Они отлично довольствовались теми, зачастую весьма незатейливым и, съестными припасами, какие нам случалось получать в попутных селениях. Мало того, они предпочитали наш маленький походный тент, под которым мы располагались рядком, бок о бок, завернувшись в пледы и одеяла, всем постелям, какие только предлагались нам в населенных местностях.
Надо заметить, что весьма немногие страны могут похвастать очень благоприятными условиями для такого рода путешествия, как низовья реки Миссисипи. Громадные равнины, поросшие высокой зеленой травой, превосходнейшие леса, вечно безоблачное небо и удивительный мягкий, ровный климат в это время года, — всего этого было вполне достаточно для любого самого требовательного туриста, а мы, в сущности, были те же туристы.
Эта тесная, общая жизнь под открытым небом очень скоро сроднила всех нас между собой, и всякая холодность и сдержанность в наших отношениях исчезла незаметно, сама собой. Розетта относилась ко мне, как к другу детства, Флоримон — как к старшему брату. Клерсина была для всех самой заботливой, любящей матерью и хозяйкой, Купидон самым неоценимым, самым услужливым помощником везде и во всем. Даже мой отец стал не столь молчалив и угрюм, как прежде, и теперь его брови не хмурились так часто, а лицо озарялось приветливой улыбкой, которой я раньше не замечал. По вечерам на бивуаке он нередко рассказывал нам о своих приключениях, а также и о приключениях командира Корбиака. Клерсина со своей стороны дополняла эти рассказы разными мелкими подробностями относительно того, что было после 1815 года, когда друзья расстались.
— Госпожа Корбиак выписала меня из Нового Орлеана в Каракас, — говорила Клерсина, — чтобы нянчить Розетту, за которой она уже тогда была не в силах сама ходить. Те страшные волнения и муки, какие ей пришлось пережить во время заключения ее мужа, ужасно пошатнули ее здоровье и подорвали ее силы. Меня она давно хорошо знала, так как я тогда принадлежала к семье, которая находилась с ней в родстве. За довольно крупную сумму ей удалось перекупить меня у своих родственников, и я была отправлена из Луизианы в Венесуэлу. С этого времени и вплоть до самой ее смерти, случившейся ровно год спустя после рождения маленького Флоримона, я ни на час не отходила от своей госпожи… После этой потери командир не пожелал более оставаться в Венесуэле и переселился в Техас: он просто не в состоянии был жить на той плантации, где умерла его бедная жена, которую он так любил. Тут опять ненависть к англичанам с прежней силой заговорила в нем, так как он считал их косвенной причиной смерти его жены. И вот он снова задался целью возобновить корсарскую войну. Предвидя при этом, что ему невозможно будет заняться как следует воспитанием своих детей, и опасаясь, чтобы они не стали маленькими дикарями, живя в пустыне, он решил отправить меня с ними в Новый Орлеан, чтобы поместить Розетту в монастырь урсулинок, а маленькому Флоримону нанять учителей, которые обучали бы его всему, , что нужно. С тех пор прошло уже семь лет, и такая продолжительная разлука со столь горячо любимыми им детьми, вероятно, была для него очень тяжела, так как я никогда еще не видела отца, который бы так любил своих детей, как он, — закончила Клерсина.
В этот момент я случайно взглянул на Розетту. Глаза ее сияли сквозь слезы счастливой гордостью и будто говорили, продолжая мысль доброй негритянки: «И никогда ты не увидишь детей, которые бы так гордились своим отцом, как мы!»
Даже и личико Флоримона выражало ту же самую мысль. А я, подобно им, был счастлив тем, что я — сын
Ансельма Жордаса, и горел нетерпением увидеть поскорее того прославленного героя, которого так любил и которому с такой преданностью служил мой отец.
Через несколько часов мы должны были увидеть его: мы подходили к самой Сабине, а по ту сторону реки был Техас.
С рассветом мы переправились через Сабину с оружием, снарядами и багажом на громадном пароме, недавно устроенном близ индейской деревни племени тольтэков. Теперь мы наконец были уже в Техасе.
Эта громаднейшая территория, население которой весьма немногочисленно, за исключением только тех долин, которые тянутся по направлению к южному побережью, в 1836 году объявила себя совершенно независимой после поражения генерала Санта-Ана, и затем, девять лет спустя, то есть в 1845 году, вошла в состав Америки. В мае 1829 года, в то время, когда происходили описываемые здесь события, Техас находился в номинальной зависимости от Мексики. Но постоянное ожидание восстания и сопротивление мексиканским властям, которых здесь вовсе не признавали в продолжение уже более двадцати лет, до такой степени ослабили всякую политическую связь этой отдаленной провинции, населенной почти исключительно дикими кочевыми племенами индейцев и несколькими сотнями англо-американских колонистов, что она уже считалась как бы предоставленной самой себе и вполне независимой. Это-то именно обстоятельство и являлось одной из главных привлекательных сторон этой страны, отличающейся, кроме того, невероятным плодородием, мягким и ровным климатом и полной свободой, столь драгоценной для всех любителей приключений и людей с сильным, независимым характером. Поэтому сюда стекались такого сорта люди со всех концов света. Те же причины заставили и Жана Корбиака избрать Техас главным местом для своих операций.
Оставив в стороне песчаные равнины и болота, уходящие к морю, мы уже около двух часов находились на холмистом плато, покрытом бесконечными роскошными пастбищами, на которых гуляли на воле громадные стада быков, овец, табуны лошадей, а вдали, к северо-востоку, вырисовывались на горизонте цепи голубых холмов — последние остроги скалистых гор. Бесчисленное множество рек и речонок, через которые мы переправлялись вброд, чудесные леса кедров, сикомор, акаций, кленов разнообразили громадное пространство выжженных солнцем лугов своими серебристыми полосами или темными островками, разбросанными там и сям.
Вдруг Клерсина, привстав на своих стременах и заслонив на мгновение глаза рукой от солнца, обратила к нам свое сияющее лицо и молча указала рукой на группу всадников в семь или восемь человек, окруживших род паланкина и направлявшихся в нашу сторону.
— Командир! — сказала она дрогнувшим от волнения голосом.
— Отец? Клерсина, ты наверно знаешь, что это он? — воскликнула Розетта, вся дрожа от радости, — ты уверена? Да? В таком случае ему лучше!..
— Да, это он, я готова поклясться! — подтвердила она, весело хлопая в ладоши.
Затем, схватив с моего седла Флоримона, так как мы ехали с ней бок о бок, она с радостным смехом стала подбрасывать его в воздух, рискуя уронить его на землю.
Я воспользовался этим обстоятельством, чтобы пустить своего коня в галоп, следом за мной понеслась Розетта, а затем и все остальные.
Минут десять спустя мы уже поравнялись с той группой всадников, на которую нам указывала Клерсина. Центр этой группы занимал род большого кресла, укрепленного на жердинах, в которые были впряжены два серых мула, а над креслом был сделан полотняный навес вроде балдахина. Под этим балдахином сидел человек, по-видимому, высокого роста, с длинной седой бородой, в широкополой соломенной шляпе и просторном белом шерстяном одеянии, напоминающем своим покроем монашескую рясу доминиканских монахов. Бледное, исхудалое лицо больного, с глубоко ввалившимися глазами, выражавшее безмолвные страдания, дышало несомненной энергией и душевной силой, несмотря на физическую слабость и истощение.