Собака чуть не загрызла Забелина. Он прихватил на семинар фотоаппарат сделать пару снимков для раздела "Учимся". Собака долго выслеживала, откуда истекают щелчки. Наконец, вычислила и набросилась на фотолюбителя. Рогожкин успел унять пса. Забелин отделался тремя заплатками на костюме. Как всегда, приняла удар на себя Татьяна. Она стала прикармливать пса и потихоньку левой рукой прижимать за ошейник к полу. Пес почувствовал, что хозяин на семинарах совсем не Рогожкин. Группа, может быть, и уважала бы Рогожкина - дескать, слепой, а продолжает служить науке, не сходит с амвона марксизма-ленинизма. Если бы не рассказ Бирюка о том, как лишился зрения научный коммунист. За надругание над святыней ячейки государства, которое Рогожкин совершил уже в Зрелом возрасте, жена вылила ему на голову почти заварившийся чай.
- Кто вам позволит отправиться на заведомое голодание!? - продолжила Татьяна, стравливая овчарке вторую упаковку цитрамона. - Запишите меня поварихой!
- Мы поплывем на байдарках, - продолжал юлить Усов.
- Какая разница! Хоть на аврорах...
- Ты же сама себе нагадала массу несчастий от водной стихии.
- Не твое работническо дело?
- Но зря ты метишь в коки. Мы возьмем тебя в качестве балласта, будет кого во время бури сбросить за борт.
- Если я не опережу, - имея на то все основания, сказала Татьяна.
Дезорганизация продолжилась в общежитии.
- Сколько, интересно, стоит прокат байдарок? - спросил Фельдман.
- Не больше, чем посиделки в пойме! - подсчитал Решетнев. Он приводил траты к своей единице. Примерно в таком плане: "На фиг мне сперся этот костюм! На такую сумму три раза можно по-нормальному посидеть в "Журавлях".
На демонстрацию пришлось выйти дружно. Солидарности не было предела. Если кто молчал и не орал, как дурак, считалось - соглашался. Сплоченность в праздничных шеренгах преобладала над стройностью.
Машиностроители, проходя маршем, заметили своих знакомушек из пединститута и по-рабоче-крестьянски поприветствовали. В результате от будущих педагогов отделилось два перебежчика - Нинель и подруга Забелина биологичка Лена. Они поспешили усилить мощь и без того самого уважаемого в городе вуза. Колонна, которую они оставили, равняясь налево, дружно повернула головы вслед уходящим подругам. В этот момент все девушки-педагоги были готовы переметнуться в ряды парней-машиностроителей, но, находясь во власти условностей, не смогли раскрепоститься до конца и вышли к трибунам в гордом одиночестве. Продемонстрировав должным образом отношение к трудящимся всего мира, байдарочники поспешили в условленное место. Маршрут был несложным - на электричке забраться вверх, а на лодках спуститься вниз. Биологичка Лена буквально увязалась за Забелиным, прознав про столь многообещающую маевку. В чем была на демонстрации, в том и отправилась в поход. Количество участников стало четным. . Электричка безудержно тряслась на стыках. Мурат с Нинелью увлеклись простым, без погонов, дураком. Сдавал, в основном, Мурат. Появился ревизор и потребовал доплаты за багаж. За подобные ситуации в компании отвечал Фельдман. Кроме него с людьми при исполнении разговаривать никто не мог.
- За какой багаж? - переспросил он у ревизора, как бы взяв себе небольшой тайм-аут.
- За все вот эти рюкзаки, лодки... - наивно ввязывался в разговор служащий.
- И сколько вы за все это хотите?
- Я ничего не хочу, существуют нормы.
- Раз не хотите, зачем делаете? Это ведь явно идет вразрез с вашим внутренним миром.
- Так, прекращайте базар, платите, и я побежал! заторопил Фельдмана ревизор. - Мне еще семь вагонов проверять!
- Это не наши вещи, - сказал Фельдман.
- Как не ваши? А чьи же?
