- Чего сидишь - лом неси!
Шофер принес заводную ручку.
- Мы щебень возим, ремонтируем шоссейку... Вот ведь как получилось. Эти жалобные и бессмысленные слова сняли с Алеши напряжение.
- Я тебе починю поперек крестца, - сказал он устало.
Шофер двинулся на него, задышал снизу вверх.
- За что ты меня? Я виноватый?
Алеша оттолкнул его, пошел по настилу.
- А иди ты... Сюда, говорю, иди!
Они вывернули бревно за девчонкой, сдвинули остальные, отдирая скобы заводной ручкой. Когда девчонкина нога оказалась в широкой свободной щели, Алеша осторожно ощупал ее - ногу удерживала скоба, вонзившаяся возле пальцев. Алеша потянул ногу вниз. Девчонка очнулась от новой боли и, уже не в силах кричать, задышала со стоном.
Алеша поднял ее на руки.
- Может, я в город сбегаю, - предложил шофер, садясь на подножку машины и закуривая. - Все равно милицию звать.
- Затаскают, - сказал Алеша. - Потом доказывай. В милиции и не врешь, а все равно будто врешь... Я ее донесу...
Когда Алеша скользил и терял равновесие, девчонка стонала, но тут же спина ее слабела - девчонка тыкалась мокрым носом в Алешкину щеку.
Алеша взошел на бугор. Положил девчонку на чье-то сухое крыльцо. Снял с ее шеи косынку, чтобы перетянуть бедро - унять кровь.
Девчонка села. Вцепилась в юбку.
- А вот я тебе по лбу дам, всего и делов, - сказал ей Алеша. - Вались на спину - не мешай дело делать. - Оттолкнул ее руки, обмотал косынку вокруг бедра, затянул узлом.
Девчонка мешала, тянула юбку к коленям.
Он поднял ее и пошел, прижимая к груди, как ребенка. И все говорил:
- Малахольная. Ну, ты совсем того... Ну, смехота...
Алеша ногой постучал в дверь больницы и, когда открыла ему санитарка, положил девчонку на белый диван.
- Вот, - сказал он. - Происшествие произошло. - Сел к противоположной стене на пол, стесняясь испачкать белую мебель своей грязной одеждой.
Девчонку унесли на носилках в тихие коридоры, в жесткий запах лекарств.
Алешу расспрашивал доктор, что и как было. Записал адрес для передачи в милицию. Когда доктор спросил, зачем Алеша шел в город, Алеша разволновался, вспомнив про свою боль.
- Я же к вам шел, - сказал он. - Страх как болело в животе. Думал, по дороге помру в грязи, а мне в училище поступать, в бронетанковое.
Доктор велел спустить брюки, принялся исследовать, осторожно нажимая на Алешин живот и быстро отдергивая руку. Положил на диван, прижал его согнутую правую ногу к ребрам.
- Больно?
И Алеше вдруг показалось стыдным, что боль прошла, что отнимает он время у занятого человека, которому нужно больных обходить и спасать девчонку. Его охватили злость и досада на то, что нес он ту боль так долго и так бесполезно. Он чувствовал себя глубоко несчастным и опустошенным.
- Хватит, - сказал он, отстранив руки доктора и застегивая штаны. - Я обратно пойду.
Доктор достал таблетки из шкафчика, велел Алеше их проглотить.
- Бывает, - сказал доктор. - Бывает, что приступ кончается. Полежи на диване, потом можешь домой идти. Резать без приступа не будем.
Когда Алеша пошел в коридор, чтобы лечь на диван и вздремнуть до утра, доктор спросил:
- Значит, не знаешь, как зовут эту девушку?
- Не знаю, - ответил Алеша. - Она же кусалась...
Он лег на диван и уснул. Утром его пробудил холод из форточки и ворчание санитарки, которая собирала грязь, осыпавшуюся с него.
- Извините, - сказал Алеша. - Я пойду. На работу пора.
Санитарка словно высунулась из морщин, платков и воротников.
- Ты что же про свою барышню-то не спрашиваешь? Мимоходный ты, что ли? Или ты герой и тебе не интересно?
- Живая? - спросил Алеша.
Санитарка обмахнула Алешины сапоги веником.
- Тьфу на тебя! Короткий срок с костыльком поскачет, а там и плясать сможет. Хорошая девушка.
- А какая она в лицо?
