— Только чур не мелочью! — сказал Джонни. — Meлочь можешь себе оставить.
— Ну и дети пошли! — изумился Эдди. — Никакого уважения к старшим. Да скажи я такое своему отцу…
— А твой отец тоже устраивал обманную лотерею? — спросил Джонни.
— Слушай, Джонни, — сказал Уайти II. — По-моему, ты плохой мальчик. Знаешь, куда потом попадают все плохие мальчики?
— Знаю. Я там был, — сказал Джонни.
— Да дайте вы ему тридцать пять центов! — крякнул Мак.
Кто знает, какие чаяния и вожделения дремлют в душе любого из нас! За сломанным носом и недобрым глазом может скрываться самое нежное сердце, за позой, за мифами и символами Джо Элеганта — горячее желание быть человеком. Дайте людям возможность хотя бы на один вечер быть кем они хотят — и вы узнаете самые сокровенные тайны!
Тему «Белоснежка и семь гномов» для маскарада выбрали в какой-то мере из-за Элена. Уж больно подходила ему роль гнома-переростка. Но когда Элен узнал всю сказку до конца и у него сложилось о ней самое ясное представление, на какое он был способен, он вдруг заявил, что желает быть Прекрасным принцем. Он уже представлял, как вышагивает в белых шелковых штанах по колено и в камзоле, поглаживая рукой эфес короткого меча.
Ему предлагали лучшие роли гномов — Ворчуна и Добряка. Однако Элен не хотел расставаться с мечтой. Или он нарядится Прекрасным принцем, или вообще не придет. На том и дружба врозь.
— Ладно, — сказал Мак, — поступай как знаешь. Хотел я тебе помочь с костюмом гнома, но Принца мне не осилить. Хочешь быть Принцем — сам ломай башку над костюмом…
— Ну и подумаешь, — сказал Элен, — обойдусь без твоей помощи. Ты, небось, сам хотел быть Прекрасным принцем. Завидно, вот и злишься.
— Ничего не завидно, — сказал Мак, — я буду деревом.
— Как это?
— А так. Где действие сказки происходит? В лесу. Вот я и буду деревом — чтоб не выделяться…
Элен вышел и уселся под кипарисом. Он был мрачен и немного испуган: мысли не приходили, а когда он пытался их искать и вроде бы находил, они с кудахтаньем разбегались. И все же решение Элена было непоколебимо. Нельзя подводить народ. Человеку, осужденному на президентство, не пристало рядиться в гнома… Поэтому спустя время Элен зашел с черного хода в «Медвежий стяг» и попросил Джо Элеганта помочь с костюмом.
— Поможем. В лучшем виде, — заверил Джо, зловредно улыбаясь.
По всему Консервному Ряду открывали чемоданы — запах нафталина тек на улицу с обеих сторон и густо стоял посередине. Во всяком доме сказочный сюжет переиначивали в расчете на свой гардероб. По негласному уговору никто не наряжался Белоснежкой.
Утром Док проснулся в Западной биологической на полу, ломило каждую косточку. Немного полежал, пытаясь найти ту часть, которая сильнее всего болела. Caмое обидное и противное было то, что вчера он сам, чуть ли не силком, в порыве пьяной щедрости уложил Брехуню на единственную койку. А может, виной не щедрость, а проклятая тяга к самопожертвованию, самоистязанию? Приподнявшись на ноющем локте, Док поглядел на Брехуню: тот сладко спал, похрапывал негромко и уютно; желтые волосы вокруг зеркально-розовой макушки напоминли гало вокруг небесного светила.
— Подъем! — в ярости крикнул Док.
Глаза Брехуни открылись — тускло блеснули.
— А что на завтрак?
— На завтрак? Я думал, у порядочных людей бывает похмелье.
— Да, опохмелиться бы не мешало, — с достоинством произнес Брехуня. — Может, выпьем пивка?
— Что, голова болит?
— Болит.
— Суставы ломит?
— Ломит.
— Чувствуешь упадок сил из-за пониженного давления?
— Чувствую. Я вообще чуть жив.
— Тогда я рад! — Док потер руки. — За пивом пойдешь ты!
Тусклые глаза отчаянно округлились.
