Волос на голове у него не меньше, чем у Майкла, морщин тоже не заметно, и голубые глаза ясны и бесхитростны.
Дейв наблюдал, как мальчик, расставив ноги, по всем правилам, высоко вскинул биту. Он чуть покачивался, согнув колени – привычка, с которой он постоянно боролся, но стойкая и неискоренимая, как нервный тик. Дейв, тут же решив воспользоваться случаем, сильным движением направил к нему мяч, маскируя маневр неполным взмахом руки, причем ладонь его отозвалась ноющей болью.
Майкл тут же перестал раскачиваться, уловив движение Дейва в самом начале, и как только мяч взвился над базой, как коршун кинулся на него. Дейв увидел, как лицо мальчика осветилось улыбкой надежды, смешанной с удивлением собственной ловкостью. Дейв чуть было не упустил мяч, но все‑таки отбил его на землю, и улыбка сына моментально погасла, обрушив что‑то в груди Дейва.
– Эй, – воскликнул Дейв, решив поощрить мальчика, – вот это игра, это я понимаю, молодец!
Майкл криво усмехнулся:
– Как же ты тогда отбил?
Дейв поднял мяч с травы.
– Не знаю. Наверное, потому, что я выше ростом, чем мальчики в младшей лиге.
Лицо Майкла опять осветилось, готовое расплыться в улыбке.
– Да?
– Вот скажи, ты видел во второй лиге таких высоких игроков?
– Нет.
– А я еще и подпрыгнул.
– Ага.
– Вот. Так что тренируйся и не сомневайся. Все будет как надо.
Майкл рассмеялся, довольный. Смех у него был звонкий, раскатистый, как у Селесты.
– Ладно.
– Но ты опять качался.
– Я знаю, знаю.
– Как только встал и принял позу, стой как вкопанный.
– А вот Номар…
– Про Номара я все знаю. И про Дерека Джитера тоже. Понятно, что это твои кумиры. Вот когда тебе будут платить по десять миллионов за матч, будешь покачиваться. А до тех пор что?
Майкл пожал плечами, роя землю носком ботинка.
– До тех пор что, я спрашиваю?
– До тех пор надо отрабатывать школу.
Дейв с улыбкой подкинул мяч в воздух, не глядя, поймал его.
– Но бросок был что надо.
– Правда?
– Господи, да эта штука на Стрелку летела, прямо за город.
– За город, – повторил Майкл и опять рассмеялся раскатисто, как мать.
– Кто «за город»?
Они оба повернулись и увидели Селесту – та стояла на заднем крыльце босиком, с затянутыми назад волосами, в рубашке Дейва навыпуск и в линялых джинсах.
– Мам, привет.
– Привет, лапка. Ты с папой едешь за город?
Майкл покосился на Дейва. Только они вдвоем понимали нелепость сказанного.
– Да нет, мам…
– Это про мяч. Майкл запулял его за город.
– Ах, мяч…
– Я здорово пульнул его, мам. Папа смог отбить только потому, что он такой длинный.
Дейв чувствовал ее взгляд, направленный на него, хотя смотрела она на Майкла. Она следила за ним, хотела о чем‑то его спросить. Вспомнилось, как ночью она хрипло шепнула ему, поднявшись с кухонного пола, обхватив за шею, прижавшись губами к его уху:
– Я теперь – это ты. А ты – это я.
Дейв не очень понял, что она имеет в виду, но ему было приятно слышать ее голос. Эта хрипотца действовала возбуждающе.
А вот теперь он усмотрел в этом очередную попытку Селесты влезть к нему в душу, выведать что‑то, и это его рассердило. Потому что, если влезет, не обрадуется и отшатнется.
– Что‑нибудь случилось, милая?
– Да нет, ничего. – Она зябко обхватила себя руками, хотя утренний холодок уже почти рассеялся. – Послушай, Майкл, ты позавтракал?
– Нет еще.
– Послушай, Майкл, ты позавтракал?
– Нет еще.
Селеста кинула хмурый взгляд на Дейва, словно немного пошвырять мячик, прежде чем засесть за эти сладкие хлопья с молоком – бог знает какой грех.
– Твоя миска на столе. Молоко рядом.
– Хорошо. А то есть ужасно хочется.
Майкл уронил биту, и в стремительности этого движения, в том, с какой готовностью мальчик направился к лестнице, Дейв усмотрел предательство.
– Есть ужасно хочется? Я что, тебе рот затыкал, что ты не мог мне это сказать?
Майкл ринулся к матери вверх по ступенькам с такой скоростью, словно через минуту лестница может обрушиться.
– Пропускаешь завтраки, Дейв?
– А ты спишь до полудня, Селеста?
– Всего лишь четверть одиннадцатого, – возразила Селеста, и Дейв понял, что свежее чувство обновления, которое они испытали ночью на кухне, рассеялось как дым.
Он заставил себя улыбнуться. Хорошей улыбкой можно отгородиться так, что никто не пробьется.
– Как дела, милая?
Селеста спустилась во двор, и загорелые ноги ее на траве казались особенно смуглыми.
– Куда делся нож?
– Что?
– Нож, – прошептала она, оглядываясь через плечо на окно Макалистера. – Нож, который был у грабителя. Куда он делся, Дейв?
Дейв подбросил мяч и поймал у себя за спиной.
– Исчез.
– Исчез? – Она поджала губы, потупилась, глядя на траву. – Плохо, Дейв.
– Что «плохо», милая?
– Куда исчез?
– Исчез, и все.
– Ты уверен?
Дейв был уверен. Он с улыбкой смотрел ей в глаза.
– Точно.
– На нем ведь твоя кровь, твоя ДНК, Дейв. Он так «исчез», что не может опять возникнуть?
Ответа на этот вопрос Дейв не знал и потому лишь молча глядел на жену, пока она не переменила тему.
– Ты утреннюю газету смотрел?
– Конечно, – сказал он.
– Есть что‑нибудь?
– О чем?
– «О
– Позднее. Брось! Ну а «Хроника событий»? Она печатается последней. Они обычно ждут полицейских сводок.
– Ты что, в газете работала?
– Мне не до шуток, Дейв.
– Конечно, милая. Я просто хочу сказать, что в утренней газете ничего нет. Почему – не знаю. В полдень посмотрим новости. Может, там что‑нибудь будет.
Селеста опять опустила голову; разглядывая траву, она несколько раз кивнула своим мыслям.
– Мы можем что‑то такое увидеть, Дейв?
Дейв слегка отпрянул.
– Я хочу сказать, увидеть что‑нибудь про негра, избитого до полусмерти на стоянке возле… как называлось заведение, Дейв?
– А… «Последняя капля».
– Ну да… «Последняя капля».
– Так оно называлось, Селеста.
– Хорошо, Дейв, – согласилась она. – Ясно.
Она ушла. Повернулась к нему спиной, поднялась на крыльцо, вошла в дом, и Дейв слышал мягкие шаги ее босых ног на лестнице.
Вот так всегда с ними. Они покидают тебя. Может быть, не реально, не физически, но в мыслях и чувствах. Когда они нужны, их нет рядом. Так же было и с его матерью. В то утро, когда полицейские доставили его домой, она готовила ему завтрак, повернувшись к нему спиной, мурлыча «Старика Макдональда», лишь изредка бросая на него взгляд через плечо, улыбаясь нервной улыбкой, – так улыбаются малознакомому жильцу, который неизвестно еще как себя поведет.