Санитарка посмотрела на Алешу тихими глазами, в которых если и был цвет, то, может быть, тот, каким раскрашена доброта.
- Шатенка, - сказала она, присаживаясь рядом с Алешей. - Ты бы ее навестил. Не чужой, поди.
- Не пустят. Ты ей кто, спросят.
- Как кто? - санитарка даже руками всплеснула, они, как воробышки, выпорхнули из ватных, обшитых аккуратными заплаточками рукавов. - Ты ей спаситель. Дождись дня и ступай. И не геройствуй. Спасенный - что крестник. И спасителя не увидеть - вроде как остаться сиротой.
"Я ей никто. Чего это я к ней пойду? - подумал Алеша, выйдя на воздух. - Живая, и ладно. Оклемается".
Он погулял по городу, не зная, куда себя деть. И все думал: "Шатенка. Это что же, темно-русая, что ли?" Постоял у кинотеатра - рано было. Пошел в баню. Упросил очистить ему одежду и выгладить. Пока чистили, пока гладили, он поддавал жару в парной и гоготал вместе с ранними стариками, которые любят, когда в бане еще не мокро, пар сухой, жесткий и пахнет дымом.
- Эх, хорошо! Дюжий пар. Терапия... - кряхтели всезнающие старики.
За стирку и за глажение Алеша заплатил сверх тарифа рубль. Вышел на улицу щедрый и прибранный, как жених. К кинотеатру пошел. Постоял среди ребятишек, толпившихся возле кассы, поразглядывал рекламные фотокарточки. Девушка, наверное героиня, смеялась, запрокинув голову. Светлые волосы, губы змейкой напомнили ему Зинку - "Танцевать люблю до смерти. Все танцевала бы и танцевала...".
В третьем классе учительница задала написать сочинение - "Кого мы любим". Все написали: маму, папу, любимую Родину. Зинка написала: "Я люблю Алешу".
"И больше никого?" - смеясь спросила учительница.
Зинка ответила:
"Так остальных же само собой..."
Алеша сказал вслух:
- Дура. Вот дура-то...
Маленькие девчонки с косичками сунулись к фотовитрине посмотреть, кого это он обозвал таким образом. Алеша поскреб одной из них тугие волосы на макушке пальцем и пошел в гастроном напротив. Купил напиток "Байкал", шоколадных конфет "Элегия", связку баранок и два пирожных.
В больнице ему дали халат, и другая уже санитарка, тоже старая, провела в палату. Она впустила его и прикрыла дверь - сама не пошла.
Алеша огляделся. На одной кровати лежала женщина лет тридцати, спала. Другая кровать белела глаженой пустотой. На третьей, возле окна, лежала девчонка, таращила на Алешу большие глаза, в которых смешались вместе и радость, и горе, и любопытство, и что-то совсем смешное, вроде детского "я больше не буду", ее осунувшееся лицо и темные волосы были как бы оправой к этим глазам.
Стараясь не шуметь, Алеша положил гостинцы на тумбочку, баранки повесил на оконную ручку, чтобы красивее, - девчонкины глаза смешливо блеснули. Алеша сел на стул, стараясь удержать свой вес в напряженных ногах, чтобы стул не скрипнул, не растревожил белую тишину. Спросил шепотом:
- Как тебя звать-то?
- Оля, - шепнула девчонка.
Имя Алеше понравилось, он почему-то вспотел, как в парной, и принялся считать сучки на половицах от стула и до дверей.
- Чего ж ты бежала-то от меня? Видишь, как получилось, - сказал он, сосчитав наконец сучки и вздохнув.
В девчонкиных глазах дымком прошел вчерашний, еще не остывший страх. Конечно, боялась его, громадного, грязного, качающегося на дороге. Устрашилась его перекошенного лица, заляпанного грязью, ужаснулась хриплого, дикого крика.
- Я ж ведь не пьяный был, - прошептал он. - Я не пью. Я же тебе кричал, чтобы на тебя опереться. Вчера у меня аппендицит был, приступ то есть. Сейчас прошло... - Алеша отвел от девчонки глаза, уставился на пустую койку, пристыженный и обманутый болью. - Страшно мне было. Я в бронетанковое училище поступаю, а тут болезнь. Понимаешь? Если бы вдруг серьезное что... - Он помолчал и заявил вдруг громким, неуместным в этой белой палате, решительным голосом: - Я сейчас на работу пойду, расчет оформлять.