— Я узнал то, что тебя интересовало. Настоящее имя Носорога — Джин Стюард Мэссли. Но он терпеть не мог женоподобные имена вроде Джин. Поэтому, повзрослев, он сменил его на гораздо более мужественное — Джон Лейси. Так звали довольно известного боксера, выступавшего в годы его юности.
— А про другое что-нибудь узнал?
— Конечно. Носорога лечил доктор Хойт, Томас Хойт... Если помнишь, мафия пользовалась его услугами еще во время войны. Он было спился, но им удалось наставить его на путь истинный, и он снова взялся за ремесло Эскулапа.
— Где он сейчас?
— Все еще в Финиксе. Ему запрещено заниматься врачебной практикой в Нью-Йорке. Я не смог добыть историю болезни. Хойт забрал ее из Мейберри и отвез в Финике. Думаю, она и сейчас там. Одна старенькая медсестра из Мейберри рассказала мне, что, занимаясь лечением Мэссли, Хойт проявлял особую осторожность. Он сам привез ему откуда-то сиделку. Посторонних к Носорогу вообще не допускали. Старушка полагала, что они боялись, покушения на него и, думаю, она права.
— Кто была сиделка?
— Я не спрашивал. Хочешь, чтобы я уточнил?
— Не стоит.
Я повесил трубку и повернулся к Терри. Она не пошевелилась.
— Ну, теперь ты знаешь, — произнесла она.
— Да, теперь знаю.
— Скажешь мне?
Я кивнул.
— Твой отец — Носорог.
По ее лицу скользнула тень.
— Ты ведь сказал, что он умер.
— Я так считал. И, похоже, так оно и есть.
— Но ты не уверен в этом.
— Скоро буду уверен.
— Но если он умер, то кто же выдает себя за моего отца?
Мне не оставалось ничего другого, как сказать ей правду.
— Твой отец был гангстером. В его распоряжении находились документы, с помощью которых он мог держать в страхе довольно влиятельных лиц. На этом и держалась его власть. Твоя мать либо похитила у него эти документы, либо он сам отдал их ей на хранение.
— Но она никогда... — Не исключено, что он сохранил с ней какие-то связи. Ведь она могла быть ему полезна, несмотря на то, что они разошлись. Не следует забывать, что Носорог был редким мерзавцем.
Губы Терри сжались.
— К сожалению, это так, детка.
— Я понимаю.
— Когда членам преступного синдиката удалось узнать, кем приходилась Носорогу твоя мать, они уже не сомневались, что наследники (а в этой роли оказалась ты) так или иначе используют эти документы. Они установили за тобой слежку, не желая прибегать к решительным действиям, пока не выяснят, где ты хранишь эти бумаги. Но потом они обнаружили, что в игру вступил кто-то еще и ждать стало опасно. Если бы им удалось схватить тебя, они сумели бы выжать всю необходимую, информацию. В случае необходимости тебя бы ликвидировали. По крайней мере они получили бы возможность без помех порыться в твоих вещах.
— Но у меня ведь ничего такого нет. Ты же видел мамины бумаги, — ее брови недоуменно сдвинулись, — и никогда у нее таких документов не было. Иначе она бы мне непременно сказала.
— Я бы хотел еще раз взглянуть на эти бумаги.
— Пожалуйста, я до них даже не дотрагивалась.
На этот раз я вытряхнул все на постель. Внимательно просмотрев бумаги, я убедился в том, что ничего интересного среди них действительно нет.
— Должно же быть что-то еще, — пробормотал я.
Услышав это, Терри подошла ко мне и, раскрыв свою сумочку, вытащила из нее небольшой кожаный бумажник.
— Это бумажник мамы. Она не признавала кошельков.
Я открыл застежку и быстро перебрал пальцами содержимое бумажника. Там были водительские права, карточки, подтверждающие членство в нескольких местных клубах, кредитные карты. В другом отделении находилась тоненькая пачка старых пожелтевших газетных вырезок, где рассказывалось о спортивных соревнованиях, в которых участвовала Терри, еще учась в школе.
Там же лежали ее детские фотографии, две квитанции на получение зимних вещей из ломбарда, абонемент на посещение спортивных состязаний и золотая десятидолларовая монета.
