Глядя одним глазом на старика, а другим на документ, он добросовестно читал. - Как будто тут есть какой-то смысл, - сказал он наконец. Старик разинул бородатый рот, как лягушка на муху, и Майкл поспешил исправить ошибку. - Тут учитывается и то, что случится, и то, что будет, если ничего не случится, - прямо как букмекеры на скачках. Он тут же почувствовал, что только напортил. Старик ворчливо сказал: - Мы здесь зря время не тратим. Извините, я занят. Майкл с искренним раскаянием следил, как старичок отмечает "птичками" какой-то длинный перечень. Он был похож на старого пса, который лежит у - порога, сторожит помещение и ищет блох. Так прошло минут пять в совершенном молчании, пока не вошел Сомс. - Вы уже здесь? - сказал он. - Да, сэр, я постарался прийти точно в назначенное время. Какая славная, прохладная комната! - Вы это прочли? - Сомс показал на черновик. Майкл кивнул. - Поняли? - Кое-что как будто понял. - Доход с этих пятидесяти тысяч, - сказал Сомс, - находится в распоряжении Флер, пока ее старший ребенок - если это будет мальчик - не достигнет двадцати одного года, после чего весь капитал безограничительно переходит к нему. Если это будет девочка, половина доходов остается в пожизненное пользование Флер, а половина будет выплачиваться ее дочери, когда та достигнет совершеннолетия или же выйдет замуж, и половина капитала переходит к ней или ее законным детям по достижении ими совершеннолетия или по вступлении в брак, в равных долях. Вторая половина капитала переходит в полную собственность Флер и может передаваться по ее завещанию или по законам наследования. - У вас все получается удивительно ясно, - сказал Майкл. - Погодите, - проговорил Сомс. - Если у Флер не будет детей... Майкл вздрогнул. - Все возможно, - серьезно произнес Сомс, - и опыт учит меня, что именно непредусмотренные обстоятельства чаще всего и возникают. В таком случае доходы принадлежат Флер до конца жизни, и капитал она может завещать, кому пожелает. Если она этого не сделает, он переходит к ближайшему родственнику. Тут предусмотрено все. - Что же, ей надо писать новое завещание? - спросил Майкл, чувствуя, что его лоб покрывается холодным потом. - Если пожелает. Но ее завещание предусматривает все возможности. - Надо ли мне что-нибудь сделать? - Нет. Я хотел вам все объяснить, прежде чем подпишу. Дайте мне, пожалуйста, документы, Грэдмен, и позовите Уиксона. Майкл увидел, как старичок достал из шкафа лист веленевой бумаги, исписанный каллиграфическим почерком и украшенный печатями, любовно посмотрел на него и положил перед Сомсом. Когда он вышел из комнаты, Сомс сказал тихо: - Во вторник собрание - мало ли что может быть. Но что бы ни случилось, эти деньги в безопасности. - Вы очень добры к нам, сэр. Сомс наклонил голову, пробуя перо. - Боюсь, я обидел вашего старого клерка, - сказал Майкл, - он мне ужасно понравился, но я нечаянно сравнил его с букмекером. Сомс улыбнулся. - Грэдмен - своеобразный тип, - сказал он, - таких уже не много осталось. Майкл думал, можно ли быть своеобразным типом до шестидесятилетнего возраста, когда "тип" вошел в сопровождении бледного человека в темном костюме. Сомс, глядя как-то вбок, без предисловий сказал? - Это - послесвадебный подарок моей дочери. Я подписываюсь в здравом уме и твердой памяти. Он подписался и встал. Бледный человек и Грэдмен тоже подписались. Когда бледный человек вышел, в комнате наступила полная тишина. - Я вам еще нужен? - спросил Майкл. - Да, я хочу, чтобы вы зашли со мною в банк, - я положу эту дарственную вместе с другими. Я больше не приду сегодня, Грэдмен. - До свидания, мистер Грэдмен. Майкл услышал, как старик что-то пробормотал в бороду, почти утонувшую в ящике стола, куда он прятал документы, и вышел вслед за Сомсом. - Вот здесь была раньше наша контора, - сказал Сомс, когда они проходили Полтри, - а до меня тут был мой отец. - Пожалуй, тут веселее, - заметил Майкл. - Опекуны встретят нас в банке, вы их помните? - Двоюродные братья Флер, сэр, да? - Гроюродные. Старший сын молодого Роджера и старший сын молодого Николаев.
