Сомс посмотрел на нее и украдкой понюхал воздух. "Не нашего круга, - решил он, - держу десять против одного, что выйдут осложнения". Приглушенный голос лакея сказал: - Вас просят зайти, сэр! Сомс провел рукой по лицу и последовал за ним. Спальня, куда он вошел, была странно не похожа на первую комнату. Одна стена была сплошь занята огромным шкафом с массой ящиков и полочек. И больше в комнате ничего не было, кроме туалетного стола с серебряным прибором, электрического радиатора, горевшего в камине, и кровати напротив. Над камином висела одна-единственная картина. Сомс машинально взглянул на нее. Как! Китайская картина! Большая белая обезьяна, повернувшись боком, держала в протянутой лапе кожуру выжатого апельсина. С ее мохнатой мордочки на Сомса смотрели карие, почти человеческие глаза. Какая фантазия заставила чуждого искусству Джорджа купить такую вещь, да еще повесить ее против своей кровати? Сомс обернулся и поглядел на кровать. Там лежал "единственный приличный человек в этой семейке", как называл его когда-то Монтегью Дарти; его отечное тело вырисовывалось под тонким стеганым одеялом. Сомса даже передернуло, когда он увидел это знакомое багрово-румяное лицо бледным и одутловатым, как луна, с темными морщинистыми кругами под глазами, еще сохранившими свое насмешливое выражение. Голос хриплый, сдавленный, но звучащий еще по-старому, по-форсайтски, произнес: - Здорово, Сомс! Пришел снять с меня мерку для гроба? Сомс движением руки отклонил это предположение; ему странно было видеть такую пародию на Джорджа. Они никогда не ладили, но все-таки... Сдержанным, спокойным голосом он сказал: - Ну, Джордж, ты еще поправишься. Ты еще не в таком возрасте. Могу ли я быть тебе чем-нибудь полезен? Усмешка тронула бескровные губы Джорджа. - Составь мне дополнение к завещанию. Бумага - в ящике туалетного стола. Сомс вынул листок со штампом "Айсиум-Клуба". Стоя у стола, он написал своим вечным пером вводную фразу и выжидательно взглянул на Джорджа. Голос продиктовал хрипло и медленно: - Моих трех кляч - молодому Вэлу Дарти, потому что он единственный Форсайт, который умеет отличить лошадь от осла. - Сдавленный смешок жутко отозвался в ушах Сомса. - Ну, как ты написал? Сомс прочел: - "Завещаю трех моих скаковых лошадей родственнику моему Валериусу Дарти из Уонсдона, Сэссекс, ибо он обладает специальным знанием лошадей". Снова этот хриплый смешок: - Ты, Сомс, сухой педант. Продолжай: Милли Мойл - Клермснт-Гров, дом двенадцать - завещаю двенадцать тысяч фунтов, свободных от налогов на наследство. Сомс чуть не свистнул. Женщина в соседней комнате! Насмешливые глаза Джорджа стали грустными и задумчивыми. - Это огромные деньги, - не удержался Сомс. Джордж хрипло и раздраженно проворчал: - Пиши, не то откажу ей все состояние! Сомс написал. - Это все? - Да. Прочти! Сомс прочел. Снова он услышал сдавленный смех. - Недурная пилюля! Этого вы в газетах не напечатаете. Позови лакея, ты и он можете засвидетельствовать. Но Сомс еще не успел дойти до двери, как она открылась, и лакей вошел сам. - Тут... м-м... зашел священник, сэр, - сказал он виноватым голосом. - Он спрашивает, не угодно ли вам принять его? Джордж повернулся к нему; его заплывшие серые глаза сердито расширились. - Передайте ему привет, - сказал он, - и скажите, что мы увидимся на моих похоронах. Лакеи поклонился и вышел; наступило молчание. - Теперь, - сказал Джордж, - зови его опять. Я не знаю, когда флаг будет спущен. Сомс позвал лакея. Когда завещание было подписано и лакей ушел, Джордж заговорил: - Возьми его и последи, чтобы она свое получила. Тебе можно доверять - это твое основное достоинство, Сомс. Сомс с каким-то странным чувством положил завещание в карман. - Может быть, хочешь ее повидать? - сказал он. Джордж посмотрел на него долгим, пристальным взглядом. - Нет. Какой смысл? Дай мне сигару из того ящика. Сомс открыл ящик. - А можно тебе? - спросил он. Джордж усмехнулся: - Никогда в жизни не делал того, что можно, и теперь не собираюсь. Обрежь мне сигару.
