- Чувствую, сэр, - сказал Обри Грин. "Чувствую!" - мысленно передразнил его Сомс, уходя. Обри Грин тоже ушел через несколько минут встретив в холле какую-то даму, просившую доложить о себе. А Флер, оставшись наедине со своим телом, снова провела по нему руками сверху вниз. "Нагая натура" напомнила ей об опасности слишком драматических переживаний.
V. ДУША ФЛЕР
- Миссис Вэл Дарти, мэм. Имя, которое даже Кокер не смог исказить, подействовало на Флер так, словно чей-то палец внезапно притронулся к обнаженному нерву. Холли! Флер не видела ее с того дня, как вышла замуж не за Джона. Холли! Целый поток воспоминаний - Уонсдон, холмы, меловая яма, яблони, река, роща, Робин-Хилл! Нет! Не слишком приятно видеть Холли; и Флер сказала: - Как мило, что вы зашли. - Я сегодня встретилась с вашим мужем на Гринстрит, и он пригласил меня. Какая чудесная комната! - Тинг! Пойди сюда, я тебя должна представить. Это - Тинг-а-Линг, правда - совершенство? Он немного расстроен из-за новой обезьянки. А как Вэл, как милый Уонсдон? Там было так изумительно спокойно. - Да, славный, тихий уголок. Мне никогда не надоедает тишина. - А как... как Джон? - спросила Флер с легким сухим смешком. - Разводит персики в Северной Каролине. Британская Колумбия не подошла. - Вот как! Он женат? - Нет. - Он, верно, женится на американке. - Ведь ему еще нет двадцати двух лет. - Господи! - сказала Флер. - Неужели мне только двадцать один год! Мне кажется, будто мне сорок восемь. - Это оттого, что вы живете в гуще всех событий и встречаете такую массу людей. - И, в сущности, никого не знаю. - Разве? - Конечно нет. Правда, мы все зовем друг друга по именам, но в общем... - Мне очень нравится ваш муж. - О, Майкл - прелесть! А как живет Джун? - Я ее вчера видела - у нее, конечно, опять новый художник, Клод Брэйнз. Он, кажется, так называемый вертижинист. Флер закусила губу. - Да, их теперь много. Но, вероятно, Джун считает его единственным. - Да, она считает его гением. - Удивительный она человек. - Да, - сказала Холли. - Преданнейшее существо в мире, пока увлечена чем-нибудь. Возится, как наседка с только что вылупившимися цыплятами. Вы никогда не видели Бориса Струмоловского? - Нет. - И не смотрите. - Я видела его скульптуру - он лепил одного из дядей Майкла. Вполне нормальная вещь. - Да. Джун решила, что он сделал эту вещь только ради денег, а он ей этого не мог простить. Она, конечно, была права. Но как только ее питомец начинает зарабатывать, она ищет другого. Она - прелесть! - Да, - сказала Флер, - мне она очень нравилась. И еще поток воспоминаний: и кондитерская, и река, и маленькая столовая в квартирке Джун, и комната на Гринстрит, где она под пристальным взглядом синих глаз Джун переодевалась после венчания. Флер схватила "Обезьяну" и подняла ее повыше. - Ну разве это не сама жизнь? - проговорила она. Пришла бы ей такая мысль в голову, если бы не Обри Грин? Но в этот момент его слова казались удивительно правильными. - Бедная обезьянка, - вздохнула Холли. - Мне всегда так их жаль! Но картина, по-моему, чудесная. - Да, я ее повешу вот тут. Достать еще одну картину - и комната была бы закончена. Но все так дорожат своими китайскими вещами. Эту я получила случайно - умер один человек, Джордж Форсайт, - знаете, тот, что играл на скачках. - О-о! - тихо протянула Холли. Она вдруг вспомнила насмешливые глаза этого старого родственника в церкви, когда венчали Флер, услышала его глухой шепот: "Выдержит ли она дистанцию?" А правда, выдерживает ли она дистанцию, эта хорошенькая лошадка? "Хотел бы, чтобы она отдохнула. Жаль, что ей некуда дезертировать!" Но нельзя задавать такие интимные вопросы, и Холли ограничилась общим замечанием: - Как вы воспринимаете жизнь. Флер? Вы, современная золотая молодежь? Когда оторвешься от всего и проживешь двадцать лет в Южной Африке, чувствуешь себя как-то вне жизни. - Жизнь! О, мы, конечно, знаем, что жизнь считается загадкой, но мы и не пытаемся ее разгадывать.