— Плачу половину, только иди сам!
— Не пойду, — отрезал Док.
— А если я тебе одолжу твою долю?..
— Все равно не пойду.
— Ладно, подай мне брюки, — уныло промолвил Брехуня. Покопавшись в кармане, протянул Доку две монетки, в двадцать пять и в десять центов.
— Мало, — сказал Док.
— Господи! Сколько же тебе надо?
— Два доллара.
— Да ведь это на шесть бутылок!
— Вот и хорошо. Хоть раз выпью за твой счет!
Брехуня еще глубже запустил руку в карман брюк и вытащил две бумажки по одному доллару.
— Ладно, — вздохнул он, — придется списать на культурный отдых…
Док надел брюки и рубаху и отправился в лавку. Взяв пива, он не спешил домой. Быстро осушив одну бутылку, принялся смаковать другую, Джозеф-Мария тем временем рассказывал ему о маскараде…
В лаборатории Док поставил четыре оставшихся бутылки на стол.
— А где сдача? — спросил Брехуня.
— Вот где, — Док похлопал себя по животу. К Доку начинало возвращаться хорошее настроение. Вид у Брехуни был ошарашенный. — Что, старая шельма, поддел я тебя? — спросил Док с ликованием. — Ты для меня загадка. Миллионер, а дрожишь над каждым центом, норовишь выпить на дармовщину. Отчего это так?
— Дай пива. А то я сейчас умру.
— Умирай, только подольше. Приятно смотреть, как ты умираешь… Так почему ты такой скупердяй?
— Моей вины тут нет! — принялся объяснять Брехуня. — Такое уж сейчас умонастроение. Можно это назвать американским умонастроением. Наши проклятые налоговые законы порождают новый тип психики. Я говорю не о психических расстройствах, а именно о новом психическом типе. Еще два-три поколения — и мы произведем новый человеческий вид… Теперь можно пива?
— Нет.
— Если у человека водятся деньги, и он хочет что-то купить, он уже не думает как простачок: «По карману ли мне это?» Он думает, как бы с помощью самой покупки убавить налоги. Вся нация обрекается на нечестность, потому что честность наказуема… Но в моем случае все гораздо страшнее… Дай, пожалуйста, бутылку, тогда доскажу…
— Нет уж, ты прежде доскажи.
— Не я составлял эти налоговые законы, — трясясь, сказал Брехуня. — Только отдельные индивиды способны творить, но закон не позволяет жертвовать деньги личностям. Группам, организациям — пожалуйста. Но что способны создавать группы? В лучшем случае бухгалтерские книги. Чтобы получить часть моих пожертвований, индивид должен примкнуть к какой-то группе, потерять свою индивидуальность и способность к творчеству. Не я устанавливаю законы. И я ненавижу эти законы, которые душат щедрость и превращают благотворительность в бизнес. Как ни прискорбно, я вынужден поступать, как все. Знаю, тебе нужен микроскоп, но не могу тебе его подарить! Из-за налогов микроскоп, который стоит четыре сотни, обойдется мне в тысячу двести долларов. Потому что если я подарю его какому-нибудь институту, мне снизят налоги на тысячу шестьсот. Так что видишь, сколько я на тебе потеряю… Даже если тебе за научные изыскания присудят премию, ее почти всю съест налог! Ей-богу, я не против налогов. Однако я принципиально против законов, из-за которых благотворитель не может дарить от полноты сердца, а должен все время заниматься низменной бухгалтерией!.. А теперь дай мне пива, или я… — Брехуня был весь в испарине.
— Славная речь, — сказал Док. — Извольте, ваше пиво.
— А что у нас на завтрак?
— Бог его знает. Сегодня в Королевской ночлежке маскарад, «Белоснежка и семь гномов».
— Зачем это?
— Не знаю.
— Я буду рыжим гномом, — оживился Брехуня.
— Нет, ты больше похож на остывающую звезду. Волосы у тебя вокруг лысины — как гало…
Когда с пивом было покончено, они решили, что другого завтрака им и не надо. Док отправился в лавку и принес еще шесть бутылок пива, на этот раз — в порыве щедрости — своего, «богемского».