- Иди, Илюша! - весело напутствовал друга Аносов.
С нежным румянцем на щеках Чайковский вышел из рядов и приблизился к министру. Тот прищурил на кадета близорукие глаза и взялся за золотую медаль.
- Молодец Чайковский, ты теперь шихтмейстер! Верно служи государю и отечеству! - внушительно сказал он и вручил вновь произведенному горному офицеру золотую медаль. Илюша поклонился, пуще покраснел и поблагодарил.
- Павел Аносов! - опять провозгласил Дерябин.
Под звуки курц-марша крепко сбитый Аносов неторопливым шагом прошел вперед и вытянулся в струнку перед министром. Свежий румянец и ясный взгляд серых умных глаз Павлуши привлекли внимание вальможи. Директор выдвинулся вперед и учтиво сказал гостю:
- Ваше высокопревосходительство, обратите внимание на сего питомца: он лучший ученик по металлургии и при этом оказал весьма изрядные успехи в изучении родного языка.
- Превосходно! - улыбнулся старик. - Что ж, Аносов, ты можешь прочесть стих, достойный сего великого часа в твоей жизни?
- Могу! - смело ответил Павел, и волна вдохновения подхватила его. Дозвольте из ломоносовской оды прочитать вам?
- Мы все слушаем! - министр склонил седую голову и стал ждать.
Аносов поднял лицо и звонким голосом прочел:
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать...
- Отрадно слышать! - сказал министр, обращаясь к директору корпуса, и легонько захлопал в ладоши. За ним стали рукоплескать и гости. Вновь произведенный шихтмейстер поклонился.
- А о Рифеях помнишь? - вдруг спросил вельможа.
- Помню! - улыбаясь ясными глазами, ответил Аносов.
- Скажи! - приказал гость, и глаза его по-молодому блеснули.
В зале прозвучали вещие слова, которые юноша неторопливо чеканил строка за строкой:
Пройдите землю, и пучину,
И степи, и глубокий лес,
И нутр Рифейский, и вершину,
И саму высоту небес.
Везде исследуйте всечасно,
Что есть велико и прекрасно,
Чего еще не видел свет.
- Ты вполне заслужил свою награду, - сказал министр и взял с подноса золотую медаль. - Носи с честью!
Опять раздался рев труб и звуки литавр. Аносов ног не чуял под собой. Навстречу ему дружески блестели восторженные глаза Илюши Чайковского.
Вызвали для вручения наград еще нескольких кадет. Снова оркестр играл туш, и на душе Аносова было празднично и светло. Он радовался за каждого товарища. Вот отличившимся в фехтовании вручили золоченые эспадроны и серебряные рапиры, и молодой унтер-офицер испытывал чувство гордости за друзей. Приятные минуты летят очень быстро, и вскоре торжество вручения наград окончилось. Музыка заиграла марш, кадеты построились и двинулись из зала.
Однако этим не кончился праздник. Вслед за официальной частью началось фехтование. Резко звенел металл, а с тонких, как осиное жало, клинков сыпались искры, и солнце жарко сверкало на золоте эспадронов. Сколько ловкости и пластичности проявляло в движениях молодое сильное тело! Все восхищенно смотрели на этот своеобразный турнир.
Потные и усталые, но с сияющими лицами фехтовальщики под аплодисменты покинули поле состязания, и место их заняли танцоры.
Наконец гости поднялись с кресел, по паркету зашаркали сотни ног. Группы почетных особ разбрелись по залам корпуса. Толпа разряженных дам во главе с министром подошла к входу примерного рудника. Женщины щебетали без умолку:
- Ах, это должно быть страшно интересно. Подумать только, опуститься под землю! Ведь в таких шахтах и добывается золото?
- И золото, и алмазы! - с важностью ответил министр.
Смуглые, стройные кадеты, охранявшие вход в рудник, завидя вельможу, ловко подняли фонарики рудокопов и звонко приветствовали:
- Глюкауф!
