И это не потому, что другие плохо справлялись, это потому, конечно, что онинтриговал … Вот только зачем ему столько лишней головной боли – брать на себя самые трудные и «провальные» участки работы? Странная какая-то интрига, не находите?
С 4 февраля 1942 года Берия вместо Вознесенского стал курировать производство вооружений и минометов, с 12 февраля – еще и боеприпасов. Взамен Вознесенский получил нефть, черную и цветную металлургию. Однако уже в июле 1941 года В. Н. Новиков, бывший замнаркома вооружений (наркомом во время войны был Д. Ф. Устинов), после начала войны переведенный в Москву, вспоминает такую сцену:
«Помнится, в конце июля 1941 г. Берия проводил совещание. Мы с Д. Ф. Устиновым были приглашены по поводу необходимости резкого увеличения выпуска винтовок. Сидели от Берии сбоку, шагах в семи-восьми. Производил он впечатление человека решительного. Лицо широкое, бритое, холеное с бледным оттенком, очки-пенсне. Волосы темные, лысина. На руках кольца. [49] По виду национальность понять трудно.
Вопрос к нам:
– Товарищ Устинов, когда вы по Ижевску выйдете на выпуск пяти тысяч винтовок в сутки?
Дмитрий Федорович попросил, чтобы по этому вопросу доложил его заместитель – Новиков, который еще недавно был директором этого завода и меньше месяца как переведен в Москву.
Я встал и доложил, что для достижения такого уровня потребуется не менее семи – восьми месяцев, так как сейчас выпускают порядка двух тысяч винтовок в сутки.
Берия нахмурился:
– Что же вы, товарищ Новиков, не знаете, что на фронте одних убивают или ранят, а другие ждут освободившиеся винтовки, а вы – семь месяцев… Это не годится, надо уложиться в три месяца. Вы завод знаете, кто еще может нам помочь?
Я ответил, что при любых условиях уложиться в назначенный срок невозможно…»
И что же сделал «злодей Берия»? Пригрозил стереть саботажника все в ту же лагерную пыль? Ничуть не бывало!
«…Создали комиссию из двух заместителей председателя Госплана В. В. Кузнецова и П. И. Кирпичникова и меня. Срок – два дня. Дать предложения, как выйти на пять тысяч винтовок в сутки за три месяца.
Сидели мы двое суток, почти не уезжая домой. Говорили с заводами, с главком и так далее, придумать ничего не могли. Кузнецов и Кирпичников склонялись согласиться с трехмесячным сроком. Я отказался подписать бумагу, ссылаясь на нереальность такого решения. Документ ушел с пометкой “т. Новиков от подписи отказался”.
Опять мы на докладе у Берии, опять полный кабинет народа, включая наркомов не только оборонных отраслей, но и других.
Дошла очередь до нашего вопроса. Берия читает бумагу. Обращаясь к Кузнецову, спрашивает, почему нет подписи Новикова?
Василий Васильевич отвечает, что Новиков считает сроки нереальными.
Тогда Берия ко мне довольно сердито:
– Какой срок ставить, товарищ Новиков?
Я еще раз подтвердил, что минимальный срок – это семь с натяжкой месяцев. Берия сплюнул в сторону, выругался и сказал:
– Принять предложение Новикова.
На этом инцидент был исчерпан».
Правда, к этому эпизоду Новиков присовокупляет еще и разъяснение – а то наш проницательный читатель, не дай бог, подумает, будто автор относится к Берии с симпатией:
«Я как-то у товарищей поинтересовался: “почему же Берия принял мое предложение при другом мнении авторитетных членов комиссии!” Мне разъяснили, что он смертельно боится обмануть Сталина, который многое прощает, но обмана – никогда».
Ну-ну. Ведь точно так же в подобных ситуациях вел себя и Сталин. А он, интересно, кого боялся?
На самом деле Берия ведет себя как любой хороший хозяйственник, прекрасно знающий, что «нереальные» сроки на поверку очень часто оказываются реальными, и понимающий тот предел, за которым давить на подчиненного уже не имеет смысла.
