– Бобби замели еще в пятницу вечером. – Роман допил свой кофе со сливками. – Он, сержант, весь этот уик‑энд провел в тюрьме. – И Роман погрозил им пальцем: – Что ж это, ребята, у вас оповещение так плохо налажено, а?
Минувший день безумно, до боли в костях, утомил Шона, однако позвонили полицейские, оставленные наблюдать за домом Брендана Харриса, и сообщили, что Брендан Харрис с матерью вернулись домой. К одиннадцати вечера Шон и Уайти уже сидели на кухне у Брендана и его матери Эстер, и Шон думал, какое счастье, что теперь люди перестали селиться в таких квартирах, похожих на декорации старых телесериалов, вроде «Медового месяца», и что видеть эти квартиры лучше в старом черно‑белом телевизоре с тринадцатидюймовым экраном и мутным, с помехами изображением. Квартира была на одну сторону с входом посередине; дверь с лестничной площадки открывалась непосредственно в гостиную. Справа от гостиной была маленькая столовая, превращенная в спальню Эстер, с кладовкой, загроможденной ее туалетными принадлежностями – гребнями, щетками и всевозможной пудрой. Дальше за нею располагалась комната Брендана и его младшего брата Реймонда.
Слева от гостиной короткий коридорчик вел в старенькую ванную и дальше – в закоулок кухни, куда дневной свет проникал хорошо если минут на сорок пять в день, на закате. Кухня была выкрашена тускло‑зеленой и грязно‑желтой красками, и Шон, Уайти, Брендан и Эстер сидели за столиком с металлическими ножками, в котором на стыках не хватало шурупов. Стол был покрыт цветастой желто‑зеленой клеенкой, продырявленной на углах и облупленной в центре.
Эстер хорошо вписывалась в эту обстановку. Она была маленькой и угловатой, а лет ей можно было дать с равным успехом как сорок, так и пятьдесят пять. От нее пахло хозяйственным мылом и сигаретами, а ее жесткие седовато‑голубые волосы были того же цвета, что и голубые вены на руках и предплечьях. На ней была линялая розовая трикотажная кофточка навыпуск поверх джинсов и мохнатые черные шлепанцы. Она курила одну за другой сигареты «Парламент», слушая Уайти и Шона с таким видом, будто вопросы их – глупее не придумаешь, но деваться ей все равно некуда.
– Когда вы в последний раз видели Кейти Маркус? – спросил Брендана Уайти.
– Ее Бобби убил, да? – сказал Брендан.
– Это вы о Бобби О'Доннеле? – осведомился Уайти.
– Ага. – Брендан ковырял бумагу на столе. Казалось, он в шоке. Отвечает голосом ровным, бесцветным, но то и дело вдруг прерывисто вздыхает и кривится правой щекой, так, словно ему заехали в глаз.
– Почему вы так сказали? – спросил Шон.
– Она его боялась. Встречалась с ним раньше и всегда говорила, что, если он пронюхает про нас с ней, он убьет и ее и меня.
Шон покосился на мать, ожидая какой‑нибудь реакции с ее стороны, но она лишь курила, выпуская струи дыма, уже окутавшие стол серым облаком.
– Похоже, у Бобби есть алиби, – сказал Уайти. – А вот как с этим обстоят дела у вас, Брендан?
– Я не убивал ее, – глухо проговорил Брендан Харрис. – Я на Кейти руки бы поднять не смог. Никогда.
– Ну и тогда я вновь вас спрашиваю, – сказал Уайти, – когда вы видели ее в последний раз?
– В пятницу вечером.
– В котором часу?
– Кажется, около восьми.
– Кажется, около восьми, Брендан, или в восемь?
Лицо Брендана исказилось тревогой, и искры ее долетали до Шона через стол. Брендан стиснул руки и качнулся на стуле.
– Да, в восемь. Мы немного послушали музыку с магнитофона. А потом… потом ей надо было уйти.
– Да, в восемь. Мы немного послушали музыку с магнитофона. А потом… потом ей надо было уйти.