— Есть что-нибудь интересное?
— Боюсь, что нет, — я снова положил все в бумажник и вернул его Терри.
— Фил...
Прежде чем я понял, что делаю, мои руки обняли ее плечи, но теперь в моих объятиях была женщина, которую, как мне казалось я знаю давно, очень давно, и сам я чувствовал себя совсем другим человеком. Волосы ее благоухали, как лесной цветок, запах которого я мог бы вдыхать без конца. Она подняла голову, взглянула на меня. Я с нежностью поцеловал ее, и она прикрыла глаза, когда наши губы соединились. Это длилось только мгновенье, потом я прижал ее голову к своей груди. «Удивительно, — подумал я, — куда девалась вся та ненависть, которую я испытывал при нашей первой встрече. Сколько времени с тех пор прошло?»
— Что мне делать? — спросила она.
— А что ты хочешь делать?
— Если я здесь останусь, кто-нибудь может пострадать. И этим человеком можешь оказаться ты. Фил.
— А кто я такой? И кого это интересует?
— Это интересует меня.
Мои пальцы впились в ее плечи. Она слегка поморщилась от боли, но не попыталась отстраниться.
— Не нужно так говорить. У нас с тобой не может быть ничего общего.
На мгновенье ее лицо застыло, потом на нем отразились боль и стыд, из глаз хлынули слезы.
— Я не подхожу тебе, потому что мой отец... Поэтому?
Такого поворота я не ожидал.
— Ты что, с ума сошла? Детка, да плевать мне на то, кто твой отец. Ты потрясающая девушка. Такую красотку, как ты, поискать надо. Любой мужчина... — Фил... — Нет, выслушай меня до конца. Я ведь превратился в бродягу, в форменное ничтожество. Пусть я сидел в тюрьме по сфабрикованному обвинению, но годы, проведенные там, не проходят бесследно. Человек меняется, и, разумеется, не к лучшему. Поначалу там, в тюрьме, меня поддерживала лишь надежда когда-нибудь выйти и расправиться с твоим отцом. После нашей встречи это желание как будто возродилось во мне. Я готов был пожертвовать всем, лишь бы добраться до Носорога. Это был бы самый счастливый день в моей жизни. Но теперь все изменилось. Из-за тебя. Я по-прежнему ненавижу его, но уже не желаю его смерти — ведь это твой отец. Ты все во мне перевернула. Теперь я хочу только смотреть на тебя, целовать тебя — во мне возрождаются чувства, которые, как я считал, давно угасли. Но я не хочу, чтобы ты замаралась, связавшись с таким человеком, как я. Мне нужно знать свое место. Мне надо только уладить это дело, чтобы над твоей головой больше не висел дамоклов меч, а потом я исчезну.
— Ты не можешь так поступить. Фил.
— Черта с два — не могу. Быть может, в других обстоятельствах все было бы по-другому, но сейчас это единственно возможный путь. Только взгляни на меня. Я совсем запаршивел и еще несколько дней назад выпрашивал милостыню, чтобы купить бутылку дешевого пойла. Я живу вместе с помойными крысами, потому что больше идти мне некуда. Но теперь все это мне безразлично: я привык. Я сижу и плюю на весь мир — ведь он уже не в силах ничего отобрать у меня, просто нечего. Зачем тебе нужно связываться со мной?
В ее больших темных глазах все еще стояли слезы.
— Я не вижу всего этого, — просто сказала она.
Я взял ее руки в свои.
— Ты просто сумасшедшая. Я оказал тебе услугу. Окажу еще одну. Ты поблагодаришь меня и пойдешь своей дорогой.
Она улыбнулась. Вытерла слезы, которые еще текли по ее щекам, и сказала:
— Это ты сумасшедший. Если думаешь, что я отпущу тебя после того, как нашла, значит, сумасшедший — ты сам.
Ее рука прикоснулась к моей щеке, потом погладила ее.
— Прошлого для нас с тобой больше не существует. Есть только настоящее и будущее. А друг без друга мы — ничто. Вместе мы можем многое. Ты нужен мне, Фил.