Около полудня Клер в синем “бьюике” поехала посмотреть собак, но ни одна не показалась ей подходящей. Очень недовольная и в дурном настроении из-за впустую потерянного времени и того, что ей не удалось найти то, что ей было нужно, она вернулась домой, где вид двери гаража, запертой на висячий замок, еще ухудшил ее настроение.
Проблема состояла в том, что дверь нельзя было отпереть или запереть на ключ снаружи. Это было очень неудобно. Рано или поздно они будут вынуждены устроить металлическую дверь-занавес, но, к сожалению, было невозможно иметь хороший замок с обеих сторон.
Она отперла замок, потом отодвинула засов, ввела “бьюик”, вышла, заперла замки, задвинула засовы и направилась к входной двери, нарочито шумно заставляя трещать гравий под ее ногами. Другой ключ позволил ей открыть входную дверь, и она вошла.
Единственная вещь, которая угнетала ее в жизни, было молчание. Встав сегодня утром, она отнесла радио в кухню, и первое, что она сделала, это включила его. Потом она поставила на огонь воду для чая. В одной из скандинавских стран передавали музыкальную программу, и она с удовольствием слушала ее.
В ожидании пока закипит вода для чая, она съела пирожное. Основной ее едой в течение дня был плотный обед, в остальное время она ела всего понемногу, что попадалось ей под руку.
Она налила себе чашку чая и хотела отнести ее в гостиную, когда, проходя по коридору мимо открытой двери в спальню, она краем глаза увидела, что на ее кровати лежал на спине мужчина и спал. Голова его, лежащая на подушке, была повернута в сторону озера, и он улыбался во сне.
Она сделала еще шаг, прежде чем поняла, что это не мираж, потом остановилась. Ужас охватил ее и согнул плечи. Чай пролился на ее пальцы. Она обнаружила, что машинально хлопает веками, и заставила себя обернуться, чтобы убедиться, что все это ей пригрезилось, и никого там не было.
Она уже прошла мимо двери, а ей нужно было сделать шаг назад, шаг мучительный и страшный, и она увидела действительно его. Он снял туфли, и на ногах были черные носки. Брюки на нем были, как ноги слона, и доминировали цвета зеленые и желтые: они были очень грязными. Около кровати лежала кучка смятой одежды, похожей на грязное белье, и сверху на нем была надета только майка, вылезшая из брюк. На левой руке у него были часы на очень широком кожаном браслете. Ему было между двадцатью и тридцатью годами, у него были длинные редкие волосы, плохо причесанные. Он был тонким, довольно хорошо сложенным, но у него было жирное лицо с надутыми щеками и толстыми губами. Стоя на пороге, она, не двигаясь, рассматривала его.
Шум позади нее заставил ее быстро повернуться, и она разлила еще часть своего чая. Из ее горла вырвался глухой крик ужаса, когда она увидела другого, стоявшего на пороге гостиной. На нем была широкая куртка поверх рубашки. Голубая и покрытая грязными пятнами, как будто он вывалялся где-то. Низ его брюк был заправлен в сапоги. У него была невероятная прическа из светлых волос, торчащих ореолом вокруг головы, и он улыбался ей. У него были смеющиеся глаза. Вид был угрожающ.
Его тон был легким, манеры небрежными.
— Не тревожь Менни, он путешествует. Иди сюда. Что такое у тебя в чашке?
Она не шевельнулась. Сама не зная почему, она покачала головой. Он смотрел на нее, и внезапно его лицо стало злым, хотя он не переставал улыбаться.
— Ты знаешь, мне нужно, чтобы ты была способна смотреть трезво. Если ты можешь слушать и отвечать, то это все, что нам надо.
Она не отчетливо поняла угрозу, но она знала, что это угроза, и не сомневалась, что он может причинить ей зло. “Нужно, чтобы я шевелилась, — подумала она. — Нужно, чтобы я сделала то, что он говорит”.
Она сделала шаг вперед с трудом, второй был легче, и она направилась к нему с округлившимися от страха глазами.