Министр на секунду задержался. В раздумье он взял одного из мальчиков за подбородок и сказал с одобрением:
- Очень хорошо! Так говорят саксонцы, самые лучшие рудокопы на свете.
Аносов всё слышал; опустив голову, в непонятной тоске он долго бродил в полутемном длинном коридоре. Из конференц-зала снова полились звуки музыки, - начинался концерт...
Наступил вечер, зажглись и засверкали сотни бенгальских огней, вспыхнули огни люстр, отражаясь и дробясь в хрустальных подвесках.
Аносов сбежал вниз, в вестибюль. Захар заговорщицки шепнул ему:
- Ты веселись, милок, на полный ход. Знай, это твой праздник! На Урале увидишь иное!
Разъезд гостей начался очень поздно. До утра горели огни и в классах шумели кадеты, а смотрители и не думали их унимать. В пятом часу Захар выпустил Аносова и Чайковского на набережную.
- К дому? - ласково спросил он. - В добрый час!
Нога в ногу друзья пошли вдоль набережной. Нева дышала влажным предутренним туманом. Кое-где на реке мигали огоньки рыбачьих лодок. Перед разлукой хотелось поговорить о многом, и о том, как быстро пролетели школьные годы.
И вот молодые друзья сегодня стоят лицом к лицу перед неизвестным будущим.
Глухо отдавались их шаги в безмолвии спящего города, а юноши всё еще не могли всласть наговориться о будущем. С восторгом юности они смотрели на мир, и самые радужные мечты обуревали их. Между тем на востоке робко занималась заря. Глядя на заалевшее небо, Аносов вдруг схватил Чайковского за руку и со страстью предложил:
- Илюша, давай поклянемся честно служить своему родному народу!
- И я только что подумал об этом! - восхищенно посмотрел на него друг. - Как хорошо кругом. Смотри, скоро восход! Вперед, к новой жизни!
Друзья улыбнулись и крепко, по-мужски, обнялись.
Глава четвертая
ПЛАВАНИЕ на "ЕЛИЗАВЕТЕ"
Восемнадцатилетний шихтмейстер Павел Аносов получил назначение в Златоуст, в котором за два года до этого, 16 декабря 1815 года, состоялось официальное открытие "Фабрики белого оружия, разных стальных и железных изделий". Все ждали, что она будет иметь важное значение в деле вооружения русской армии. Аносов радовался своему назначению и с нетерпением ждал дня выезда из Санкт-Петербурга. Он давно выполнил все формальности в горном департаменте - получил приказ, представлялся самому министру, - и сейчас ему не терпелось скорее попасть на службу. Недели две тому назад на Урал уехал Илюша Чайковский, назначенный на Воткинский завод. Аносов остался в одиночестве и каждый день ходил в департамент справляться о дне отправки, но тощий золотушный чиновник в потертом мундирчике всякий раз пожимал плечами:
- Неизвестно. Обождите, сударь, над вами не каплет!
- Но от кого это зависит? - осторожно и деликатно спросил однажды шихтмейстер.
- От начальства, милый человек, от начальства, - неторопливо ответил чиновник. - В этом есть смысл: наехали в Кронштадт немецкие мастера, выписанные для работы на оружейной фабрике. Когда они изволят из Кронштадта выбыть в Златоуст, тогда и вы с ними отправитесь... Вы, сударь, молоды, а путь предстоит дальний, и побыть вам с людьми опытными и знающими не вредно, - пояснил он и, пристально вглядевшись подслеповатыми глазами в юношу, вдруг пытливо спросил: - Уж не сынок ли нашего покойного асессора Аносова вы будете?
- Да, я его сын! - с гордостью ответил Павел Петрович.
Чиновник ласково улыбнулся и стал еще разговорчивее:
- Лестно моему сердцу слышать это. Вы, сударь, умно решили ехать в Златоуст, однако из уважения к вашему батюшке должен вас предупредить о том, господин шихтмейстер, что трудно вам там доведется.