Господина Лито я назначаю госсекретарем. – Увернувшись от очередной головни, выстрелившей из полыхавшего пня, я продолжил свою мысль: – Ты, Рогволод, в мое отсутствие будешь подчиняться его приказам. Понял?
Мой начальственный взгляд наткнулся вдруг на важную деталь – всеми забытый, на выгоревшей дотла полянке лежал… алыберский меч. Пламя уже отползло к вершине холма – а он лежал теперь как ни в чем не бывало… Только лезвие тихо лучилось белым и золотым. Кажется, оно уже остыло – стараясь не оценивать собственные действия, я нагнулся и с третьей попытки вонзил его обратно в ножны. Минута – и я уже протягивал тяжелый инструмент Гнедану.
– Надо убрать эту жуткую феньку отсюда подальше! – сказал я. – Ты хотел зарыть его в болоте – сделай такое одолжение. Только… место запомни. На всякий случай. Все – трогайтесь к выходу.
– А ты не ступаешь ли с нами? – удивился Лито, вцепляясь в плечо шатающегося княжича. – Почто тебе здесь? Часом вращается Стожар – а в чтище-то разгонь, полымя пучинное! Гневу прибудет! Под жаркую руку подвернешься!
– Я задержусь буквально на минутку. У меня важная встреча, – доверительно сообщил я госсекретарю, поворачиваясь в ту сторону, куда убежали от огня и шума толстые белые лошади. До полуночи еще минут десять… Узнать бы только, где тут прячется милая амазоночка с сиреневыми глазами – и сразу домой.
– Поспешай же, Славко! – прикрикнул мне вслед Гнедан. – Не попадись Стожару! Добро, ждем тебя в Опорье!
– Чао! – улыбнулся я и, перепрыгнув через очередной частокол, поспешил меж гудящих от пламени сосен в глубь святилища, к вершине холма.
Стожар устроил тут себе что-то вроде детской игровой площадки. Повсюду имелись забавные заборчики и арки, срубленные из толстых бревен, смолисто тронутых гарью – а между арок пугливо толпились белые лошади с дымящимися хвостами и гривами. Десятки грязных перетрусивших животных: их вытаращенные глаза уже не фиксировали ничего, кроме зарева ползущего снизу пожара, опоясавшего холм. Копытные хрипели, кусали соседей за раздувшиеся шеи и потные крупы, абсолютно не замечая самого главного – то есть меня, разумеется.
К сожалению, звери были без седоков. Напрягая хрусталики, я выискивал, не мелькнет ли поверх вздрагивающих спин легкий контур амазонки. Тщетно. Обнаженная кавалеристка пряталась, очевидно, где-то среди арок. Хищно улыбнувшись, я нырнул в темные проулки лабиринта – и тут же встретил ее.
То есть, конечно, не девушку. Ее – это собачонку. Мерзкая плешивая шавка мотнулась ко мне и, погано тявкнув раза три, вцепилась игольчатой челюстью в икру… Весила она килограмма два и существенно затрудняла передвижение ног. А потом, согласитесь, неприятно, когда вас кусает незнакомая собака, да притом еще висит на ноге, как печеночный сосальщик. Я не поручусь, что она чистит зубы по утрам. Омерзительно сморщившись, я стряхнул ее и легким движением ноги отослал в дальний конец коридора – туда, где уже приветливо гудело пламя, пожиравшее перекрытия арок.
Этот эпизод ничуть не укрепил во мне супермена. Бегло размазав по ноге кровь, выступившую из крошечных ранок на икре, я тряхнул мозгами, разгоняя всякие мысли. К счастью, впереди проявился сквозь дым ломкий фасад какого-то сарайчика – и я ожил. Моя обнаженная любовь ждала меня в уютном шалаше, и я спешил.
Ну вот я и дома. Сорвав тряпки, прикрывавшие вход в шатер, я перешагнул знакомый порог – и огромные белые крылья любви., донесшие меня к тебе, звезда моя, сквозь пожар и мордобой, трепетно сложились на могучей спине.
Подниму ли тяжкий свой взгляд, чтобы увидеть утро твоего очарования, моя прелестная валькирия? Просияют ли радостью глаза воина, пришедшего за данью ласки и сладости?