Он отстранился и с улыбкой поклонился, когда она вошла в гостиную. Когда она проходила мимо него, он поднял руку.
— Что у тебя в чашке?
Он взял ее у нее, глотнул и весело расхохотался.
— Чай, Господи Боже мой! Это просто прелестно, крошка. Ты кладешь в свой чай сахар?
Под словами, которые он говорил, она подразумевала другие, которые он не говорил. Она покачала головой.
— Нет, я не кладу.
— Жаль, но ведь у каждого свой вкус. Садись на диван, крошка, и мы немного побеседуем. Вот, возьми свой чай.
Она взяла чашку, подошла к дивану и села. Перед ней был камин, полный вчерашнего пепла, но он был холодный.
Он не сел. Он подошел к двери и оперся о полку камина, напротив нее: локоть одной руки опирался о полку, другая рука уперлась в бедро.
— Мы ищем одного нашего друга, — сказал он. — По правде говоря, мы надеялись застать его здесь. Когда он вернется?
“Хладнокровие, — подумала Клер, — и спокойствие”. Она вспомнила то, что она сказала Паркеру, прошлой ночью. “Я умею играть в маленьких мышек”. А что она знала? Она снова судорожно заморгала ресницами и испугалась, что это может выдать ее: он заметит, как она моргает, и поймет, что она лжет. Но это не остановило ее.
— Я не понимаю, что вы хотите знать, — сказала она. — Я сожалею, что вы пугаете меня, но...
Она подняла свободную руку и стала энергично тереть веки глаз.
— У вас нет оснований бояться, — сказал он. Но голос его был полон скрытой угрозы.
— Мы только хотим повидаться с нашим другом и, может быть, получить от него небольшие деньги, которые он хранит.
У нее разболелись глаза после такой энергичной терки. Чтобы отвести от него глаза, и из страха не разлить остаток чая, она наполовину повернулась, поставила чашку на низкий столик около дивана.
— Я живу совсем одна, — сказала она, справляясь с волнением.
— Такая красотка, как ты? Не лги. Это глупо, моя красотка, это тебе даром не пройдет, — хихикнул он.
Она посмотрела на него, ведь то, что она собиралась сказать ему, было теоретически правдой.
— Я вдова, — сказала она. — Мой муж был пилотом.
Выражение лица мужчины стало неопределенным. Он спросил:
— А Паркер?
— Мистер Паркер? Я...
“Мистер Паркер? Боже мой, я не хочу, чтобы издевались надо мной!”
Она испугалась, ей казалось, что он бросится на нее и начнет бить ее кулаками по голове.
— Я принимаю только для него извещения, — закричала она. — Это все, я вам клянусь, это все, я почти никогда не вижу его здесь, он никогда не приходит сюда!
— Что ты врешь! Если он никогда сюда не приходит, то как он получает твои сообщения?
— Я вызываю один отель в Нью-Йорке, а потом он мне звонит. Время от времени он приходит, чтобы оплатить мне эту услугу, но это бывает лишь два, три раза в год.
— Ты вызываешь отель в Нью-Йорке? Там он живет, ты хочешь сказать?
— Я не знаю.
— Ты с ним говоришь?
— Нет, я только оставляю для него поручение служащему отеля.
— И сообщение ты передаешь служащему?
— Нет. Я вызываю и говорю, что имеется сообщение для мистера Эдварда Латана. Я только сообщаю свое имя, и позднее он мне звонит, и я передаю ему поручение.
Он нахмурил брови.
— Это чрезвычайно усложнено.
— Он так просил передавать все для него сообщения. По-прежнему в том же положении, левая нога на решетке камина, правая рука на бедре, левый локоть на полке камина, он задумчиво сосал свой палец. Она смотрела на него, видела, что он размышляет, и спрашивала себя, убедила ли его ложь, которую придумал Паркер, или нет. А если он решится позвонить в отель?
— Возможно, — наконец проговорил он, отходя от камина. — Как называется этот отель?
— “Вилмингтон”.
— Отойди в сторону.
Телефон находился около нее. Она встала и села на другой конец дивана.