– О чем с тобой говорить, супостат?! – возмутился воевода, но царь удержал Потапа, готового ринуться на врага.
– Подожди, Потапушка, не ярись! – сказал Вавила. – Змей по-хорошему пришел, с подарками. Негоже сразу головы рубить, хотя бы выслушать надо. Говори, Горыныч, с чем пожаловал?
– Ну начинай, брат, – сказал Умник, обращаясь к старшему брату.
Старшой нахмурился:
– Сейчас. Надо правильно речь сформулировать, чтобы согласно обычаю звучала.
Он задумался, подбирая правильные, по его мнению, слова, но тут Озорник как всегда высунулся с инициативой и смазал все впечатление от сватовства.
– У нас петух, у вас курочка! – радостно прорычал он, улыбаясь во всю свою пасть. – Пришли проверить, как ваша курочка нестись будет!
– Ну… это зависит от того, как ваш петух кур будет топтать… – растерянно ответил царь-батюшка, наблюдая, как Змей стукнул себя по той голове, что интересовалась производительностью царского птичника.
Средняя голова шикнула на правую и левую, призывая к молчанию, и с достоинством произнесла:
– Свататься мы пришли, царь-батюшка. Жениться нам с братьями надо.
– Это что ж, еще змеев надо ожидать? – спросил царь, растерянно озираясь. – Сколько братьев прибудет?
– Зачем, мы все тут, – ответил Змей Горыныч и каждая голова раскланялась, представляясь.
И царь, и воевода, и бояре с дружинниками молчали, все еще не понимая, что же нужно Змею Горынычу. Василиса Премудрая, пользуясь паузой, воскликнула:
– Впервые наблюдаю столь интересных однояйцевых близнецов!
– Почему – однояйцевых?! – возмущенно взревел Озорник. – Мы многояйцевые! Это… в смысле двух… и вообще, нормальный мужской боекомплект… – Тут он понял, что только что сказал, и смутился окончательно.
Молчал и Вавила, не зная, как отреагировать на двусмысленную ситуацию. Напряжение нарастало, и неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, но тишину вдруг разрезал радостный голосок Елены Прекрасной:
– Поняла! Та дыра на берегу получилась из-за того, что твой мужской комплект в боевую готовность пришел!
Девушка была рада, что смогла утереть нос сестрам и показаться умнее их, не замечая, что как всегда добилась обратного эффекта. Елена Прекрасная была на удивление наивна, если не сказать – откровенно глупа.
– Час от часу не легче, – изумился Вавила. – Та дыра получилась, когда этот супостат березу лапой зацепил да с корнем выворотил. Но ты-то, скажи на милость, откуда знаешь такие тонкости о мужском… гм… боекомплекте?
– А это Василиса Ваньке-дураку рассказывала. – Услышав в голосе отца сердитые нотки, Елена Прекрасная попятилась и поспешила свалить все на сестру. Совесть ее не мучила, тем более что Василисе обычно все с рук сходило. – А я ничего не сделала, я только подсл… услышала! – И она юркнула за широкую спину воеводы.
– Не по Закону поступаешь, Змей! – вскричал Потап. – За девицами подглядывал, пруд высушил, в лесу потраву учинил, а теперь еще и речи поганые ведешь, невинных девиц смущаешь!
– Эти девицы невинные сами кого хочешь засмущают речами вольными, – проворчал Старшой.
– И корову, корову мою утащил! – добавила Елена, не покидая безопасного места за спиной заступника.
Две Змеевы головы повернулись влево и посмотрели на третью. Озорник, проклиная себя за любовь к молочным продуктам и не вовремя проснувшуюся независимость, попытался оправдаться.
– Я просто за титьки никогда не держался, – промямлил он, – потренироваться хотел.
– Что?!! – Потап ринулся на Змея Горыныча, но благоразумный царь снова удержал его от смертоубийства.
– Лети-ка ты, Змей, восвояси подобру-поздорову, – сказал он примирительно, но голосом твердым, что сталь булатная. – Не отдам я тебе дочерей, и баста!
– Так нам не для этого, – смутилась та голова, которую звали Умником. – Нам для компании.
– Не отдашь?! – угрожающе переспросил Старшой, перебивая младшего брата.
– Нет! Это мое последнее слово. – И Вавила в подтверждение крепкой решимости топнул ногой.
– Тогда я сам возьму! – взрычал Старшой, не ожидавший отказа.
– Тогда готовься к войне! – не менее грозно рыкнул воевода Потап.
– К партизанской, – нехорошо ухмыльнулся Умник.
– Ну и партизань сколько тебе влезет! И подарки твои нам без надобности, – рассердился Вавила, – забери-ка ты их!
Змей сгреб сундук, взмахнул крыльями и взмыл в небо. Царь-батюшка проводил его взглядом, потом, повернувшись к дочкам, приказал:
– А ну марш в светелку, и чтобы носа оттуда не высовывали!
– Батюшка, – попыталась подлизаться Василиса Премудрая, но разгневанный родитель был непреклонен:
– Я не только ваш батюшка, я вам еще и царь! Потап, проводи их до светлицы, да и охрану на дверях поставь надежную!
И тяжко Вавиле было смотреть, как дочки его дуются, но тут он тверд был. Понял вдруг царь, что безопасность и здоровье детей ему гораздо важнее, чем их мимолетные обиды да капризы. Он был непреклонен, и потому все три царевны под охраной дружинников отправились в девичью светлицу.
Светелка эта была уютной да прибранной. Напротив двери – широкое окно, из него вид на главную улицу. У окна стояла широкая лавка, накрытая лоскутным одеялом. Справа в ряд три кровати поставлены – все с пуховыми перинами, атласными одеялами и горами пышно взбитых подушек.
Вдоль другой стены – сундуки с платьями и маленькие столики для рукоделия. На одном столике книги стопками высились, ниток да ткани там никогда и не было. Другой стол, что Марье Искуснице принадлежал, напротив, шитьем да вышиванием перегружен был. Там еще и законченное кружево лежало, на которое Елена Прекрасная облизывалась, да никак не могла выпросить у сестрицы. А столик Еленушки был уставлен бутыльками и баночками, шкатулочками и ларцами. Еще к ее столику персональное зеркальце прикреплено было. И за уши Елену было от того зеркальца не оттянуть. Все она перед ним сидела, личико свое прекрасное составами разными мазала, белилась-румянилась да брови собольи жженой палочкой подводила.
Вот и сейчас, только в комнату вошла, сразу к столику своему кинулась и ну давай изъяны на лице выискивать. Не нашла, вздохнула с великим облегчением, пучок перьев схватила и начала лицо французской мукой посыпать. Мука та пудрой называлась и больших денег царю Вавиле стоила.
Марья Искусница сильных эмоций по поводу домашнего ареста тоже не испытывала.