Уже готовые просиять, глаза воина вперились в морщинистое и волосатое, как теннисный мяч, лицо одноглазой старухи, по-новогоднему подсвеченное снизу пламенем лучины. Бабулька мило ощерилась и, продолжая неподвижно улыбаться, на четвереньках поползла ко мне из темного угла. Она просто хотела поприветствовать молодого гостя – а коричневатые зубы оскалились как бы сами собой, от радости, то есть неумышленно.
– Пардон! Э-э… Не туда попал! – выдохнул я, отшатнувшись, – и, поспешно загородив вход каким-то бревном, разжал зубы и расслабил мышцы на лице. – Пожалуй, я пойду. Да-да: мне пора.
Как назло, в десяти метрах возник второй шалашик – чуть поболе старушкиного. И обогнуть его было попросту невозможно.
– Тук-тук, – вежливо постучал я, морально готовясь к наихудшему. – Откройте, бабушка, я вам пенсию принес.
Внутри сидела, сложив ноги по-турецки, совершенно голенькая девочка лет десяти и прижимала к груди пухлый тряпичный сверток. Мне понравилось, что девчонка была чернокожей – и это понятно: копоть от лучины, защепленной в свисавшую из-под купола цепь, лезла в глаза и мешала рассудочно мыслить.
– Могу я видеть скульптора Петрушевского? – спросил я первое, что попалось на язык. Честно говоря, мысли в голове слегка замерли от радости: не каждый день увидишь голую негритяночку – в сосновом лесу, да в ясный подмосковный вечер. Не дожидаясь ответа, я нетактично выскочил из хижины.
Пульс заметно участился: ночное небо совсем рассвело из-за пламени, и полночь явно была уже где-то поблизости – а любимой девушки все не виднелось. Я решился на последнее усилие ради торжества нашей любви.
– Скажите, а тут не пробегала моя двоюродная кузина: на лошади, полненькая такая и с косой? – бодро поинтересовался я, с лету засовывая голову обратно в шалаш. Лучинка уже погасла, и вместо девочки посреди шатра белесо светлел во мраке маленький молочный жеребенок. Он весело блеснул на меня человечьими глазами и общительно фыркнул что-то в ответ.
Я не понял, но переспрашивать не стал. Единственно из врожденной вежливости. Да ну ее, эту кузину! Удовлетворенно кивнув и, кажется, заверив жеребенка, что вернусь через минутку, я целеустремленно сдвинул брови и решительно двинулся прочь из святилища, пока крышка на черепе не обвалилась окончательно. Я в своем роде бизнесмен и не могу ждать, если девушка опаздывает на деловое свидание.
Любопытный феномен: повернувшись к шатрам спиной, я деловито спускался по узкой ступенчатой тропке меж двух прогнивших заборов, перепрыгивал через кучу холодных валунов, сложенных на манер каменной скамейки, поворачивал направо-и… опять выходил к шалашику с негритянками и жеребцами. Абзац.
Ничуть не поссорившись с самим собой по этому поводу, я вторично поворачивался спиной, терпеливо спускался вдоль забора к камням, сворачивал налево – и через минуту проклятый сарай вновь появлялся прямо по курсу.
Тихо порицая себя за то, что дал жеребенку клятву вернуться через минутку, я стал размышлять. Одно из двух: либо все шатры в святилище строились по типовому проекту, либо… либо я заблудился, как Алиса в Стране Дураков. Куда бы я ни двигался, непременно возникал в итоге у палаточного городка – наконец, опустившись возле шалашика на траву и устало прикрыв глаза, я все понял.
Я не мог выйти из чтища. Я не был стожаричем. Я был москвич, жаба меня уешь.
Тут как раз наступила полночь. И началось настоящее шоу. Представьте себе такую предельно голливудскую тучу – сине-багровую, с прожилками молний – она, разумеется, движется на зрителя. Представили? Гут. А теперь вообразите не одну такую тучку, а целый грозовой фронт, трепетно-лиловый на черном небесном фоне, оранжево распухающий изнутри – совсем как в мультфильмах Диснея.