- Я тебя вижу, - сказала Флер. Тинг-а-Линг не пошевельнулся. Его круглые черные глаза следили, как раздевалась хозяйка. Когда она вернулась из ванной, он лежал, свернувшись клубком. "Странно! - подумала Флер, - откуда он знает, что Майкл не придет?" И, скользнув Б теплую постель, она тоже свернулась клубком и заснула. Но среди ночи она почему-то проснулась. Зов - долгий, странный, протяжный - откуда-то с реки, из трущоб позади сквера, - и воспоминание острое, болезненное - медовый месяц, Гренада - крыши внизу, - чернь, слоновая кость, золото, - оклик сторожа под окном, - строки в письме Джона: Голос, в ночи звенящий, в сонном и старом испанском Городе, потемневшем в свете бледнеющих звезд. Что говорит голос - долгий, звонко-тоскливый? Просто ли сторож кличет, верный покой суля? Просто ли путника песня к лунным лучам летит? Нет! Влюбленное сердце плачет, лишенное счастья, Просто зовет: "Когда?" Голос - а может быть, ей приснилось? Джон, Уилфрид, Майкл! Стоит ли иметь сердце!
IV. ОБЕД
Леди Элисон Черрел, урожденная Хитфилд, дочь первого графа Кемдена и жена королевского адвоката Лайонеля Черрела, еще не старого человека, приходившегося Майклу дядей, была очаровательной женщиной, воспитанной в той среде, которую принято считать центром общества. Это была группа людей неглупых, энергичных, с большим вкусом и большими деньгами. "Голубая кровь" их предков определяла их политические связи, но они держались в стороне от "Шутников" и прочих скучных мест, посещаемых представителями привилегированной касты. Эти люди - веселые, обаятельные, непринужденные - были, по мнению Майкла, "снобы, дружочек, и в эстетическом и в умственном отношении, только они никогда этого не замечают. Они считают себя гвоздем мироздания, всегда оживлены, здоровы, современны, хорошо воспитаны, умны, Они просто не могут вообразить равных себе. Но, понимаешь, воображение у них не такое уж богатое. Вся их творческая энергия уместится в пинтовой кружке. Взять хотя бы их книги - всегда они пишут о чем-то: о философии, спиритизме, поэзии, рыбной ловле, о себе самих; даже писать сонеты они перестают еще в юности, до двадцати пяти лет. Они знают все - кроме людей, не принадлежащих к их кругу. Да, они, конечно, работают, они хозяева, и как же иначе: ведь таких умных, таких энергичных и культурных людей нигде не найти. Но эта работа сводится к топтанию на одном месте в своем несчастном замкнутом кругу. Для них он - весь мир; могло быть и хуже! Они создали свой собственный золотой век, только война его малость подпортила". Элисон Черрел, всецело связанная с этим миром, таким остроумно-задушевным, веселым, непринужденным и уютным, жила в двух шагах от Флер, в особняке, который был по архитектуре приятнее многих лондонских особняков. В сорок лет, имея троих детей, она сохранила свою незаурядную красоту, слегка поблекшую от усиленной умственной и физической деятельности. Как человек увлекающийся, она любила Майкла, несмотря на его чудаческие выпады, так что его матримониальная авантюра сразу заинтересовала ее. Флер была изящна, обладала живым природным умом - новой племянницей безусловно стоило заняться. Но несмотря на то, что Флер была податлива и умела приспособляться к людям, она мало поддалась обработке; она продолжала задевать любопытство леди Элисон, которая привыкла к тесному кружку избранных и испытывала какое-то острое чувство, сталкиваясь с новым поколением на медном полу в гостиной Флер. Там она встречала полную непочтительность ко всему на свете, которая, если не принимать ее всерьез, очень будоражила ее мысли. В этой гостиной она чувствовала себя почти что отсталой. Это было даже пикантно. Приняв от Флер по телефону заказ на Гэрдона Минхо, леди Элисон сразу позвонила писателю. Она была с ним знакома - правда, не очень близко. Никто не был с ним близко знаком. Он был всегда любезен, вежлив, молчалив, немного скучноват и серьезен. Но он обладал обезоруживающей улыбкой - иногда иронической, иногда дружелюбной.