- Жизнь! О, мы, конечно, знаем, что жизнь считается загадкой, но мы и не пытаемся ее разгадывать. Мы просто Хотим пользоваться минутой, потому что не верим, что чтонибудь долговечно. Но мне кажется, мы не вполне умеем пользоваться ею. Мы просто летим вперед и надеемся на что-то. Конечно, существует искусство, но не все мы - художники; а кроме того, экспрессионизм... вот Майкл, например, говорит, что в нем нет никакого содержания. Мы с ним носимся, - но Майкл, верно, прав. Я встречаюсь с невероятным количеством писателей и художников - считается, что они очень занятные люди. Холли слушала с совершенном удивлении. Кто бы подумал, что эта девочка так все понимает? Может быть, ее наблюдения и неправильны, но все же она что-то и как-то понимает! - Но ведь вам все-таки весело? - Конечно, я люблю хорошие вещи, люблю занятных людей. Я люблю видеть все новое, все стоящее - или по крайней мере то, что кажется в данную минуту стоящим. Но дело в том, что все в конце концов теряет новизну. Видите ли, я ведь не принадлежу ни к "гедонистам", ни к "новым верующим". - К новым верующим? - Как, вы не знаете? Это что-то вроде лечения верой; не старое "бог есть добро, а добро есть бог", а скорее смесь силы воли, психоанализа и веры в то, что все будет в порядке завтра утром, если только скажешь, что все в порядке. Наверно, вам они попадались. Они страшно серьезно относятся к делу. - Знаю, - сказала Холли, - у них блестят глаза. - Вероятно. Я в них не верю - я ни в кого не верю, да и ни во что, собственно. Разве можно верить? - Ну, а простой народ? А тяжелый труд? Флер вздохнула. - Да, вероятно. Вот Майкл, я прямо скажу, человек неиспорченный. Давайте пить чай. Чаю, Тинг? - и, включив свет, она позвонила. Когда нежданная гостья ушла, Флер осталась неподвижно сидеть у огня. Сегодня, когда она была на грани близости с Уилфридом!.. Значит, Джон не женат! Конечно, ничего от этого не изменится. Жизнь никогда не складывается, как в книжках. И вообще все эти сентименты - ерунда! Хватит! Флер откинула прядь волос со лба и, достав гвоздь и молоток, стала вешать белую обезьяну. Между двумя чайными шкафчиками с цветной перламутровой инкрустацией картина будет выглядеть замечательно. Раз Джон не для нее, то не все ли равно - Уилфрид или Майкл, оба или никого. Высосать апельсин, пока он у тебя в руках, и бросить кожуру. И вдруг она увидела, что Майкл здесь, в комнате. Он вошел очень тихо и стал у камина, за ее спиной. Она быстро оглянулась и сказала: - Ко мне заходил Обри Грин насчет натурщицы, которую ты ему послал. И Холли - миссис Вэл Дарти, она сказала, что встретила тебя. Да, смотри, что нам принес папа. Правда, чудо? Майкл молчал. - Что-нибудь случилось, Майкл? - Нет, ничего. - Он подошел к "Обезьяне". Флер сбоку пристально разглядывала его лицо. Инстинктивно она чувствовала какую-то перемену. Неужели он знает, что она была у Уилфрида? Видел, как она оттуда вышла? - Ну и обезьяна! - сказал он. - Да, кстати, нет ли у тебя какого-нибудь лишнего платья для жены одного бедного малого, что-нибудь попроще? Она машинально ответила: - Да, конечно, - а мозг ее напряженно работал. - Тогда ты, может быть, отложишь? Я сам собираюсь послать ему кое-что - отправили бы все вместе. Да. Он совсем не похож на себя, словно какая-то пружинка в нем сдала. Ей стало не по себе: Майкл - и невесел! Как будто в холодный день потух камин. И, может быть, впервые она почувствовала, какое значение имеет для нее его веселость. Она видела, как он взял Тинг-а-Линга на руки и сел. Тогда она подошла к нему сзади и наклонилась к нему так, что ее волосы коснулись его щеки. Вместо того чтобы потереться щекой о ее щеку, он сидел неподвижно, и сердце у нее упало. - Что с тобой? - спросила она ласкаясь. - Ничего. Она взяла его за уши. - Нет, что-то есть. Ты, верно, как-нибудь узнал, что я заходила к Уилфриду. Он ответил ледяным тоном: - А почему бы и нет? Флер выпустила его голову и выпрямилась. - Я заходила только сказать ему, что больше не могу с ним встречаться.