Поражает другое: полное отсутствие у Новикова – в конце июля 1941 года, в ситуации, когда нервы у всех на пределе и чуть что, могли обвинить в саботаже и расстрелять, – так вот, поражает полное отсутствие страха перед всесильным «наркомом страха».
Создается впечатление, что Новиков прекрасно знает: он имеет дело с компетентным человеком, способным разобраться, где саботаж или некомпетентность, а где техническая невозможность. То есть, что значит: «создается впечатление»? Разумеется, он прекрасно это знал, потому и не боялся!
Кстати, тот же Новиков пишет, что после того, как они оказались под кураторством Берии, аресты заводских работников практически прекратились. Это, кстати, опять же косвенно говорит о том, что промышленностью Берия занимался гораздо больше и внимательнее, чем собственным наркоматом, коль скоро ему приходилось защищать своих заводчан от своих же чекистов. Защищал он работяг и от Комиссии партийного контроля, и от партийных органов. Вот, например, какой случай произошел с Новиковым.
Как-то раз первый заместитель наркома В. М. Рябиков проездом остановился на один день в Ижевске. Новиков тоже там оказался. День был воскресный, и они с местным начальством решили отметить встречу. А в одной из комнат дома, где происходило отмечание, находился представитель КПК. Его не пригласили, он, по-видимому, обиделся и написал донос в родное ведомство. Дней через десять Рябикова и Новикова вызывают к зампредседателя КПК Шкирятову: за «пьянку во время войны» оба получили по выговору. Обиженные – что, раз война, так уж и выпить нельзя? – они пишут заявление председателю КПК Андрееву: мол, нас оклеветали. Их снова зовут к Шкирятову: «А для вас что, решение ЦК – ложь и клевета?» С испугу те попросили заявления обратно – не отдали. Две недели минули в ожидании неприятностей, а потом им внезапно присылают новые решения, где уже объявленные выговоры сняты.
И что же оказалось? Оказалось, что, узнав об этой истории, Берия не поленился, позвонил в Ижевск наркому внутренних дел Удмуртии и попросил разобраться, как там было на самом деле. Получив доклад наркома, позвонил Андрееву, заявил, что историю работники КПК исказили, что он все проверил и считает: выговоры нужно снять. Ненормативная лексика, надо думать, прямо-таки кипела в его душе, но наружу не прорвалась.
Вскоре в ведении Берии оказалось и производство танков. Нарком танкостроения Малышев никак не мог увеличить их выпуск и жаловался, что ГКО ему мало помогает.
Тогда произошла история, отдаленно напоминающая банкет в турецком посольстве. По воспоминаниям Микояна, как-то у Сталина обсуждался вопрос производства танков, и Сталин поинтересовался у Берии, как именно Молотов осуществляет руководство отраслью.
«Он не имеет связи с заводами, оперативно не руководит, не вникает в дела производства, а когда вопросы ставят Малышев или другие, Молотов созывает большое совещание, часами обсуждают вопрос и формируют какое-либо решение. В этих решениях мало пользы, а на деле он отнимает время у тех, кто непосредственно должен заниматься оперативными вопросами, – говорит Берия, – так что вместо пользы получается вред».
В общем, подсидел Вячеслава Михайловича коварный Лаврентий Павлович, жестоко обидел и отобрал у дитяти танковое производство. И, что удивительно, положение там сразу же резко изменилось! «Берия, пользуясь властью, оказал Малышеву всю необходимую помощь за счет других наркоматов. И здесь его успеху способствовало то, что к этому времени заработали заводы, эвакуированные за Урал. Производство танков резко выросло и скоро превысило их производство в Германии и оккупированных ею странах».
Ну конечно же, у бедного Молотова власти совсем не было. Да и к успеху отрасли Берия отношения не имеет – просто заводы вдруг отчего-то заработали, так надо понимать…
Спрашивал Берия с подведомственных ему руководителей жестко, зато и опекал буквально как нянька. Вспоминает наш знакомый В. И. Новиков:
«…В особо острых ситуациях звонил прямо Берии.