- Не знаем! Не наши, и все! Забирайте их, куда хотите! Вызывайте милицию! Или утаскивайте их отсюда сами! Или выбрасывайте из вагона! Я помогу. Вот, пожалуйста! - Фельдман снял с вешалки сумочку Матвеенкова и выбросил в открытое окно.
Неожиданная тишина заглушила стук колес. Фельдман сам не понял, что сделал. Но реакция ревизора всех устроила - он махнул рукой и пошел ревизировать дальше.
- Я это... ну, в смысле... - забеспокоился Матвеенков.
- Сало, что ли? - переспросил его Фельдман. Матвеенков кивнул.
- У Забелина полный рюкзак, хватит на всех! - успокоил он друга.
Татьяне и Усову по двустороннему соглашению предстояло плыть в одной лодке. Ключевым в их экипаже был вопрос, кто сядет на переднее сиденье, кто на заднее. Безопасного решения не находилось. В первом случае байдарка должна была клюнуть носом, во втором - опрокинуться назад. Ввиду неразрешимости вопрос был отложен до проб непосредственно на воде.
Пунтусу и Нынкину решать было нечего. Контуры вмятин, образовавшиеся при их первом столкновении, нисколько не изменились. Сидение в одной лодке виделось им как продолжение парного катания по земле.
Забелин достал из рюкзака кинокамеру.
- Я решил снять фильм, - прокомментировал он новинку. - Будет называться "Неужели это мы?". Фотоаппарат дает фрагментарное отображение действительности. А этой штучкой - похлопал он по объективу, как по храпу, можно выхватывать из жизни более продолжительные куски. Это сделает представление о нас монолитным.
- Ты считаешь, из нас получится что-нибудь толковое? - сказал Климцов.
- Даже из захудалой фермы можно сделать передовика. Возьми Брянск, дыра дырой, а купи набор открыток - столица. Главное - правильно выбрать угол зрения.
- Фильм - это хорошо, - сказала Татьяна. - Но кто теперь будет снабжать нас фотографиями? - Она всегда просила Забелина, чтобы снимки, где фигурирует ее профиль, выпускались большими тиражами. Не было в институте мужчины, у которого не имелось бы карточки с надписью "Если не на память, то на всякий случай. Т."
- Танюша, - успокаивал ее Забелин, - за временным преимуществом фоток ты не видишь будущей силы фильма. Я заставлю тебя плакать.
- Ради этого не стоит переводить пленку.
- Как раз стоит. печаль- это удовольствие. Мы будем просматривать кадры и плакать над собою. И это будет радостью, только тупой. Есть тупая боль, а печаль - это тупая радость. Что касается "Зенита", то я дарю его Решетневу.
- Но он не любит серийности! - всполошилась Татьяна. - Он будет снимать только то, что покажется ему занимательным.
- Будь покойна, я знаю, как его уговорить, - сказал Рудик. - У него есть одна слабинка - он не может жить без нас. А мы запретим фотографировать себя как объекты стратегического назначения. Пусть снимает пейзажи. Посмотрим, надолго ли его хватит.
- Похоже, меня поставили к стенке, - принял подарок Решетнев.
- Зачем так грубо - к стенке, просто поставили перед фактом.
- Я фотографировать-то толком не умею.
- Научишься. - заверила его Татьяна. - Только не уходи в кинематограф. Ты у нас последний любитель впечатлений.
Местом отчаливания избрали крупнозернистый пляж. Байдарка Татьяны оказалась бракованной. Усилиями отряда судно удалось кое-как связать и скрутить. Второстепенного Усова усадили в нос, набитый для противовеса провизией, Татьяна заняла кормовое сиденье. Как только их оттолкнули от берега, ватерлиния суденышка ушла под воду и больше не показывалась.
По берегам высоко и строго волновалась черемуха. Легкий скалярный ветерок, без всякого направления, шевелил кипевшие цветами ветки. Облако, одно на всем меднокупоросовом небе, словно привязанный баран, никак не могло сдвинуться с места. Справа по борту показалась деревня. Гулянье шло полным ходом. Надрывалась во всю ивановскую трехрядка, лаяли собаки, от топотания заходился в тряске невысокий курганчик.