Он был всегда любезен, вежлив, молчалив, немного скучноват и серьезен. Но он обладал обезоруживающей улыбкой - иногда иронической, иногда дружелюбной. Его книги были то едкими, то сентиментальными. Считалось хорошим тоном бранить его и за то и за другое - и все-таки он продолжал существовать. Леди Элисон позвонила ему: не придет ли он завтра на обед к ее племяннику, Майклу Монту, познакомиться с молодым поколением? В его ответе прозвучал неожиданный энтузиазм: - С удовольствием! Фрак или смокинг? - Как мило с вашей стороны! Вам будут страшно рады. Я думаю, лучше во фраке, - завтра вторая годовщина их свадьбы. - Она повесила трубку, подумав: "Должно быть, он пишет о них книгу". Сознание ответственности заставило ее приехать рано. Она приехала с таким чувством, что ее ждут занятные приключения: в кругах ее мужа решались большие дела, и ей было приятно переменить обстановку после целого дня суеты по поводу событий в "Клубе шутников". Ее принял один Тинг-а-Линг, сидевший спиной к камину, и удостоил ее только взглядом. Усевшись на изумрудно-зеленый диван, она сказала: - Ну ты, смешной зверек, неужели не узнаешь меня после такого долгого знакомства? Блестящие черные глаза Тинга словно говорили: "Знаю, что вы тут часто бываете; все на свете повторяется. И будущее не сулит ничего нового". Леди Элисон задумалась. Новое поколение! Хочется ли ей, чтобы ее дочери принадлежали к нему? Ей было бы интересно поговорить об этом с мистером Минхо - перед войной они так чудесно беседовали с ним в Бичгрове. Девять лет назад! Сибил было шесть лет, Джоун - всего четыре года! Время идет, все меняется. Новое поколение! А в чем разница? "У нас было больше традиций", - тихо проговорила она. Легкий шум заставил ее поднять глаза, устремленные на носок туфли. Тинг-а-Линг хлопал хвостом по ковру, словно аплодируя. Голос Флер раздался у нее за спиной: - Дорогая, я страшно опоздала. До чего мило с вашей стороны, что вы раздобыли мне мистера Минхо! Надеюсь, наши будут хорошо себя вести. Во всяком случае, сидеть он будет между вами и мной. Я его посажу у верхнего конца стола, а Майкла - напротив, между Полиной Эпшир и Эмебел Нэйзинг. Слева от вас - Сибли, справа от меня - Обри, потом Неста Горз и Уолтер Нэйзинг, а напротив них Линда Фру и Чарлз Эпшир. Всего двенадцать человек. Вы со всеми знакомы. Да, не обращайте внимания, если Нэйзинги и Неста будут курить в антрактах между блюдами. Эмебел обязательно будет курить. Она из Виргинии - и у нее это реакция. Надеюсь, на ней будет хоть чтонибудь надето. Майкл, впрочем, уверяет, что это ошибка, когда она слишком одета. Но когда ждешь мистера Минхо, как-то нервничаешь. Вы читали последнюю пародию Несты в "Букете"? Ужасно смешно! Совершенно ясный намек на Л. С. Д.! Тинг, мой милый Тинг, ты хочешь остаться и посмотреть гостей? Ну, тогда забирайся повыше, не то тебе отдавят лапки. Не правда ли, он совсем китайчонок! Он придает такую законченность комнате. Тинг-а-Линг положил нос на лапы, улегшись на изумрудную подушку. - Мистер Гэрдин Миннер! Вошел знаменитый романист, бледный и сдержанный, Пожав обе протянутые руки, он взглянул на Тинг-а-Линга. - Какой милый! - проговорил он. - Как же ты поживаешь, дружок? Тинг-а-Линг даже не пошевелился. "Вы кажется, принимаете меня за обыкновенную английскую собаку, сэр?" - как будто говорило его молчание. - Мистер и миссис Уолтер Незон, мисс Линда Фру. Эмебел Нэйзинг вошла первая. На шесть дюймов выше талии до светлых волос - чистый алебастр ослепительной спины, на четыре дюйма ниже колен до ослепительных туфелек - чуть прикрытый алебастр ног; знаменитый романист машинально прервал беседу с Тинг-а-Лингом. Уолтер Нэйзинг, следовавший за женой, был намного выше ее ростом и весь в черном, выступала только узенькая белая полоска воротничка; его лицо, словно выточенное сто лет назад, слегка напоминало лицо Шелли. И литературные его произведения иногда походили на стихи этого поэта, а иногда - на прозу Марселя Пруста. "Здорово заверчено!" - как говорил Майкл.