Это какой-то кошмар, что там у вас творится! – тараторила она. – Просто ужас! Неужели вы не можете с этим как-нибудь покончить? Это же несносно, столько жертв, на каждом шагу покойник!
Тип врос в пол, и на его прекрасном лике рисовалась полная растерянность. Он смотрел на Эву и становился все мрачней и мрачней, потом вдруг отвернулся и ушел.
– Ужасно! – заявила я прочувствованно, так как связь Эвы с типом в красной рубашке действительно ужасно поразила меня. – Вся выставка – полное дерьмо!
– Ничего подобного! – запротестовала ошеломленная Эва, и мы вышли на улицу. – Хочешь, пойдем до Центрального вокзала, посмотрим витрины? – предложила она. – Давно тут не была.
Витрины я уже смотрела три дня назад, но мне нужно было решить, как себя вести. На дипломатию я махнула, зная, что это не самая сильная моя сторона.
– Смотри, какие чудные зеленые сапожки! – оживилась Эва. – Обожаю зеленую замшу! А погляди на эту юбку!
– Что это был за тип? – спросила я, не преминув взглянуть на действительно симпатичную юбку.
– Какой тип? – Эва сразу утратила весь свой энтузиазм.
Я решила идти напролом.
– Тот черный, в красной рубашке, который собирался к нам подойти.
– Не хотела тебе признаваться, – ответила Эва, медленно проходя вдоль витрины. – Ну, ладно, скажу. Это была моя большая любовь. Никому не рассказывай. Все кончилось много лет назад. Была тогда смертельно влюблена и ужасающе глупа. Порвала с ним окончательно и больше не собиралась встречаться. И сейчас не собираюсь, хотя бы из-за Роя. Рой о нем ничего не знает. Я так испугалась, когда его увидела, захотелось провалиться сквозь землю… Не желаю его знать!…
– Как его зовут? – с вежливым любопытством поинтересовалась я.
– Джузеппе, – выдохнула Эва. – Джузеппе Грассани. Он итальянец.
– А где он живет?
– Не знаю. Когда-то жил в Марселе, там-то и проходил наш сумасшедший роман. Но потом он сразу уехал, больше я ничего не знаю.
Всю дорогу до Центрального вокзала я ломала голову над возникшей ситуацией. Не прерывая этого занятия, спустилась по лестнице, села в поезд и, конечно, забыла купить билет! Ехала зайцем и на каждой остановке тряслась, пока не поняла, что это грозит мне всего-навсего утратой двадцати пяти крон, и ничем больше.
Датские родственники Алиции, до сих пор тактично державшиеся в стороне, решили наконец навестить преследуемую несчастьями свояченицу, и в этот момент все оказались в Аллеред.
С миной радушной хозяйки Алиция подавала на стол кофе, сливки, марципаны и песочные пирожные. Павел в укромном углу предварительно просматривал все это через лупу. Зося, не владея собой, громким шепотом отказывалась отвечать за жизнь стольких персон. Гости же, не подозревая о нависшей над ними опасности, наперебой выражали свое сочувствие.
– Я прямо в ужасе, – сказала Зося, и видно было, что это святая правда. – Алиция дала им коньяк, который пили Владек и Марианн.
– Но в нем же ничего нет – полиция проверяла!
– В открытую бутылку можно было уже сто раз подсыпать. Не хватало еще, чтобы все эти датчане тут окочурились!
– Лучше, конечно, чтобы они окочурились у себя дома…
– Перестань, мне и так дурно…
– Ничего, пока они выглядят вполне прилично. А потом, может, ему опять не повезет?…
– Когда-то же ему должно повезти!…
На диване и в креслах сидели оба брата Торкилля, Иенс и Оле, с женами, двоюродная сестра Карин, кузина Грета и племянник Торстен. Торстен был единственным среди них человеком, который вообще понимал, о чем идет речь. Остальные, казалось, с интересом слушали рассказ о своеобразных варварских обычаях, бытующих у поляков. Страсти-мордасти, разыгравшиеся в Аллеред, конечно, прибавили хлопот их свояченице, но зато позволяли посмотреть вблизи арену этого увлекательного и чуточку неприличного действа. Засидевшиеся допоздна гости позволили мне еще раз обдумать ситуацию и принять окончательное решение.
– Слушай, Павел. Ты узнал бы типа, которого видел с Эдеком?
– Какого типа?
– Ну, черного в красной рубашке.
– Конечно! Я на них долго смотрел.
– А что? – поинтересовалась Алиция, отпихивая Павла от дверцы холодильника. – Он где-нибудь поблизости?
– Не знаю. Как он выглядел?
– Черный, – сказал Павел, опираясь на раковину. – Такой типичный южноамериканец, с носом, с волнистыми волосами. Высокий. Скорее худой. Матери такие нравятся.
– Какие мне нравятся? – подозрительно спросила Зося, входя с грязной посудой и отодвигая Павла от раковины.
– Такие, как тот, которого я видел с Эдеком, – пояснил он.
– Не хочу быть негостеприимной, но разве обязательно все должны толкаться на кухне? – поинтересовалась Алиция, отодвигая Павла, чтобы поставить в шкафчик банку с кофе и остатки печенья. – По-моему, в этом доме есть и другие помещения.
– Это не мне такие нравятся, а Алиции, – мстительно ответила Зося. – Павел, ради бога, убирайся отсюда! Иоанна, и ты тоже.
– Ну-ка, подождите, дорогие дамочки, – решительно прервала их я.