- А можно тебе? - спросил он. Джордж усмехнулся: - Никогда в жизни не делал того, что можно, и теперь не собираюсь. Обрежь мне сигару. Сомс остриг кончик сигары. "Спичек я ему не дам, - подумал он, - не могу взять на себя ответственность". Но Джордж и не просил спичек. Он лежал совершенно спокойно с незажженной сигарой в бледных губах, опустив распухшие веки. - Прощай, - сказал он, - я вздремну. - Прощай, - сказал Сомс. - Я надеюсь, что ты... ты, коро... Джордж снова открыл глаза, - их пристальный, грустный, насмешливый взгляд как будто уничтожал притворные надежды и утешения. Сомс быстро повернулся и вышел. Он чувствовал себя скверно и почти бессознательно опять зашел в гостиную. Женщина сидела в той же позе; тот же назойливый аромат стоял в воздухе. Сомс взял зонтик, забытый там, и вышел. - Вот мой номер телефона, - сказал он слуге, ожидавшему в коридоре. Дайте мне знать. Тот поклонился. Сомс свернул с Бельвиль-Роу. Всегда, расставаясь с Джорджем, он чувствовал, что над ним смеются. Не посмеялись ли над ним и в этот раз? Не было ли завещание Джорджа его последней шуткой? Может быть, если бы Сомс не зашел к нему, Джордж никогда бы не сделал этой приписки, не обошел бы семью, оставив треть своего состояния надушенной женщине в кресле? Сомса смущала эта загадка. Но как можно шутить у порога смерти? В этом было своего рода геройство. Где его надо хоронить?.. Ктонибудь, наверно, знает - Фрэнси или Юстас. Но что они скажут, когда узнают об этой женщине в кресле? Ведь двенадцать тысяч фунтов! "Если смогу получить эту белую обезьяну, обязательно возьму ее, - подумал он внезапно, - хорошая вещь!" Глаза обезьяны, выжатый апельсин... не была ли сама жизнь горькой шуткой, не понимал ли Джордж все глубже его самого? Сомс позвонил у дверей дома на Грин-Стрит. Миссис Дарти просила извинить ее, но миссис Кардитан пригласила ее обедать и составить партию в карты. Сомс пошел в столовую один. У полированного стола, под который в былые времена иногда соскальзывал, а то и замертво сваливался Монтегью Дарти, Сомс обедал, глубоко задумавшись. "Тебе можно доверять - это твое основное достоинство, Сомс!" Эти слова были ему и лестны и обидны. Какая глубоко ироническая шутка! Так оскорбить семью - и доверить Сомсу осуществить это оскорбительное дело! Не мог же Джордж из привязанности отдать двенадцать тысяч женщине, надушенной пачули. Нет! Это была последняя издевка над семьей, над всеми Форсайтами, над ним - Сомсом! Что же! Все те, кто издевался над ним, получили по заслугам - Ирэн, Босини, старый и молодой Джолионы, а теперь вот - Джордж. Кто умер, кто умирает, кто - в Британской Колумбии! Он снова видел перед собой глаза своего кузена над незакуренной сигарой - пристальные, грустные, насмешливые. Бедняга! Сомс встал из-за стола и рывком раздвинул портьеры. Ночь стояла ясная, холодная. Что становится с человеком после? Джордж любил говорить, что в прошлом своем существовании он был поваром у Карла Второго. Но перевоплощение - чепуха, идиотская теория! И все же хотелось бы как-то существовать после смерти. Существовать и быть возле Флер! Что это за шум? Граммофон завели на кухне. Когда кошки дома нет, мыши пляшут! Люди все одинаковы - берут, что могут, а дают как можно меньше. Что ж, закурить папиросу? Закурив от свечи - Уинифрид обедала при свечах, они снова вошли в моду, - Сомс подумал: "Интересно, держит он еще сигару в зубах?" Чудак этот Джордж! Всю жизнь был чудаком! Он следил за кольцом дыма, которое случайно выпустил, - очень синее кольцо; он никогда не затягивался. Да! Джордж жил слишком легкомысленно, иначе он не умер бы на двадцать лет раньше срока - слишком легкомысленно! Да, вот какие дела! И некому слова сказать - ни одной собаки нет. Сомс снял с камина какого-то уродца, которого разыскал где-то на восточном базаре племянник Бенедикт, годадва спустя после войны. У него были зеленые глаза. "Нет, не изумруды, - подумал Сомс, - какие-то дешевые камни". - Вас к телефону, сэр. Сомс вышел в холл и взял трубку.