Уайти записал: «Магнитофон. 8 ч. Пятн.».
– Куда ей надо было уйти?
– Не знаю, – сказал Брендан.
Мать Брендана вдавила еще один окурок в кучу окурков в пепельнице на столе. При этом один из погашенных окурков опять ожил, и струя дыма из пепельницы шибанула прямо в ноздрю Шону. Эстер Харрис немедленно зажгла новую сигарету, и Шон представил себе ее легкие – узловатые и черные, как черное дерево.
– Сколько вам лет, Брендан?
– Девятнадцать.
– Школу скоро кончаете?
– Он кончил, – сказала Эстер.
– Я аттестат в прошлом году получил, – сказал Брендан.
– Итак, Брендан, – сказал Уайти, – вам совершенно неизвестно, куда отправилась Кейти в пятницу вечером, после того как оставила вас и ваш магнитофон?
– Нет, не известно, – сипло ответил Брендан, и глаза его стали краснее. – Она встречалась с Бобби, он сходил по ней с ума, а отец ее почему‑то меня невзлюбил, так что нам приходилось вести себя тихо. Иногда она не говорила мне, куда идет, потому что могла собраться и на свидание с Бобби, как я думаю, чтобы опять попытаться втолковать ему, что между ними все кончено. Вообще не знаю. Но в тот вечер она сказала, что идет домой.
– Джимми Маркус вас невзлюбил, – сказал Шон. – Почему?
Брендан пожал плечами:
– Вот уж не знаю. Но он сказал Кейти, что не желает, чтоб она со мной встречалась.
– Что? – возмутилась мать. – Этот вор считает, что порядочная семья ему не годится?
– Он не вор, – возразил Брендан.
– Ну, был вором, – сказала мать. – А ты этого не знаешь, хоть и получил аттестат, да? Он был самым настоящим вором и бандитом. И у дочери тоже небось имеются эти наклонности. Яблоко от яблони. Не сейчас, так потом бы проявилось. Так что считай, сынок, тебе еще повезло.
Шон и Уайти переглянулись. Ну и мерзкая тетка, решил Шон. Злая как черт.
Брендан Харрис открыл было рот, собираясь что‑то сказать, но тут же опять закрыл его.
– У Кейти найдены рекламные проспекты Лас‑Вегаса, – сказал Уайти. – Нам стало известно, что она планировала поездку туда. С вами, Брендан.
– Мы… – Брендан опустил голову. – Да, мы хотели лететь в Лас‑Вегас. Сегодня. – Он поднял голову, и Шон заметил слезы, закипающие между его покрасневших век. Брендан вытер глаза тыльной стороной ладони, не дав слезам пролиться. – Да, такой у нас был план.
– Ты собирался бросить меня? – вскричала Эстер Харрис. – Бросить, не сказав ни слова!
– Мам, я…
– Бросить, как твой отец? Да? Оставить меня одну с твоим братцем, немым как рыба! Вот как, оказывается, ты собирался поступить, Брендан!
– Миссис Харрис, – сказал Шон, – давайте сейчас займемся делом. А потом у Брендана будет масса времени объясниться с вами.
Она метнула на Шона взгляд, который он часто наблюдал у закоренелых преступников и прочих антиобщественных личностей; взгляд этот говорил, что, мол, на первый раз я тебе это спущу, но станешь допекать – поплатишься так, что мало не покажется.
И она опять принялась за сына:
– Вот, выходит, какую свинью ты хотел подложить мне! Да?
– Мам, послушай…
– Что «послушай»? Послушать что? Что я тебе не так сделала? А? В чем провинилась? Может быть, в том, что вырастила тебя, выкормила, подарила на Рождество этот чертов саксофон, который ты так и не освоил? Он в шкафу так и валяется, Брендан!
– Мам…
– Нет, вот достань его, достань! Покажи этим господам, как здорово ты играешь! Достань‑ка саксофон!
Уайти посмотрел на Шона, совершенно ошеломленный этой безобразной сценой.