Старший сын молодого Роджера и старший сын молодого Николаев. Я выбрал молодых. Очень молодой Роджер был ранен в войну - он ничем не занимается; очень молодой Николае - юрист. У Майкла даже уши навострились. - А как назовут следующее поколение, сэр? "Очень, очень молодой Роджер" звучит даже обидно, правда? - У него не будет детей при таких налогах. Он себе не может этого позволить; он серьезный малый. А как вы назовете своего, если родится мальчик? - Мы хотели его назвать Кристофером, в честь святого Павла и Колумба. Флер хочет, чтобы он был крепкий, а я - чтобы был пытливый. - Гм-м! А если девочка? - О-о, девочку назовем Энн. - Так, - сказал Сомс, - очень хорошо. А вот и они! Они подошли к банку; у входа Майкл увидел двух Форсайтов в возрасте между тридцатью и сорока, их лица с выдающимися подбородками он смутно помнил. В сопровождении человека с блестящими пуговицами они прошли в комнату, где другой человек, без пуговиц, достал лакированный ящик. Один из Форсайтов открыл его ключом. Сомс пробормотал какое-то заклинание и положил дарственную в ящик. После того как он и тот Форсайт, у которого подбородок больше выдавался, обменялись с чиновником замечаниями о банковских делах, все вышли в переднюю и расстались со словами: "Ну, до свидания!" - Теперь, - сказал Сомс в уличном шуме и грохоте, - он, думается мне, обеспечен. Когда вы, собственно, ждете? - Примерно через две недели. - Вы верите в это... этот наркоз? - Хотелось бы верить, - и Майкл снова почувствовал испарину на лбу. Флер изумительно спокойна: она проделывает упражнения по Куэ вечером и утром. - Ах, эти! - сказал Сомс. Он ни словом не упомянул, что сам их проделывает, не желая выдавать состояние своих нервов. - Если вы домой, я пойду с вами. - Прекрасно. Когда они пришли, Флер лежала на диване. Тинг-аЛинг прикорнул у нее в ногах. - Пришел твой отец, дорогая. Он украсил наше будущее еще пятьюдесятью тысячами. Я думаю, он сам захочет тебе рассказать. Флер беспокойно зашевелилась. - Сейчас, погоди. Если будет такая жара, Майкл, я просто не выдержу. - Ничего, погода переменится, детка моя. Еще дня три - и будет гроза. Он приподнял пальцем мордочку Тинга и повернул ее к себе. - Ну, а как бы тебя научить не совать всюду свой нос, старик? И носа-то у тебя почти что нет. - Он чувствует, что все чего-то ждут. - Ты умный звереныш, старина, а? Тинг-а-Линг фыркнул. - Майкл! - Да, маленькая? - Мне теперь как-то все безразлично - удивительно странное чувство. - Это от жары. - Нет, наверное, просто потому, что слишком долго тянется. Ведь все готово - и теперь все как-то кажется глупым. Ну еще одним человеком на свете больше или меньше - не все ли равно? - Что ты! Конечно, нет! - Еще один комар закружится, еще один муравей забегает. - Не надо, Флер, - сказал Майкл тревожно, - это у тебя просто настроение. - Вышла книга Уилфрида? - Завтра выходит. - Ты прости, что я так тебя огорчала тогда. Мне просто не хотелось его потерять. Майкл взял ее руку. - А мне, думаешь, хотелось? - Он, конечно, ни разу не написал? - Нет. - Что ж, наверно, у него все прошло. Нет ничего постоянного в мире. Майкл прижался щекой к ее руке. - Кроме меня, - проговорил он. Рука соскользнула к его губам. - Передай папе привет и скажи ему, что я спущусь к чаю. Ой, как мне жарко! Майкл минутку помедлил и вышел. Черт бы подрал эту жару - бедняжка совсем измучилась. Внизу Сомс стоял перед "Белой обезьяной". - Я бы снял ее, на вашем месте, - проворчал он, - пока все не кончится. - Почему, сэр? - удивился Майкл. Сомс нахмурился. - Эти глаза! Майкл подошел к картине. Да! Не обезьяна, а какоето наваждение. - Но ведь это исключительная работа, сэр. - С художественной точки зрения - конечно. Но в такое время надо быть поосторожнее с тем, что Флер видит. - Пожалуй, вы правы. Давайте ее снимем. - Я подержу, - сказал Сомс и взялся за раму. - Крепко? Вот так! Ну, снимаю. - Можете сказать Флер, что я взял ее, чтобы определить, к какой эпохе она относится, - заметил Сомс, когда картина была спущена на пол.